Проспер Буассонад - От нашествия варваров до эпохи Возрождения. Жизнь и труд в средневековой Европе
В действительности широкие массы подневольных людей и теперь были туго скованы прочными цепями, что было очень выгодно землевладельцам. Законы гражданского права на крепостных не распространялись, и крепостной по-прежнему был только предметом, находящимся в собственности, – homo in potestate (на латыни это значит «человек подвластный». – Пер.), как его называли. У него не было официального статуса, для закона он не существовал. Его можно было, как скотину из господской части имения, продать, обменять, передать другому владельцу вместе с землей и скотом. Члены семьи крепостного, как приплод домашних животных, могли быть отняты у него, и он не имел от этого никаких гарантий. Чтобы жениться, крепостному требовалось согласие господина, и он мог владеть только своим движимым имуществом, несколькими головами скота и тем, что зарабатывал сам, однако мог передать все это своим детям только с разрешения господина. Этот господин был его единственным представителем в суде и имел над крепостным безграничную власть. По сути дела, требования землевладельца к его крестьянам были ограничены только его же собственной выгодой. А ведь он жил именно за счет крестьян. Например, в Прюме аббатству для пропитания были нужны 6 тысяч бушелей зерна, 4 тысячи больших бочек вина, 20 тысяч яиц, лен, который брали с крестьян в качестве налога (600 фунтов в год) и домашняя птица (600 голов), и все это поставляли арендаторы. Только благодаря их труду вырастал урожай в господской части имения. В Прюме они отрабатывали на аббатство 70 тысяч человеко-дней и перевозили для него 4090 телег груза. Правда, было отмечено, что в некоторых имениях, принадлежавших монастырям, крепостной земледелец платил за аренду земли всего лишь от 10 до 23 франков за гектар. Но похоже, крестьяне редко добивались для себя таких условий. На деле же господин имел полную свободу требовать с них все новые и новые арендные платы, барщинные работы, положенные по обычаю сборы за пользование лесами или пастбищами, сборы на оказание гостеприимства, работы, мелкие обязанности, подушные налоги и налоги на наследство. Этот произвол господского правления, к тому же ужесточенный доверенными лицами господ, слишком часто приводил к тому, что крепостное право вырождалось в режим, мало отличавшийся от прежнего рабства.
Существование сельских жителей в этот период Средних веков оставалось очень неустойчивым. Это была грубая и суровая жизнь, почти такая же, как во времена варварства. В кельтских странах крестьяне жили в хижинах, сделанных из ветвей, или в жилищах, которые были настоящими норами, и лишь изредка на хуторах (trefs). Земледельцы-англосаксы предпочитали жить группами в поселках (tuns), где у каждого был свой деревянный дом (ham), отделенный от соседних священными границами – прадедовскими дубами, которые украшены фигурами зверей или шестами, воткнутыми в землю посреди болота. На этом участке крестьянин жил в своей грязной хижине, где вместо мебели было нечто сделанное из палок, а полом была утоптанная земля, полуварварской жизнью бок о бок со своими животными и почти так же, как они. В германских странах континентальной Европы крестьяне иногда жили группами в более или менее крупных деревнях (dorfen), в которых дома располагались вдоль дорог и которые были окружены общинными землями, а иногда в хуторах (weiller, villaria), разбросанных по огромному имению. В некоторых местностях – во Фризии, в Нидерландах, на землях салических франков, алеманнов и бойев – они предпочитали отдельную ферму (hof, heim, huis), защищенную прочными дверями и забором из крепких досок, а по ночам – еще и злыми собаками. Такой «фермерский» дом, как правило, стоял в тени высоких деревьев возле какого-нибудь ручья. Дом строили иногда из дерева, а иногда из бута, он имел квадратную форму и был обставлен грубыми деревянными стульями и скамьями. Хлевы и амбары были смежными с общей комнатой, где жила вокруг очага вся семья. Отверстия в крыше хватало для того, чтобы пропускать внутрь свет и выпускать из жилища дым.
Даже в Галлии поселки (vici) и скопления людей в центре большого имения (villa) где-то с VIII, а где-то с IX в. уступили место множеству деревень и хуторов даже там, где за два столетия до этого было известно всего лишь от 50 до 65 поселений. Их названия были образованы от имен святых – в память о монахах-основателях – или по имени владевшего ими господина путем прибавления характерного суффикса (court, ville, inge, ingen, villier, villard). На значительной части галло-римской территории по-прежнему преобладали отдельные фермы, особенно в горных местностях и в бывших кельтских округах. Повсюду крестьяне жили в лачугах (pisilia, tuguria) из веток или глины, иногда из камня, в которых предметов мебели было мало, да и те грубые. В Италии, где свирепствовала малярия и имелась большая береговая линия, удобная для пиратства, старые поселки (vici) были покинуты, но возникло бесчисленное множество маленьких деревень на возделанных заново бывших заброшенных землях и много новых поселков. Часто они группировались вокруг крепостей, которые имели сторожевые башни: жители таких поселков поневоле должны были избегать жизни в одиночку.
Повсюду деревенские жители делали свою одежду из ими же обработанных льна или шерсти или из шкур животных, которых крестьяне выращивали или убивали на охоте. Плащи, рубахи и штаны из льняной ткани или грубого сукна и шкуры – этого им было достаточно. Обычно крестьяне коротко стригли волосы или брили голову. Законы требовали этого от них, потому что длинные волосы были отличительным признаком свободного человека. Они носили шерстяные или меховые шапки, часто ходили босиком, а если обувались, то лишь в самые грубые башмаки. Пища у них была простая и скудная. Овсяная мука у кельтов, ячменный хлеб, хлеб из смеси ржи, ячменя и овса или из бобов у англосаксов, ржаной и изредка пшеничный хлеб в романских странах были основой еды крестьян; к этому они добавляли молоко, сыр и сливочное масло, с которым жителей Германии познакомили их романские соседи. Из мяса им были знакомы только свинина или бекон, а говядины и баранины они ели мало. Зато свежая и соленая рыба и особенно овощи на крестьянском столе появлялись часто. В кельтских и даже в галло-римских землях крестьяне пили пиво, а также сидр из диких яблок. В собственно романских странах крестьяне пили воду или легкое вино из остатков собранного винограда. Так жили многие поколения людей, совершенно не заботясь о гигиене, страдая от всех кожных болезней, к которым приводит ее отсутствие, и от различных эпидемий – лихорадок, оспы, тифа, чумы, дизентерии. Повседневная жизнь этих людей постоянно была полна трудностей. В их маленьком замкнутом мире даже самое малое снижение урожая приводило к голоду и ухудшало и без того тяжелые материальные условия их жизни.
Привычки этих низов средневекового общества были еще грубее, чем у его верхов. Драки, убийства, кровная вражда между семьями, нападение на людей и попытки захватить чужое имущество, физическое насилие над женщинами и детьми – все это происходило среди низов так же часто, как и среди знати. Крестьянин той эпохи обычно был грубым, распущенным, мстительным, коварным и склонным к обману. На его натуре продолжало сказываться влияние рабства, да и крепостное право вовсе не учило людей высокой нравственности. Только религия, широко распространившая свое влияние благодаря появлению множества новых сельских приходов, могла бы поднять крестьянина над его инстинктами, если бы она сама слишком часто не сводилась – и у народа, и у аристократии – к суевериям или к внешней обрядности и не смешивалась с массой пережитков язычества. Невежество крестьян было огромным, хотя монахи и епископы пытались их просвещать, а крепостных иногда даже допускали в монастырские и епископские школы. Главным источником надежды на будущее улучшение нравственности сельских жителей было глубокое чувство солидарности внутри деревенской семьи, которая была единой и дисциплинированной группой, школой верности и труда, а также существование кооперативных объединений семей, деревень или поместий (consorteria, vicinia, condoma). На всем Западе эти объединения оказывали одно другому помощь при обработке полей, освоении новых земель и при защите крестьянства и интересов деревни. Именно в этих маленьких сплоченных обществах низшие слои населения сельских округов учились ответственности, трудолюбию, а также энергичному и напряженному ведению жизненных дел, готовясь к свободе.
В последние столетия Темных веков преграды на пути к ней казались такими прочными, что, несмотря на происходившие прогрессивные перемены, в глубине сельского мира западных стран не прекращалось волнение. У беспокойной и склонной к насилию части крестьянского населения такая жизнь – прикрепление к земле, полное отсутствие путей к более независимой жизни и постоянное подчинение чужой воле, так часто вырождавшейся в тиранию, – вызывала раздражение и мрачную досаду. Отсюда возникали то пассивное сопротивление и та враждебность (pravus excessus), которые крепостные иногда противопоставляли воле своих господ, и отсюда же возникла та эпидемия побегов, которая заставила некоторых из них покинуть наделы. В хартиях нередко упоминаются земли, с которых ушли те, кто их возделывал (servi absarii). Эти беглецы выходили на большую дорогу, объединившись в шайки нищих и бродяг, хотя были приняты очень строгие законы о возвращении беглых: их приводили обратно в цепях и сурово наказывали. Отсюда же берут начало и те случаи коварной мести, когда слабый расправлялся со своим угнетателем, – отравления и убийства, которые закон напрасно пытался предотвратить. И наконец, отсюда же возникли те тайные общества, братства, гильдии, stellungen, которые власть запрещала и которые были организационной формой для бунтарских движений и крестьянских восстаний. А эти восстания в VIII и IX вв. вспыхивали через различные промежутки времени повсюду – в Италии, Галлии, Фризии, Фландрии, Саксонии. В этих случаях шайки крепостных крестьян, а также крестьянок, которые были даже более жестокими, чем их мужчины, нападали на поместья сеньоров, грабили, жгли, пытали, убивали всех без различия и без жалости, пока жестокие репрессии не заставляли их на какое-то время снова стать покорными. Глухое недовольство, иногда прорывавшееся во внезапных вспышках ярости, за которыми следовали долгие периоды бессилия и покорности, постоянно бурлило в этом сельском мире, для которого крепостное право было лишь временным состоянием на пути к свободе и большему благополучию – этим вечным желаниям народа, которые так медленно осуществляются.
