Джеймс Кервуд - У последней границы

- Спасибо вам за то, что сделали вы, - ответил Алан. - Смит мне все рассказал. У вас было много хлопот, не правда ли? Ведь вас вдохновляла только надежда "обратить" такого язычника, как я? - Он указал на полдюжины флагов, развешанных над его домом. - Они очень красивы.

- Никаких хлопот. Я надеюсь во всяком случае, что вам это не претит. Было так весело все устраивать.

Алан старался, как бы случайно, смотреть в сторону. Ему казалось, что он может ответить только одно, и его долг сказать ей, спокойно и без возбуждения, все, что накопилось у него на душе. Он заговорил:

- Да, мне это претит. Мне это так неприятно, что я не отдал бы случившегося за все золото этих гор. Я жалею о том, что произошло в роще, но и этого я бы не вернул теперь. Я рад видеть вас живой и рад видеть вас здесь. Но чего-то мне не хватает. Вы знаете чего. Вы должны рассказать мне о себе. Теперь - это ваша обязанность.

Мэри Стэндиш коснулась его руки.

- Обождите до завтра. Пожалуйста, обождите.

- А завтра?

- Завтра можете спрашивать, о чем хотите, и прогнать меня, если я окажусь недостойной. Но сегодня не надо. Все это так хорошо... Вы... ваши люди... их радость...

Алану пришлось наклониться, чтобы услышать ее слова среди шума и треска ракет и хлопушек. Мэри Стэндиш указала на строение, находившееся за его домом.

- Я живу вместе с Киок и Ноадлюк. Они меня приютили. - Потом она быстро прибавила: - Я не думаю, однако, чтобы вы любили этих людей больше моего, Алан Холт!

Ноадлюк подходила к ним. Мэри Стэндиш отошла в сторону. Лицо Алана не выразило разочарования, и он не пытался удержать ее.

- Ваши люди ожидают вас, - сказала Мэри Стэндиш. - Позже, если вы меня пригласите, я буду танцевать с вами под музыку барабанов.

Алан следил за ней, когда она пошла с Ноадлюк, и она, оглянувшись, улыбнулась ему; в ее лице было что-то такое, что заставило быстрее забиться его сердце. На пароходе она чего-то боялась; но завтрашний день не страшил ее. Мысль об этом дне, о тех вопросах, которые он может задать, не пугала ее.

И радость, которую Алан упорно гнал от себя, восторжествовала, нахлынув в его душу внезапным потоком. Ее глаза, казалось, обещали, что счастье, о котором он мечтал в течение многих недель мук и страданий, придет. Возможно, что за время своей поездки по тундре этой ночью она поняла, что означали для него эти недели. О них он, конечно, никогда не сможет рассказать ей. А то, что она сообщит ему завтра, ничего в конце концов не изменит. Мэри Стэндиш жива, и он не может опять расстаться с ней.

Алан подошел к барабанщикам и танцорам. К собственному своему изумлению, он оказался способным на поступок, которого он раньше никогда не совершил бы. Он был по натуре человек сдержанный, наблюдательный и отзывчивый, но всегда более или менее замкнутый. У себя дома во время танцев он обычно стоял в стороне, улыбаясь и поощряя других, но сам он никогда не принимал участия в танцах. Теперь сдержанность покинула его; он был охвачен новым чувством свободы и желанием выразить в движениях свои переживания.

"Горячка" Смит тоже танцевал. Он вместе с остальными мужчинами" выбрасывал ноги и тоже ревел, в то время как танцы женщин сводились только к ритмичным телодвижениям. Целый хор голосов стал приглашать Алана. Его всегда приглашали. На этот раз он согласился и занял место между Смитом и Амок Туликом. Музыканты, охваченные восторгом, чуть не пробили свои барабаны. Только тогда, когда, еле переводя дыхание, Алан вышел из толпы танцующих, он увидел в кругу зрителей Мэри Стэндиш и Киок. Киок была искренне изумлена. Глаза Мэри Стэндиш светились; заметив, что он смотрит на нее, она захлопала в ладоши. Алан, пытаясь смеяться, помахал ей рукой, но чувствовал себя слишком взволнованным, чтобы подойти к ней. И как раз в это время в воздух поднялся шар, огромный шар, шести футов в диаметре; несмотря на все свои огни, он казался бледным сиянием в небе. Прошел еще час рукопожатий, дружеских похлопываний по плечу, расспросов о здоровье и домашних делах, и наконец Алан ушел в свою хижину.

Он оглядел свою единственную большую комнату, в которой он провел столько дней, и никогда еще она не казалась ему такой уютной. При первом взгляде казалось, что в ней ничто не изменилось. Тот же письменный стол, другой стол посреди комнаты, те же картины на стенах, блестящие ружья в углу, трубки, дорожки на полу - все было на своем месте. Потом он постепенно начал замечать новые предметы. На окнах висели мягкие занавески; стол был покрыт новой скатертью; а на самодельном диване в углу лежало покрывало. На письменном столе стояли два портрета в бронзовых рамах Вашингтон и Линкольн. На рамах были изображены звездные американские флаги. Они напоминали Алану вечер на "Номе", когда Мэри Стэндиш приняла за вызов его утверждение, что он не американец, а уроженец Аляски. Было очевидно, что это дело ее рук - и портреты и флажки. В комнате были цветы, тоже, очевидно, принесенные ею. Ей приходилось, вероятно, каждый день рвать свежие цветы и ухаживать за ними в ожидании его приезда. Она думала о нем в Танана, где покупала занавески и скатерти. Алан прошел в свою спальню и там тоже обнаружил новую занавеску на окне, новое одеяло на кровати и пару красивых кожаных утренних туфель, каких он никогда раньше не видел. Он взял их в руки и расхохотался, когда убедился, насколько она ошиблась в размере его ноги.

Он уселся на стул в большой комнате и закурил трубку. Граммофон Киок, стоявший там в начале вечера, исчез. Снаружи стал замирать шум празднества. В наступившей понемногу тишине его потянуло к окну, из которого был виден домик, где жили Киок, Ноадлюк и их приемный отец, старый, сгорбленный Соквэнна. Мэри Стэндиш сказала, что она там живет.

Долго смотрел Алан в ту сторону, пока последние звуки ночи не смолкли, уступив место абсолютной тишине. Стук в дверь заставил его обернуться. В ответ на приглашение войти на пороге показался "Горячка" Смит. Он кивнул головой, лукаво обвел глазами комнату и уселся.

- Славная была ночка, Алан. Все обрадовались вашему возвращению.

- Кажется, так. Я счастлив, что снова нахожусь дома.

- Мэри Стэндиш здорово постаралась. Она как следует взялась за эту комнату.

- Я так и думал, - ответил Алан. - Но, конечно, Киок и Ноадлюк ей помогали.

- Не особенно много. Она делала все сама. Шила занавески, поставила на стол президентов с флагами, собирала цветы. Очень мило и заботливо, не правда ли?

- И немного непривычно, - прибавил Алан.

- А она красивая! - не преминул вставить Смит. - Определенно!

Глаза "Горячки" приняли загадочное выражение. Он беспокойно ерзал на стуле и ждал, что последует дальше. Алан сел напротив него.

- Что у вас на уме, "Горячка"?

- Ад, чаще всего, - ответил Смит с внезапным отчаянием в голосе. - Мою душу гнетет скверная история. Я ее долго скрывал, не желая портить вам удовольствия этой ночи. Я знаю, что мужчина обязан держать про себя, если ему что-нибудь известно про женщину. Но мне кажется, сейчас положение другое. Мне неприятно говорить об этом. Я предпочел бы, чтобы меня укусила змея. Но вы бы сами пристрелили меня, Алан, если бы узнали, что я скрыл от вас.

- Что скрыл?

- Правду, Алан. Я должен вам сказать все, что знаю об этой молодой женщине, которая называет себя Мэри Стэндиш.

Глава XVI

Напряжение, которое было написано на лице Смита, огромные усилия, которые он делал над собою, чтобы выразить словами то, что скопилось у него на душе, все это отнюдь не взволновало Алана, и он спокойно ждал обещанных разоблачений. Вместо подозрений, он скорее испытывал чувство удовлетворения, так как предвидел, о чем будет идти речь. Все, что он недавно пережил, сделало его менее требовательным к человеческой нравственности, в то время как прежде непреклонность его принципов граничила с бесчувственностью. Он думал, что реальная суровая необходимость толкнула Мэри Стэндиш на Север, но все же готов был теперь опровергнуть все, что говорило не в ее пользу.

Алан хотел знать правду, но в то же время боялся того момента, когда девушка ему сама откроет ее. Тот факт, что "Горячка" Смит каким-то путем обнаружил эту правду и собирается ею поделиться с ним, могло значительно помочь выяснить положение.

- Начинайте, - сказал он наконец. - Что вы знаете о Мэри Стэндиш?

Смит облокотился на стол. В его глазах можно было прочесть страдание.

- Это бесчестно. Я знаю. Человек, который оговаривает женщину, как это делаю я, заслуживает пулю в лоб. Если бы речь шла о чем-нибудь другом... то я, пожалуй, держал бы про себя. Но вы должны знать. И вы не можете сейчас понять, как это бесчестно с моей стороны. Вы не ехали вместе с ней в карете во время урагана, опрокинувшего на нас Тихий океан, и вы не проделали с ней всего пути от Читины сюда, как это сделал я. Если бы вы это испытали, Алан, то чувствовали бы желание убить того человека, который скажет что-нибудь против нее.