Рафаэль Сабатини - Под знаменем быка
Грациани, разумеется, сразу понял, что этот одетый в черное, элегантный мужчина, с усыпанным алмазами медальоном на груди, стоящим целое состояние, и есть принц Синибальди, чрезвычайный посол Республики святого Марка.
Кондотьер низко, но с чувством собственного достоинства поклонился, ибо не пристало солдату выказывать свое раболепие. Наоборот, таким поклоном обычно приветствовали соперника перед началом поединка. Затем выпрямился и застыл с каменным лицом.
Раньери пододвинул стул, Грациани сел, и взгляды шестерых, что не сдвинулись с места при его появлении, скрестились на нем. Из них Грациани узнал лишь одного Галеаццо Сфорца из Котильоны, которого он видел в Песаро: именно Галеаццо сдал город Чезаре Борджа после бегства своего брата. Затем взгляд Грациани задержался на Пьетро Корво, форлийце, одно время практиковавшем магию в Урбино. Человек этот выделялся из группы собравшихся дворян. Впрочем, выделялся бы он среди остальных и в любом другом обществе. Лицо трупа, желтая, грубая, туго обтягивающая скулы кожа, запавшие щеки, худая, морщинистая шея, бескровные губы, редеющие волосы цвета золы. Живыми на лице оставались только глаза, блестевшие, как в лихорадке. Корво являл собой столь отвратительное зрелище, что ни один человек, увидевший его впервые, не мог подавить пробегающую по телу дрожь.
Одна рука была у него желтая и скрюченная, как куриная лапа. Вторая, вместе с языком, осталась в Урбино, и того и другого он лишился по приказу Чезаре Борджа. Герцог рассчитывал, что это наказание лишит Корво возможности говорить и писать, но тот достаточно быстро научился обходиться без слов и держать перо в левой, напоминающей куриную лапу руке.
В Урбино его знали как Корвинуса Трисмегистуса, и магия куда как неплохо кормила его. Деньги текли бы рекой и дальше, да он неосмотрительно привлек к себе внимание Борджа.
Лишившись языка и правой руки, он уже не мог заниматься прежним делом, и, не владея магией в такой степени, чтобы отрастить себе новые взамен отрезанных, ему оставалось лишь люто ненавидеть человека, загубившего ему жизнь.
Вот и теперь яростный взгляд его глаз сверлил молодого капитана, когда тот занял предложенное ему место у стола. Бескровные губы разошлись, а сорвавшиеся с них звуки напомнили Грациани кваканье лягушек в жаркую летнюю ночь, значение же жестов Корво, обращенных к венецианцам, капитан истолковать не смог.
Граф Раньери тем временем сел у дальнего торца, напротив принца Синибальди. Сам принц, стоя, успокоил немого кивком головы, показывая тем самым, что все понял. Затем из-под камзола, две пуговицы которого были расстегнуты, венецианец извлек маленький золотой крест. Держа его двумя пальцами, он обратился к кондотьеру.
- Когда мы скажем вам, мессер Грациани, ради чего мы пригласили вас сюда, вам придется решать, присоединитесь ли вы к нам, дабы помочь в задуманном нами деле. Если наше предложение вам не подойдет, вы будете вольны покинуть этот дом. Но сначала я попрошу вас поклясться на этом кресте, что ни словом, сказанным или написанным, ни тем более действием вы не нанесете вреда сидящим за этим столом.
Принц смолк. Грациани гордо вскинул голову, хваля себя за то, что не отмахнулся от возникших у него подозрений. Оглядевшись, он увидел, что устремленные на него взгляды полны враждебности и недоверия, которые едва ли могла развеять его клятва.
По всему чувствовалось, что не зря затаились в темноте Барбо и его солдаты. Лица собравшихся в зале людей ясно указывали на то, что скоро ему понадобится их помощь.
Синибальди наклонился вперед, оперевшись о стол левой рукой, а правой протягивая крест капитану.
- Сначала на священном символе нашего Спасителя... - начал он, когда Грациани резко отодвинул стул и поднялся.
Он выяснил более чем достаточно. Здесь готовился заговор против государства или покушение на жизнь его повелителя, герцога Валентино. Сомнений в этом у него не осталось. И не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы осознать щекотливость сложившейся ситуации: если ему скажут что-то еще, а он сохранит услышанное в тайне, то станет соучастником заговора.
- Господин мой, принц, - воскликнул Грациани, - я уверен, что произошла какая-то ошибка. Я не знаю, что вы хотите мне предложить. Но мне совершенно ясно, что я рассчитывал услышать совсем другое предложение, принимая приглашение графа Раньери.
Из горла немого вырвался глухой рык, остальные молчали, ожидая продолжения, ибо капитан еще не высказался до конца.
- Не в моих правилах слепо бросаться в какую-либо авантюру, давать клятву касательно неизвестно чего. А потому позвольте мне незамедлительно покинуть вас. Господа, - он поклонился всей компании, - покойной ночи.
Грациани отступил на шаг от стола, всем своим видом показывая, что намерен уйти, и в тот же момент вскочили все остальные, выхватывая мечи и кинжалы. Они пришли в ужас, поняв, что допустили роковую ошибку. Ошибку, расплатиться за которую они могли лишь одним способом - своей головой. Раньери, оказавшийся самым проворным, заступил Грациани путь к двери.
- Мой господин, - твердым голосом обратился к нему молодой капитан, - я пришел сюда по дружескому приглашению, не зная, что меня может ждать. Я доверился вашей чести, мой господин, а потому и отпустить меня вы должны точно так же, по-дружески, ибо я по-прежнему в неведении, ради чего вы позвали меня.
- В неведении? - Раньери зло рассмеялся. От его привычной веселости не осталось и следа. - Значит, в неведении? Но подозрения-то у вас появились, и, похоже, вы не замедлите поделиться ими с...
- Пусть поклянется, - воскликнул Галеаццо Сфорца. - Пусть поклянется, что не скажет никому ни слова...
Но его прервал принц Синибальди.
- Разве ты не видишь, Галеаццо, что мы ошиблись в выборе? Разве тебе неясны намерения этого человека?
Грациани, однако, не отрывая взгляда от Раньери, обращался только к нему.
- Мой господин, мой уход целым и невредимым для вас - вопрос чести. По вашей просьбе...
Его острый слух уловил какое-то движение за спиной, и он резко обернулся. Как раз вовремя, чтобы удар кинжала подкравшегося Пьетро Корво пришелся ему в грудь, а не в спину. Кольчуга, надетая под камзол (собираясь к Раньери, Грациани решил, что она по меньшей мере не повредит), не только спасла ему жизнь. С такой силой наносился удар, что лезвие, встретив на пути сталь, обломилось у самой рукояти.
А в следующее мгновение Грациани схватил это жалкое подобие человека за грудки и отшвырнул от себя. Немой врезался в Альвьяно, стоящего на полпути между столом и окнами. Тот отшатнулся, взмахнул руками, чтобы не потерять равновесия, и сбросил с эбонитового пьедестала мраморного купидона. Статуя разбила стекло и вывалилась на улицу.
Едва ли Грациани мог желать большего. Стекло разбилось, Барбо получил сигнал к действию, и никто из его врагов даже не подозревал об этом. Настроение его улучшилось. Мрачно улыбаясь, он выхватил длинный меч, обмотал левую руку плащом и бросился на Раньери, вынужденный оставить незащищенной спину.
Раньери, не ожидавший столь решительной атаки, отступил в сторону, освобождая капитану путь к двери. Но у Грациани и Б мыслях не было открывать ее. Он прекрасно понимал, что дверь, возможно, открыть он и успеет, а вот переступить порог - вряд ли, ибо гораздо раньше в спину ему вонзится полдюжины мечей и кинжалов. А потому у двери он повернулся, чтобы прислониться к ней спиной и встретить лицом к лицу тех, кто намеревался лишить его жизни.
Пятеро окружили его полукругом. Синибальди держался сзади, также с мечом в руке, но не собирался сам ввязываться в бой, предоставляя черную работу другим.
И хотя их было пятеро против одного, решение Грациани принять бой оказалось для них неожиданным, и он получил короткую передышку. За эти мгновения он успел оценить свои шансы. И счел их небезнадежными, ибо ему предстояло продержаться несколько минут, необходимых Барбо и солдатам, чтобы ворваться во дворец.
И тут же они надвинулись на него, выставив мечи и кинжалы. Грациани защищался, как мог, и надо отметить, защищался отменно. Сильный, гибкий, быстрый, длиннорукий, со стальными мышцами, отлично владеющий мечом, он был грозным противником в любом сражении. Конечно, в сложившейся ситуации, отбиваясь от пяти человек, он и помыслить не мог о нападении, отражая обернутой плащом рукой и мечом сыпавшиеся со всех сторон удары. Он прекрасно понимал, что любой выпад, пусть и очень удачный, выведет из строя лишь одного из нападающих. Он же сам откроется для ударов остальных. Атаковать он еще успеет, когда появится Барбо, и он сможет посчитаться с каждым из этих трусливых негодяев. А пока не оставалось ничего иного, как терпеть и молить Бога, чтобы тот поторопил Барбо.
Какое-то время судьба благоволила к Грациани, да и кольчуга пришлась весьма кстати. Ибо нападающие поняли, что единственное его уязвимое место голова, лишь когда от удара в бок Грациани меч Альвьяно переломился пополам, не причинив кондотьеру ни малейшего вреда. Синибальди, оттолкнув обезоруженного Альвьяно, занял его место, возглавив атаку на припертого к стенке кондотьера, вынужденного лишь защищаться, не имеющего ни единого шанса нанести ответный удар.
