Владимир Карпов - Полководец
Наконец все окончательно встало, как говорится, на свои места, и Петров подписал боевой приказ штаба Приморской армии № 0034, к которому прилагался план эвакуации, распределения маршрутов движения, очередность и места погрузки для соединений и частей. План этот доводился до исполнителей не полностью, а только в той части, которая касалась каждого из них, – все еще была надежда сохранить в тайне хотя бы день окончательного отвода войск и этим ввести в заблуждение противника.
В разработке плана эвакуации участвовал начальник штаба военно-морской базы К. И. Деревянко. Я беседовал с ним, и он рассказал мне такой эпизод:
– Для согласования и утверждения порядка эвакуации я приехал к генералу Петрову на передовую. Иван Ефимович очень внимательно ознакомился с планом и, не видя в расчете корабля для кавалеристов, спросил: «А на какие суда грузится кавдивизия?» – «С первым эшелоном ее погрузить невозможно, не хватает кораблей, но я надеюсь – до начала погрузки подойдут еще корабли». И вот тут я видел первый и последний раз, как Петров мгновенно приходит в ярость. Он вскочил, пенсне буквально сорвалось с его переносицы и, если бы он его ловко не подхватил, разбилось бы вдребезги. Генерал гневно воскликнул: «Я с этими людьми воевал, а теперь брошу их здесь? Если есть угроза оставить хотя бы один полк, я никуда не поплыву, я остаюсь здесь!»
Конечно, моряки, нашли возможность погрузить кавалеристов на боевые корабли и увезли всех, но эта вспышка показывает не только огромную эмоциональность Петрова, но и его благородство, верность своим боевым друзьям, готовность разделить с ними до конца любые испытания.
Еще до ухода из Одессы генерал Петров думал о восстановлении боеспособности частей на крымской земле. Иван Ефимович понимал – даже при очень хорошо организованной эвакуации вывезти все необходимое не удастся. Возможны потери имущества и оружия при отходе, погрузке и в море от бомбежки врага. Поэтому Петров вызвал к себе начальника тыла армии, интенданта 1-го ранга А. П. Ермилова и подробно обсудил с ним вопросы снабжения и укомплектования частей на новом месте – в Севастополе.
Петров как военачальник всегда высоко ценил фактор времени. Вот и в этом случае, заботясь уже о предстоящих боях, он отправил начальника тыла в Севастополь за неделю до начала эвакуации и этим, как позднее показали события, выиграл немало времени, особенно драгоценного в тех условиях.
Даже погода будто бы предчувствовала грустное расставание защитников Одессы с городом. После солнечной осени с шелестящими под ногами листьями, которые в этом году опали не сами, а были сбиты многочисленными разрывами снарядов и бомб, после голубого неба и легких белых облаков весь небосвод заволокло серыми тяжелыми тучами, резко похолодало. Дул пронзительный ветер, жители на улицах города почти не появлялись.
Петров объезжал все дивизии. Он поговорил с командирами соединений, еще раз проанализировал с каждым предстоящий отход, уточняя путь на картах, рассчитывал движение во времени. Генерал провел короткие совещания командиров полков и работников штабов, которые не все еще знали о конкретных сроках отхода и маршрутах, теперь настало время уже довести это и до них. Рассказав о порядке отхода, определив маршруты, места посадки на суда, Иван Ефимович неизменно эти совещания заканчивал словами:
– Храните все в глубокой тайне, товарищи. Ничто не должно выдать подготовки к эвакуации. Ведите себя так, чтобы и ваши бойцы считали, будто мы готовимся к новому наступлению, а сами продумайте каждую деталь того, что потребуется сделать, когда настанет день и час отхода.
Одесса готовилась продолжать борьбу с фашистами и после эвакуации войск. Создавались партизанские отряды, группы разведчиков, закладывались склады оружия и боеприпасов. Инженеры армии под руководством генерала Хренова и полковника Кедринского подготовили несколько «сюрпризов», которые будут ждать завоевателей после их вступления в город. Это были одни из первых управляемых мин, установленных в ходе Великой Отечественной войны. Генерал Петров имел к этой операции самое прямое отношение. В январе 1981 года я навестил генерал-полковника инженера Хренова и специально расспросил об этом любопытном и сложном для осуществления эпизоде боев за Одессу.
– Самый крупный взрыв был подготовлен в здании на улице Маразлиевской, где, по нашим предположениям, мог разместиться штаб оккупантов, – рассказал Аркадий Федорович. – Эффект взрыва на Маразлиевской всецело зависел от удачно выбранного момента. Ведь важно было не просто разрушить фашистский штаб, а нанести наиболее чувствительный урон неприятельской командной верхушке. Для этого в оккупированном городе необходим был верный глаз – человек, могущий достоверно узнать, когда в штабе состоится какое-либо крупное сборище большого начальства, и своевременно сообщить об этом нам на Большую землю. Такой человек уже находился в Одессе и ждал своего часа. Однажды меня разыскали в порту и передали, что Иван Ефимович хочет незамедлительно повидаться со мной. Я тут же поехал на КП. «Хорошо, что вас быстро нашли, Аркадий Федорович, – встретил меня командующий. – Есть очень важное дело. Сейчас поедем в Нерубайское. – Заметив мое удивление, он добавил: – Подробности в машине». Тут же мы двинулись в путь к старому селу, раскинувшемуся в степи, в двенадцати километрах от города. По преданию, здесь когда-то селились старики запорожцы, которым тяжела стала сабля и не под силу становилось рубить врагов. Отсюда и название – Нерубайское. Предстоит нам встреча с одним человеком, – произнес Иван Ефимович, едва мы отъехали от КП. – Фамилия его Бадаев. Она вам что-нибудь говорит?» – «Достаточно много. Он знакомил меня с катакомбами». – «Ну и прекрасно. Обсудим с ним ряд вопросов…» Еще в августе я доложил в Москву, что у нас нет планов катакомб и что местные руководители не могут найти человека, который свободно ориентировался бы в этом большом подземном городе. А мне для инженерного обеспечения обороны данные о катакомбах нужны были позарез. На доклад мой отреагировали быстро: через несколько дней ко мне зашел молодой человек в гражданской одежде и отрекомендовался Владимиром Александровичем Бадаевым, капитаном госбезопасности. Позже, когда был опубликован Указ о посмертном присвоении ему звания Героя Советского Союза, я узнал, что его настоящая фамилия – Молодцов. Он прилетел из Москвы вместе с двумя бывшими одесситами, знавшими подземный город как свои пять пальцев.
Вчетвером мы излазили катакомбы вдоль и поперек, после чего я вычертил их подробный план. На прощание Бадаев намекнул, что если у меня возникнут вопросы, связанные с использованием имеющегося в моем распоряжении оружия, то я должен буду связаться с ним. Из этого нетрудно было заключить: в случае нашего ухода из Одессы он останется здесь для подпольной работы. Петров, приняв командование армией, получил, как я представляю, и документы, из которых явствовало, что к делам будущего подполья и технического обеспечения диверсий во вражеском тылу имеем отношение мы, Бадаев и Хренов. Видимо, потому он и пригласил меня на эту встречу. Вскоре мы подъехали к селу. Смеркалось. Небо обжигало зарево пожаров. Над головой пролетали снаряды и мины, посвистывали шальные осколки – всего в нескольких километрах отсюда пролегал оборонительный рубеж. Но весь этот антураж был настолько привычен, что мы попросту не замечали его. Петров приказал шоферу остановить машину. «Ну что, прогуляемся, Аркадий Федорович? Вечер-то какой – грех не пройтись». Не прошли мы и полусотни метров, как из темноты возникла человеческая фигура. Я сразу узнал Бадаева. Одет он был в гимнастерку, ладно облегающую широкую грудь, шаровары были заправлены в сапоги. Мы поздоровались, обменявшись крепким рукопожатием, и тут же приступили к деловому разговору. Петров передал капитану код; уговорились, как будет налажена радиосвязь. Я рассказал, где будут производиться взрывы для прикрытия отхода наших войск. Посоветовал, как снабдить подпольщиков минами. «И что самое важное для нас, – сказал я ему, – это узнать день и час, когда в штабе на Маразлиевской состоится какое-нибудь большое совещание с участием генералитета. Сообщение об этом нам надо получить хотя бы за полсуток до начала…» Весь наш разговор, – закончил свой рассказ Хренов, – занял с полчаса. Бадаев исчез так же внезапно, как и появился, – словно растворился во мраке…
Забегая вперед, скажу: 22 октября, уже под Севастополем, генералы Петров и Хренов получили радиограмму Бадаева, в ней говорилось о предстоящем совещании в доме с заложенным радиотелефугасом. Во время, когда проходило это совещание, по команде генерала Хренова был послан кодированный радиосигнал, на который было настроено приемное устройство в подвале на Маразлиевской. Взрыв был мощный; по донесениям наших разведчиков, под обломками погибло до 50 генералов и офицеров оккупационных войск.
