Владимир Мещеряков - Сталин и заговор военных 1941 г.
Вспоминается «Из записных книжек» Ильфа и Петрова: «В комнату, путаясь в соплях, вошел мальчик».
Смотрите, как Микоян выгораживает Жукова, рисуя того в розовых тонах. Опять мы наблюдаем противостояние: теперь уже Сталин — Жуков. Сталин — взорвался, а Жуков — просто растерялся. Сталин — груб, незаслуженно оскорбил «мужественного человека», а Жуков — сентиментален, разрыдался, правда, как баба, но хорошему человеку это дозволительно. Правда, представить эту картину, — плачущего Жукова, — крайне сложно. Однако Анастас Иванович старается, — ну как не порадеть родному человечку!
Вообще, у антисталинистов, — а Микояна, как следует из его воспоминаний, вполне можно отнести к этой категории лиц, — своеобразное понятие человеческих качеств. У них всегда то, что принято считать положительным качеством, оценивается со знаком минус, и наоборот: отрицательные качества, почему-то, приобретают положительную окраску. Вот и в нашем случае. Что мужественного увидел Микоян в действиях начальника Генштаба Жукова? Отсутствие должностного усердия и должностной подлог, это что ли, считать мужеством? В этом варианте воспоминаний при описании произошедшего инцидента в наркомате Жуков еще выглядит паинькой. В другом варианте Жуков очень грубо разговаривал со Сталиным и вел себя крайне вызывающе. Тем не менее, для Микояна Жуков будет всегда мужественным. Это Сталину отказано во всем.
Продолжим рассмотрение. Чем же закончилось эта поездка в Наркомат обороны? По Микояну следует, что «главное тогда было — восстановить связь». Да вот незадача. Каждый ее, видимо, понимал по-своему. По Микояну — послали на фронт курьеров с большими звездами на погонах, вот и будет связь. Разумеется, если им на плечо еще повесить катушку с полевым проводом. Тогда уж точно будет! Но так ли понимал связь товарищ Сталин? Что ему следовало сделать, согласно логике развития событий? Думаю, что 100 % читателей согласятся со мной. Сталину надо было срочно вызвать к себе на прием наркома связи И. Т. Пересыпкина!
И мы возвращаемся к воспоминаниям Ивана Терентьевича, которые прервали на том, что он вернулся из несостоявшейся командировки к себе в Наркомат связи и был вызван 24 июня днем на прием к Сталину.
«Необычность вызова заключалась в том, что чаще всего мне приходилось являться в Кремль в вечернее время или поздно ночью. Сталин подробно расспросил меня о состоянии связи с фронтами, республиканскими и областными центрами, поинтересовался относительно нужд Наркомата связи».
Тут вот какое дело. Во время беседы со Сталиным Пересыпкин рассказал ему, что твориться в эфире: «На многих частотах лилась страшная антисоветчина, звучали фашистские бравурные марши, слышались крики «Зиг, Хайль!» и «Хайль, Гитлер!». Гитлеровские радиостанции на русском языке выливали на нашу страну, на советских людей потоки злобной и гнусной клеветы. Враг хвастливо сообщал, что Красная Армия разбита и через несколько дней германские войска будут в Москве».
Разумеется, Сталин не мог отнестись к этому равнодушно и заставил подготовить документ. Обратите внимание на оперативность, с которой работал Сталин. Взял в руки подготовленный Пересыпкиным проект документа, «просмотрел и написал резолюцию: «Согласен». Потом сказал, чтобы я отправился к Чадаеву (управляющий делами Совнаркома СССР), и пусть тот выпускает закон». Следовательно, в этот же день и было выпущено Постановление Совнаркома СССР от 25 июня 1941 года «О сдаче населением радиоприемников и передающих устройств». Значит, уточняем, что 25 июня Сталин был в Кремле и вел беседу с наркомом связи Пересыпкиным, и тот, разумеется, дал ему подробный отчет «о состоянии связи с фронтами».
В нашем случае, логика неумолимо подталкивает нас к выбору ответа на вопрос о Сталине, что не мог тот находиться в Кремле ранее 25 июня. В противном случае, это был бы не Сталин, а кто-то другой.
Вот до какого безобразия доведены наши архивы, и какой подлой оказалась партноменклатура хрущевско-брежневского разлива, что невозможно верить документам, которые они представляют для открытой печати. Можно ли абсолютно точно быть уверенным, что дата указанного выше Постановления соответствует действительности?
Проходит четыре дня и у Сталина проявляется, видимо, рецидив старой болезни — «ничего не помню», диагноз которой поставили ему советские историки еще во времена Хрущева. Микоян же уверяет нас, что Сталин интересовался положением дел, но связи не было с Западным фронтом. И вот «под этим соусом» он вместе с товарищами, и Микояном включительно, поехал в Наркомат обороны.
Сталин же знал, что связь есть. А вот то, что побудило его ехать в Наркомат обороны, было известие о взятии немцами Минска. Но что его особенно обеспокоило, так это не «отсутствие связи», как нас пытается уверить в этом Микоян, а то, что это было сообщение английского радио, а не сведения от наших военных из Наркомата обороны. Следовательно, Тимошенко и Жуков намеренно скрывают информацию от руководства страны о ситуации на Западном фронте. Вот с целью разобраться с военными и поехал Сталин 29 июня в Наркомат обороны, но Микоян сглаживает остроту момента. Согласитесь, что сокрытие информации — это уже есть должностное преступление, а вот отсутствие связи можно представить и как объективные обстоятельства: дескать, всякое бывает, идет война; и как субъективные: Наркомат связи, дескать, «не чешется». То-то хитрый Анастас Иванович на связь «стрелки перевел».
Поведение военных сразу показало Сталину, что без полного контроля над Наркоматом обороны, точнее сказать над высшим военным генералитетом, удачи на фронтах не видать. Поэтому Сталин и не стал втягиваться в дальнейшие дискуссии с военными в наркомате, а сразу вернулся к себе в Кремль. И кого он вызывал к себе в тот момент, мы не сможем узнать, так как отсутствуют злополучные страницы «Журнала» за 29 и 30 июня 1941 года. Зато Микояну удобно стало врать. Кто ж его опровергнет?
Дальнейшие события развивались в такой последовательности: образование ГКО с абсолютной полнотой власти, в том числе, — и это главное, — над военными, и последующий приказ об аресте руководства Западного фронта.
Микоян не был бы антисталинистом, если бы не попытался исказить события путем передергивания фактов. Вот и в интервью Г. Куманеву он утверждает, что Сталин после посещения Наркомата обороны вдруг без видимых на то причин взял да и «уехал к себе на «ближнюю» дачу в Кунцево, и всякая связь с ним полностью оборвалась». Тут любого читателя оторопь возьмет. Абсолютно не просматривается мотивация поведения Сталина. На удивление, Микоян не привел ни одного довода, хоть как-то оправдывающего внезапный отъезд Сталина к себе на дачу. Неужели решение восстановить связь с Западным округом так повлияло на Сталина, что он потерял всякий интерес к Наркомату обороны? Микоян много чего пишет, но то, что связь со Сталиным «полностью оборвалась» после его отъезда на дачу, представляет для нас определенный интерес.
За примером обратимся к школе. В начальных классах учеников обучают логически мыслить. Берутся кубики, на которых написаны отдельные слова, и детям дается задание из этих слов составить предложение. Каждому слову соответствует свой кубик. После выполнения задания кубики обычно рассыпают, чтобы вновь использовать для новой задачи.
Так вот, у нас примерно аналогичная задача. Анастас Иванович из «кубиков» составил предложение, но его нельзя предать гласности по ряду причин. Тогда Анастас Иванович расставил эти же кубики, но в такой последовательности, что за счет потери смысла в тексте стало возможным его публикация. Наша задача: попытаться расположить «кубики» в первоначальном виде, чтобы восстановить утраченный смысл.
По Микояну следует, что Сталин в ночь на 22 июня в Кремле. Здесь расхождение с Жуковым, который уверяет, что Сталин в это время был у себя на даче. Дело в том, что хрущевцы и принявшие у них эстафету лжи последующие творцы истории никак не могут найти для Сталина удобное, с их точки зрения, место пребывания вождя в роковой для страны день 22 июня. Поэтому и происходят различные нестыковки по времени, месту и действию. Это правда бывает только одна, а ложь многолика и многогранна.
Последующие дни, по описанию Микояна проходили так: «На второй день войны для руководства военными действиями решили образовать Ставку Главного Командования. В обсуждении этого вопроса Сталин принял живое участие. Договорились, что председателем Ставки станет нарком обороны маршал Тимошенко… Вечером собрались у Сталина. Были тревожные сведения. С некоторыми военными округами не было никакой связи. На Украине же дела шли пока неплохо, там хорошо воевал Конев. Мы разошлись поздно ночью. Немного поспали утром, потом каждый стал проверять свои дела, звонить друг другу, в Генштаб, каждый по своей линии: как идет мобилизация, как промышленность переходит на военный лад, как с горючим, снаряжением, с транспортом и т. д. Так начались наши тяжелые военные будни»
