Владимир Крючков - Личное дело
Наш товарищ вел себя достойно, стойко выдержал все издевательства, не пал духом и не поддался на запугивания, хотя провокация стала возможной именно из-за нарушения им самим элементарных норм поведения и служебной дисциплины — он пошел на встречу с малознакомым человеком без разрешения своего непосредственного руководителя. Уже после он рассказывал, что испытывал определенные сомнения, но надеялся на оперативный успех и не предвидел столь грубой провокации.
Тунисские власти внушали арестованному, что совпосольство отказалось от него и не намерено добиваться его освобождения. С большим трудом нам все же удалось сообщить попавшему в беду товарищу о предпринимаемых нами мерах.
В конце концов решительные протесты, ответные меры, в частности выдворение из Советского Союза лица, в котором была заинтересована тунисская сторона, наш демарш на высшем уровне и угроза международного скандала по поводу провокационных действий в отношении советского сотрудника дали результат — через два месяца арестованный был освобожден.
По возвращении попавшего в переделку сотрудника в Союз с ним пожелал встретиться председатель КГБ Андропов. Перед ним предстал молодой, еще не закаленный ни работой, ни жизнью разведчик, который в своей первой командировке попал в такую переделку. Он не без волнения рассказал о случившейся с ним истории, не пытаясь скрыть своих ошибок и просчетов. Он понимал, что попал в беду по собственной вине, грубо нарушив нормы оперативной работы, и этим, конечно, причинил службе и оперативный, и политический ущерб. Его оправдывали молодость, желание добиться успеха и необстрелянность во всех отношениях.
Андропов, несмотря на это, занял непреклонную позицию, в нехарактерной для него жесткой манере заявил, что сотруднику нет оправдания, что он заслуживает самого серьезного наказания, а в заключение вообще выразил сомнение в возможности его дальнейшей работы в разведке.
Парень и этот удар снес молча, хотя, видимо, не рассчитывал, что получит столь резкую оценку на таком высоком уровне. Как мне показалось, особенно больно задело его то обстоятельство, что мужественное поведение в тюрьме вообще не было принято во внимание.
Как только мы с Андроповым остались наедине, я счел необходимым высказать свое отношение как к тональности состоявшейся беседы, так и к принятым председателем решениям.
— Юрий Владимирович, а за что, собственно, вы предлагаете уволить парня из органов? Что он такого натворил, если разобраться? Да, нарушил дисциплину, ошибся, не распознал ловушку. Но ведь от подобных ошибок не застрахован ни один разведчик, даже самый опытный! Как будто мы в первый и последний раз горим на этом. А что касается нарушения режима, то он, во-первых, за это уже получил сполна еще в тунисской тюрьме, а во-вторых, сделал это в общем-то ради дела, в надежде получить положительный результат. Ну, допустим, доложил бы он о своих планах резиденту, и что дальше? Все равно данных о том, что намечается провокация, не было, скорее всего, встречу ему все равно бы санкционировали и итог был бы почти таким же.
— Так что ты предлагаешь, по головке теперь его гладить? Завтра же у тебя все начнут вытворять, что им заблагорассудится, а мы только и будем делать, что вызволять их из каталажек да объясняться по этому поводу с Громыко! Так что ты этот свой либерализм оставь для более подходящих случаев!
— Если мы за каждый проступок будем гнать работника в шею, — стоял я на своем, — то начисто отобьем у людей охоту вообще что-то делать. Этот как раз получил урок на всю оставшуюся жизнь, могу ручаться, что второго такого прокола у него уже не будет. Моя бы воля, так я еще и орденом наградил бы его за проявленное мужество!
— Ладно, не горячись, пусть пока работает, а там видно будет, — ворчливо пошутил Андропов.
Спустя несколько дней Юрий Владимирович вновь вернулся к этой теме:
— Знаешь, я тут подумал еще раз над всем этим делом и решил, что ты, наверное, прав: я действительно перегнул тогда в разговоре. Ты как-нибудь доведи до него эту мысль, но только так, чтобы он не воспринял это как полное прощение…
Для меня эта давняя тунисская история послужила хорошим уроком. Я понял, что нельзя допускать даже тени несправедливости к тем, кто попал в беду — пусть даже из-за собственной грубой ошибки, но затем искупил вину.
Я считал и считаю, что битый разведчик вправе рассчитывать на реабилитацию, критика его действий не должна носить обидный и тем более унижающий человеческое достоинство характер, только при этом условии она будет иметь воспитательное значение. Ни в коем случае нельзя создавать у сотрудника комплекс вины, постоянно напоминать о его грехах, оставлять на душе тяжелый осадок необоснованных подозрений.
В своей дальнейшей работе в разведке, а затем и на посту председателя Комитета госбезопасности я никогда не позволял добивать провинившегося, возвращаться к критике товарища, который, однажды совершив проступок, уже понес наказание, извлек из этого уроки.
До сих пор сожалею о том, что руководство Комитета госбезопасности не пошло тогда на представление к правительственной награде попавшего в беду частично по своей вине сотрудника, но в итоге выдержавшего суровое испытание. Ошибка, к сожалению, тогда перевесила мужественное поведение и стойкость.
В чем-то похожая, хотя гораздо более сложная и запутанная история произошла и с Виталием Юрченко. К моменту моего перехода на должность председателя КГБ в октябре 1988 года вопрос с Юрченко уже окончательно прояснился, и сейчас можно рассказать о том, что же произошло на самом деле, за исключением той части, которую и сегодня по оперативным соображениям раскрывать пока нельзя. Однако сути случившегося это никак не исказит.
2 ноября 1985 года уже под вечер у дежурного советского посольства в Вашингтоне раздался телефонный звонок. Мужской голос скороговоркой сообщил, что звонит Юрченко, попросил срочно открыть ворота в жилой комплекс посольства и приготовиться к его встрече.
Юрченко, до этого долго работавший офицером безопасности в нашем посольстве в Вашингтоне, прекрасно ориентировался в расположении зданий, знал все входы и выходы, поэтому конкретность, с которой он изложил свою просьбу, сомнений в личности звонившего не вызывала.
Дежурный сразу же доложил о необычном звонке, который вызвал переполох в резидентуре, но ворота, несмотря на опасения провокации, все же открыли и приготовились к встрече. Через 15 минут из темноты, еще более сгустившейся из-за сильного дождя, вынырнула фигура человека в плаще с поднятым воротником и в низко опущенной шляпе. Сомнений не оставалось — встречавшие тотчас опознали полковника Юрченко, сотрудника Первого Главного управления КГБ СССР, тремя месяцами ранее, казалось бы, бесследно исчезнувшего в Риме, куда он был направлен для выполнения специального задания…
Пропал Юрченко 1 августа, когда все дела уже были завершены и он готовился к отлету домой. Напоследок пошел прогуляться по вечному городу и в посольство не вернулся.
Спустя несколько часов его хватились, начались поиски, но все впустую. Подключили итальянские власти, но и это не дало никакого результата — человек словно в воду канул. Наиболее правдоподобное объяснение было одно: что-то произошло — то ли несчастный случай, сердечный приступ, то ли Юрченко стал жертвой преступления. В возможность его перехода на сторону противника никто сначала не верил.
Первичная проверка в Москве ничего подозрительного тоже не выявила: на работе и в семье вроде все нормально, с женой и сыном видимых проблем нет. Насторожил один, на первый взгляд, незначительный штрих — в последнее время Юрченко частенько жаловался на здоровье, проявляя при этом явно ненормальную мнительность. От медицины эта деталь ускользнула, о ней знали лишь самые близкие.
Этот факт тут же был взят на заметку. Пусть и слабая зацепка, но она все же заставляла попристальней взглянуть на версию добровольного ухода к противнику, хотя и под несколько иным углом зрения…
Спустя несколько дней итальянцы намекнули: нельзя исключать, что Юрченко добровольно покинул пределы Италии и находится в другой стране, например в США, не стоит ли поискать его там.
Первые запросы к американской стороне результатов не дали. Лишь наши повторные настойчивые обращения в государственный департамент, а также запрос по конфиденциальному каналу КГБ — ЦРУ в конце концов дали эффект, и нас проинформировали, что Юрченко действительно находится в США, причем прибыл туда якобы по своей воле.
Полученное известие наводило на серьезные размышления: ведь совсем недавно анализ имевшихся у нас сведений о Юрченко, мнения сослуживцев о нем сводили к нулю вероятность тривиального предательства. Конечно, сомнения в правдоподобности навязываемой нам версии ухода оставались, но полностью сбрасывать со счетов этот самый неблагоприятный для нас вариант мы также не имели права. От наших источников в итальянской столице, а затем и в Вашингтоне вскоре поступили сведения, позволившие довольно точно воссоздать истинную картину его исчезновения. Она, кстати, во многом совпала затем и с рассказом самого Юрченко, который мы услышали спустя три месяца после его возвращения. С его слов, дело было так.
