Франсуаза Леру - Друиды
Эти дерево Торту и тисе Росс входят в число пяти главных деревьев Ирландии; еще одно из них, — тисе Мугна — мог укрыть под. своей сенью тысячу человек и три раза в год дарил жителям равнины Мугна три священных, плода: желудь, орех и яблоко.[410]
Помимо того, «лес» и «святилище» являются совершенно эквивалентными понятиями, и друиды, по словам Лукана, отправляли богослужение именно в лесу: «Вы живете в высоких святилищах посреди удаленных священных лесов» (nemora alta remotis incolitis lucis).[411] Кельты теснейшим бразом связали себя с лесом, — будь то выбор этнонимов (эбуроны, «люди тисса», видукассы, «сражающиеся деревом» и т. п.) или размещение крупнейших святилищ (лес Марселя, уничтоженный Цезарем и оклеветанный Луканом;[412] святилище в Англези, уничтоженное римлянами), либо, наконец, включение символов леса в мифы.[413] Лес мог быть даже «городом»: дом Амбиорикса, как указывает Цезарь, «стоял в лесу, так как вообще галлы для защиты от жары строят свои жилища большей частью вблизи лесов и рек».[414]
Действительно ли дело было лишь в том, чтобы найти укрытие от зноя? То, что видел Цезарь, представляло собой княжескую резиденцию в ирландском стиле, «город», именно так, хотя и весьма приблизительно, можно передать значение ирландского «dun» (галльское «dunum»), в котором преобладали земляные и деревянные постройки. Важно, однако, то, что религиозное понятие «центра» примыкает к понятию «столицы», в которой проживает вождь и его советники — религиозные, светские и военные.
II. ПРАЗДНЕСТВА
Деревья, отмечавшие границу священных мест или венчавшие их собой, служили ориентирами для собраний или советов (oenach), и самое название дерева могло использоваться для обозначения такого собрания, как, например, для оенах Маиге Адаир (oenach Maighe Adhair), упоминаемого в «Анналах Четырех Наставников» (981 год).[415] Торжественные праздники справлялись четыре раза в год в этих различных священных местах, где происходили церемонии и всевозможные игры, в которых, разумеется, весьма значительная роль отводилась друидам. Поэтому нам следует кратко охарактеризовать их.
«Имболк» (Imbolc)Очистительный праздник (префикс «imb-» и «folc», «ливень»),[416] справлявшийся 1-го февраля и почти совпадавший со Сретеньем, Имболк, был рано поглощен днем святой Бригиты, и является наименее изученным из всех ирландских церемоний. Его можно сопоставить с некоторыми римскими празднествами, справлявшимися в феврале («februare» — «очищать»), после тягот и скверны после того, как зима достигла своего апогея: «Отведать всякой пищи по порядку, — вот, что следует делать в Имболк; — омыть руки, ноги, голову, — так я говорю».[417]
«Бельтайн»Весьма важный праздник Бельтайн, или «первое мая», о котором мы уже упоминали в связи с жертвенным огнем,[418] открывал собой наступление летнего периода, светлого, времени года, и предписания относительно его оправления были просты: «Я говорю вам, особенный праздник, — богатства Бельтайна — это пиво, капуста, сладкое молоко — и молоко, створоженное на огне».[419]
Согласно «Книге Захватов», первая мифологическая раса высадилась на зеленом острове именно в Бельтайн: «Однажды во вторник он (Партолон) достиг Ирландии, в семнадцатый день луны во время майских календ» (§ 209).
Также в Бельтайн прибыли на остров и Туата Де Даннан, и этот праздник справляется в центре Ирландии, в Миде, в резиденции верховного короля. Друиды должны были отслеживать, в точ-ноетаглй соблюдается солярный символизм праздника, поскольку это обеспечивало могущество верховной королевской власти: когда святой Патрик, несмотря на королевский запрет, возжигал свой пасхальный огонь в Успехе, что являлось в глазах ирландцев ужасающим святотатством, друиды предупреждали короля, что если до утра этот огонь не будет погашен, то «тот, кто зажег его… будет царствовать во веки веков», (ille qui incendit… regnabit in saecula saeculorum).[420] Можно, тем не менее, усомниться в том, что друиды в своих нападках на святого использовали столь многообещающие выражения.
ЛугназадЛугназад, или «свадьба Луга»,[421] англицизированный вариант — Ламмас (Lammas) справлялся 1 августа в Тальтиу (Теллтаун), также расположенном во владениях верховного короля Ирландии, на территории Миде: «Поведайте, что положено в Лугназад — во все времена: — отведать всякого достославного плода, — пища из овощей в Лугназад».[422]
Праздник и место его проведения были связаны с анонимной богиней: «Тальтиу, дочь Маг Мор («Великой Равнины») благородной — дочери Эоху сурового, сына Дуй — слепца; — она приходит во главе войска Фир Болг — в Каилл Куан после великой битвы».[423]
Некоторые религиозные обряды, совершавшиеся в это празднество, были запрещены христианством: «Три кражи с помощью предательства, — которые запрещает Св. Патрик: — кража быка под ярмом, убиение молочных коров — сожжение хлевов, убиение (?) первенца».[424]
По случаю Лугназада в Теллтауне, также, устраивалась ярмарка,[425] во время которой организовывались лошадиные бега,[426] а иногда даже женщины соревновались между собой в беге.[427] Жители Лейнстера, со своей стороны, все три года справляли «праздник Карман»,[428] который выпадал на день Лугназада, на календы августа, в шестой день того же месяца, в качестве погребальных игр в честь Карман. Он действительно заслуживал подобного почитания: некогда Тальтиу раскорчевала лес вокруг ее будущей могилы.[429] Считалось, что празднование этого праздника обеспечивало обилие хлебов и молока, поскольку Карман покровительствовал плодородию, а также брал всех участников празднества под свою защиту, предохраняя от набегов из других провинций.[430]
«Самайн»Наконец, в Самайн, 1 ноября, «рыба, пиво, орехи, колбаса — вот, что положено в Самайн — огонь в веселом стане на холме, — сбитое молоко, хлеб и свежее масло».[431]
Это был самый важный праздник в году, который начинался с воспоминаний о лете и проводов лета, знаменуя собой начало зимнего шестимесячного периода (до Бельтайна). Празднество длилось семь дней,[432] отмечавшихся играми, обильными пиршествами, и королевским пиром, на котором отведывали мяса откормленных за год свиней. В этот праздник сюзерену платили подать и приносили дары;[433] версия «Старины Мест» из Маг Слехт указывает еще на то, что помимо всего вышеперечисленного: «Ему (идолу Кромм Круаху) бесславному, — должны были они убить своих несчастных первенцев, — с множеством стенаний, опасностей (?), — пролить их кровь вокруг Кромм Круаха; — молока и хлебов, — вот чего они тотчас просили, — треть их хороших плодов, и велики были ужас и шум».[434]
Если верно понять содержащуюся в тексте аллюзию, речь шла не о принесении в жертву младенцев, как весьма часто полагают, но, скорее, детенышей домашних животных.
Особое значение праздника Самайн состояло в собраниях королей, вождей и народа: «Всякий человек из уладов, не пришедший в Эмайн, в ночь Самайна терял рассудок: на следующее утро ему делали курган, готовили могилу и могильный камень».[435]
В ту же самую ночь друиды возжигали огонь, что сопровождалось запретом, под страхом смерти, зажигать какой-либо другой огонь прежде огня короля. Но главным образом устраивались веселые пиры, и всеобщее опьянение в Самайн является распространенным мотивом в эпических текстах.
Такие торжества с обильными возлияниями иногда заканчивались очень печально: в Самайн у уладов не больше сил, чем у женщины во время родов,[436] и случалось, король на нем подвергался «ритуальному умерщвлению»: его топили в бочке с вином и живьем сжигали в королевском доме.[437] Самайн печально знаменит, в особенности тем, что является в Точности тем моментом, когда открывается сид и «все сверхъестественное устремляется наружу; готовое поглотить людской мир».[438] Бессмертное приходят в мир людей, а герои получают доступ в сид: в этот краткий период происходят сраженья, браки людей с обитателями сида, уплата всевозможных долгов. Бога и герои, в частности, Кухулин, умирают в Самайн; все мифологические сражения, как, например, «Битва при Маг Туиред», все знаменательные мифологическо-эпические события концентрируются вокруг него, в нем обретают свое предвестье и в нем же — свой эпилог: кажется, все время словно бы сжимается в нем. Впрочем, в эпосе временная протяженность значит не больше, чем протяженность пространственная: когда Кухулин был поражен птицами из Другого Мира, он проболел один год, но эта болезнь опечалила тех, кто о нем заботился, лишь на несколько дней, в противоположность тому, что вышло с Браном, чье путешествие длилось многие века.[439] Не следует ставить кельтам в упрек их хронологическую непоследовательность и беспорядочность: они ничего не означают.