Жан-Франсуа Бретон - Повседневная жизнь Аравии Счастливой времен царицы Савской. VIII век до н.э. - I век н.э.

Об этой иерархии свидетельствует характер деятельности различных социальных групп. Благородные поглощены войной или ведением сельского хозяйства в своем домене; члены племен могут посвятить себя торговле или ремеслу. Коммерцией, стало быть, пренебрегает аристократия таких больших племен, как Саба'и Катабан. Минейцы, напротив, на торговле специализируются, что и служит косвенным указанием на то, что они не были на равной ноге с первыми. Несколькими веками спустя земледельческое в основном общество Йемена смотрит презрительно на всякого рода меркантильную деятельность. Возделывание земли, напротив, высоко ценится как средство обеспечения независимости в области производства продуктов питания; торговцы находятся в зависимом от членов племени положении. И в наши дни термин кабили (член племени) совпадает с понятием «земледелец».

Роль и место женщин в южноаравийском обществе трудно очертить. И то и другое представляются более значительными, чем в современном йеменском традиционном обществе, но и там, в древней Аравии, женщины не достигали равенства с положением мужчины. Некоторые тексты (немногочисленные, сказать по правде) упоминают женщин, которые пользуются относительной финансовой независимостью: Абиразад, которая построила одну башню и одно надгробие, правда, с помощью своего мужа и сыновей, но все же в основном на свои собственные денежные средства; или Хальхамад, повелевшая построить дом{6}. В Карйа аль-Фав, на севере Наджрана, некая женщина жертвует божеству алтарь для воскурения фимиама, украшенный дарственной надписью в его честь, что служит свидетельством ее финансовой состоятельности и социального престижа{7}. Другие женщины приносят в святилища подобные же дары. Любопытная подробность: в дарственных посвящениях отсутствует упоминание о вкладе в дар мужчины. Другие возводят надгробия и на облицовочной керамической плитке велят, как, например, в Тамне, запечатлеть свои имена в знак верности памяти усопших. Женщины испрашивают, в письменной форме, благосклонность и милости у божеств, причем ожидаемые благодеяния должны излиться на лиц даже и вне семейного круга просительницы. И наконец, некоторые женщины выступают и на общественной арене, но — в виде редкого исключения. Здесь напрасно искать аналогий с царицами Северной Аравии, которые, случалось, вели свои войска в бой: царица Савская явно не из разряда воительниц. Если говорить о южноаравийском обществе в целом, неоспорим вывод: господствующая роль в нем принадлежит мужчине.

Генеалогия ведется по отцовской линии, но одиночные изъятия из правила все же имеются. Феномен, отмеченный у набатейцев, наблюдается и в Южной Аравии. Свидетельством тому — три надписи. В первых двух сабейский царь повелевает включить некое семейство в более широкую племенную группу. Примечательно то, что тексты по именам называют не только мужчин «с их братьями, сыновьями и прочими родственниками», но и женщин — «с их сестрами, дочерьми и прочими родственницами».

В третьей надписи три женщины со своими дочерьми из одного и того же семейства (вкупе они обозначены так: «те, что из семьи Гурхум») торжественно извещают всех о том, что посвящают своим детям, одному мальчику и трем девочкам, четыре статуи — одну мужскую и три женские. То, что публичное заявление об акте дарения легитимизирует переход собственности из рук в руки, — это понятно. Труднее осмыслить то, что женщины и их дочери нечто дарят своим дочерям — как это? Недоразумение, возможно, разрешается тем соображением, что замужняя часть клана Гурхум одаривает ее незамужнюю часть, не вдаваясь в такие подробности, как уточнение степени родства{8}. Примечательно то, что, несмотря на присутствие мальчика в числе одаряемых, все они наречены «дочерьми тех, что из Гурхума». Соответственно тем же текстам, мужчина вполне мог бы проживать в доме своей супруги. Не о пережитках ли матриархата идет речь?

Другой любопытный текст, на этот раз из сочинений Страбона, вроде бы подтверждает догадку о наличии в Южной Аравии его времени матриархальных отношений:

Все мужчины одного семейства имеют женой одну и ту же женщину. Всякий, кто к ней входит ради полового сношения, оставляет перед дверью палку, так как каждый мужчина, согласно обычаю, должен ходить с палкой. Ночь она, однако, проводит только со старшим в семье. Все ее дети считаются между собой братьями и сестрами. Мальчики, достигнув половой зрелости, также совокупляются со своей матерью. Неверность мужчины, который предпочел женщину из другой семьи, карается смертью{9}.

Но можно ли верить Страбону, слишком уж отдаленному от Аравии наблюдателю?

Этнологи проявляют интерес к нравам бедуинских племен Южной Аравии в связи с поисками пережитков генеалогии по женской линии. В полукочевом племени Хумум, обосновавшемся на плато к югу от Тарима{10}, женщина может иметь внебрачных детей, которые в таком случае носят имя матери или имя своего дяди по материнской линии, а ее внебрачные связи не влекут за собой кару за супружескую измену. Однако ее неверность осуждается, напротив, очень строго, когда ее муж «у очага», то есть дома, не в отлучке. Как бы то ни было, женщины из племени Хумум пользуются большой сексуальной свободой как до заключения, так и после заключения брака. А каковы обычаи в этой области у других йеменских племен? По сообщениям некоторых средневековых путешественников, женщина из племени Сару могла взять себе любовника, когда муж в длительном путешествии; по другим источникам, в ряде деревень было принято, в качестве гостеприимства, предлагать гостю на ночь женщину. Все это, как кажется, указывает на то, что йеменская женщина не была стеснена слишком строгой моралью, что она могла становиться любовницей по собственному выбору и что ее дети оставались под опекой ее брата (как правило, старшего). Нужно ли считать такие обычаи анахронизмом, пережитком доисламского прошлого? В любом случае они характерны для этнических меньшинств.

То же самое следует сказать и об упоминаниях о палиандрии и о временном браке. Халхаман, имея двух мужей (двух братьев?), заказывает постройку дома и оказывает финансовую помощь своим мужьям, уплачивая тысячью монет их долг. Две другие замужние женщины из того же семейства, не имеющие детей, пользуются сексуальными услугами еще одного мужчины, не из числа их мужей, и возносят хвалу богам, когда одной из них удается забеременеть{11}. Инициатива всего предприятия явно исходит от двух жен, а не от мужа (или мужей?), но идет ли здесь речь о заключении временного брака?

Из этих отрывочных известий трудно вывести с уверенностью какое-либо заключение о свободе нравов в древней Аравии. Может быть, они, сведения, относятся только к исключениям в кочевой среде? Трудно, в самом деле, предположить, чтобы в государствах, подобных Сабе, в главном русле общественной жизни сосуществовали столь различные обычаи{12}. Несомненно одно: в древнем обществе огромное большинство исчисляет свою родословную по отцовской линии; женщины же, выйдя замуж, принимают имя семьи мужа и переходят жить к нему.

В южноаравийском обществе преобладает сельское хозяйство; чтобы в этом отдать себе отчет, довольно взглянуть на надписи. Сколько текстов, посвященных строительству фермы, окультуриванию поля или насаждению пальмовой рощи! Столкновения между государствами, в общем-то, мало изменяли основные условия жизни крестьянского населения — тяжелой жизни, текущей в русле традиций.

Здесь, на кромке пустыни, паводки задают ритм крестьянской жизни. В их ожидании крестьяне готовят свои поля, умножают работы по установке и восстановлению подъемных затворов шлюзов, водораспределителей, гребней плотин и т. д. Именно крестьяне, никто иной, являют собой тот ресурс рабочей силы, без которого немыслимо сооружение плотин или отражающих стенок, направляющих поток в шлюзовые водонакопители. Паводок на несколько часов собирает все крестьянское население на берегах вади. Ответственный за орошение служащий общины распределяет воду между крестьянскими наделами, пуская ее на каждый из них в течение равного отрезка времени. Ночью время определяется по движению созвездий, днем — по числу шагов по отбрасываемой деревом или столбом тени. Текст на дереве сообщает, что два клана отдают часть своей квоты на воду в зимние месяцы какому-то частному лицу — скорее всего, служащему, ответственному за ирригацию{13}, который получает тем самым возможность перераспределить полученную им воду в пользу других ее потребителей. Одно из имен таких «хозяев воды» в Нашке (аль-Байда) дошло до нас из III века до н. э.: Вахаб'авам сын Авсима{14}. В сухие сезоны крестьянами предпринимаются долгосрочные работы. Надписи упоминают, что один колодец вырыт на четверть, другой полностью. Или что вырыто несколько колодцев и над полями построен акведук из глины. Помимо того, проводятся и малые работы — такие, как проведение оросительных канав, канализационных стоков, сооружение водосточных воронок и цистерн. Ремонт гидротехнических сооружений, насаждение пальмовой рощи, нивелирование полей неоднократно служат сюжетом для посвящений богам. Но еще более многочисленны мольбы о ниспослании дождя и о спасении от стихийных бедствий.