Иосиф Крашевский - Маслав
Весь этот день прошел в томительном ожидании и взаимных поддразниваниях. Неприятельские отряды подходили к замку и снова отходили, проходили мимо ворот, осыпая защитников насмешками и угрозами. Не успевали осажденные, воспользоваться отдалением одной группы, прилечь и отдохнуть тут же на валах, как уже приближались новые отряды, пешие и конные, подкрадывались потихоньку, приглядываясь и прислушиваясь.
Всадники подъезжали к замку на расстояние стрелы, пущенной из лука, и начинали вызывать защитников по именам.
- Белина, старый волк! Вылезай из ямы! Эй, Белина!
Другие ругали и высмеивали Долив, Лясоту и всех, кто там был. Вехан и Репец обо всем им донесли.
Но больше всего брани и насмешек выпало на долю старого Белины. Он все слышал, но молчал. А когда ему надоела вся эта брань, он вышел на мост, оперся на рукоятку меча и так стоял перед ними, спокойно выслушивая их поношенья.
В толпе, должно быть, узнали его; один из нападавших с насмешливым поклоном снял шапку и потом, надвинув ее снова на голову, погрозил кулаком.
- Эй, ты, старый разбойник, пивший нашу кровь! Пришел твой час! Слышишь ты! Теперь ты уж не вырвешься из мужицких когтей. Знаем мы, что у вас там делается - живете одной гречневой похлебкой, и людей у вас нет, мы вас скоро выкурим! Сдавайтесь-ка лучше сразу. Ведь все равно будете висеть, а так мы хоть мучиться вам не дадим, если отворите ворота... И детей не тронем! Если же возьмем силою, живой души не оставим.
Другой зарычал с диким смехом:
- Эй, живо, псы паршивые, отворяйте ворота!
И снова посыпались насмешки и брань.
Белина все стоял неподвижно; ни один мускул на его лице не дрогнул, ни одного слова не вырвалось из его уст; за то другие, менее терпеливые, приходили в бешенство, ругались и проклинали, некоторые даже не могли удержаться и пустили стрелы, хотя и знали, что они не долетят. Полетели и камни сверху в ругателей; более смелые, дальше всех выдвинувшиеся вперед, оказались пораненными, остальные с криками и бранью отступили.
В этот день не было никаких решительных действий - неприятель чего-то ждал... Вшебор думал, что ждут Маслава.
Между тем мост через болото все удлинялся и приближался к окопам, следя за работами, можно было предположить, что гати и мостки будут закончены на третий день.
Среди этой неизвестности и томительного ожидания, стократ горшего, чем борьба и даже опасность, наступила ночь: ничто так не утомляет и не мучает, как гроза, висящая над головой и готовая ежеминутно разразиться.
На другой день погода изменилась: пошел холодный дождь, задул сильный ветер, зашумел лес с северной стороны, словно вторя шумихе в лагере осаждающих. Видно было, как пригибались к земле верхушки деревьев, как ломались ветки, а дым от костров распространялся вместе с искрами по долине. Некоторые костры загасли под дождем и ветром. Нападающие ничего не предпринимали, а работы над гатями шли непрерывно.
Наконец, около полудня, со стороны лесов послышались громкие крики и эхом покатились по всему лагерю. Люди поспешно вставали и строились в отряды.
Из леса показался небольшой конный отряд, перед которым несли на шесте красное знамя: издали нельзя еще было различить ни лиц, ни одежд; всадники ехали быстро, перерезали всю долину и взяли путь прямо к воротам замка.
Вшебор, стоявший у рогаток, крикнул первый:
- Это - Маслав!
Все сбежались посмотреть на него; из рыцарей почти все помнили Маслава при дворе Мешка и Рыксы; каждому хотелось увидеть, во что обратится этот гордец.
Действительно, это был он. Сидя на черном коне с длинной гривой, весь закованный в броню, в шлеме с султаном, в пурпурном плаще, с золотом, на подобие королевского, он ехал окруженный дружиной. Один оруженосец нес за ним щит - другой лук и стрелы, третий - огромный меч. Нарядно одетая и прекрасно вооруженная свита окружала нового князя, а тот, подперев руки в бока, высоко задрав голову, ехал прямо к замку, окидывая городище пренебрежительным взглядом.
Мшщуй, прицелившись из лука, собирался уже пустить в него стрелу, рассчитав, что она попадет в него, но его удержали. Целая толпа людей, обнажив головы, окружила Маслава, о чем-то докладывая ему и выслушивая его приказания.
Судя по их жестам, можно было заключить, что разговор шел о гати, которую прокладывали к замку с другой стороны. Маслав слушал рассеянно и, почти презрительно отвернувшись от докладчиков, указал в нескольких саженях от себя, напротив ворот замка место, где должны были поставить палатки для него и для его свиты.
Между тем подъехали возы с княжеским добром и остальная часть придворных. Из городища хорошо было видно, как вбивали колья для палаток, рыли ямы для костров, привязывали коней и приготовлялись к ночлегу.
К месту княжеского лагеря тотчас же стала сходиться любопытная черта в самых разнообразных одеждах: приходили с поклонами старшины, с возов снимали бочки и потчевали гостей... Веселый шум доходил до валов замка.
Так наступил темный вечер, может быть, последний перед смертельным боем.
Он должен был скоро начаться.
Белина боялся ночного нападения; поэтому он велел всю ночь поддерживать огонь на валах и, отпустив половину защитников на отдых, другую - оставил на страже. В эту ночь никто уже не думал об экономии: на городище тоже открыли бочки с пивом и наварили вдоволь мяса. В главную горницу внизу внесли кадку с медом, чтобы подкрепить и подбодрить людей.
А на женской половине никто уж в эту ночь не прял и не пел песней. Девушки шептались между собой, женщины плакали или тихонько молились. Поминутно то та, то другая выбегала из горницы, чтобы самим увидеть и услышать что-нибудь новое и, воспользовавшись общим замешательством перекинуться словом с кем было надо. Даже Кася выбегала несколько раз вместе с Зданой и, прижавшись друг к другу, заглядывали вниз, в окопы. Но ни Томка, ни Мшщуя не было видно. Крепко обнявшись и склонившись друг к другу, девушки тоскливо шептались, прислушиваясь к далеким голосам и стараясь угадать, кому они принадлежат.
- Слышишь? Это голос моего брата! Я узнала бы его в тысячной толпе!
Кася качала головкой, стыдясь признаться, что она еще раньше, чем сестра, узнала голос Томка и приветствовала его румянцем.
- А это? Слышишь? - тихонько шепнула она, стараясь отплатить тем же. - Я могла бы поклясться, что это голос Мшщуя Доливы.
Здана, как будто не доверяя, покачала головой.
- А что мне Мшщуй? - небрежно возразила она.
- Ой, неправда! Ты узнала его голос раньше, чем голос Томка!
Но Здана не всегда признавалась в том, что Мшщуй нравился ей, а она ему. В этот день она как-то не верила ему и сердилась на него. Мшщуй стоял на страже и весь день не подходил к ней и не старался встретиться с нею, со вчерашнего дня он словно забыл о ней, - и она не хотела о нем знать.
- Э, Мшщуй! - отвечала она. - Время ли теперь думать об этом. Боже мой милостивый! Что-то с нами будет! Эти мужики, эта страшная чернь!
Кася взглянула на нее, и в ее голубых глазах вспыхнул огонь рыцарской отваги, унаследованной от его предков рыцарей.
- Мы скорее сами себя убьем, чем отдадимся им в руки, - вскричала она. - Никогда этого не будет! Отец Гедеон говорил, что Бог сотворит чудо и спасет нас, а ведь отец Гедеон - святой человек, и Бог не раз говорил через него!
Кася еще не окончила говорить, когда внизу показался Томко. Слова замерли у нее на устах, потому что он взглянул на нее таким пронизывающим взглядом, который проник до глубины ее сердца, даже дыхание у нее замерло.
Здана принялась бранить его за то, что он своим внезапным появлением испугал их обоих, а Кася встретила его улыбкой. В это время наверху, в женской половине, послышался голос Спытковой.
- Кася! Ах, ветреная девчонка! Где же она пропала?
Девушка, вырываясь из объятий Зданы, улыбнулась еще раз Томку и исчезла.
2
На женской половине все еще спали, измученные долгим бодрствованием, когда их внезапно разбудил страшный шум диких голосов, слившийся со стуком и грохотом, от которых дрожал весь дом. Первый звук, долетавший до их слуха, был воинственный призыв к бою.
Грохот сбрасываемых бревен и камней смешивался с криками бешенства, среди которых иногда можно было различить стон раненого или брань рыцарей. На крыши летел град камней, бросаемых из пращей осажденных, а стены тряслись, и все городище гудело от топота ног и беготни кругом всего замка по мостам.
Слышно было, как целыми толпами защитники срывались с одного места и бежали в другое, туда где грозила опасность. Иногда весь этот хаос звуков покрывался голосом начальника обороны, и тотчас же тонул в море криков. Слышался треск разбиваемых рогаток, гул срывающихся камней, и стоны тех, на кого они обрушивались.
Женщины с плачем вскакивали с постелей, набрасывали на себя одежду и, торопливо крестясь, бежали, сами не зная куда, крича, толкая друг друга и почти не сознавая, что они делают...
