Герберт Аптекер - Колониальная эра
II. Роджер Уильямс; высылка его и создание им государства
После многих злоключений Уильямсу удалось добиться хартии для основанного им Род-Айленда и отразить несколько попыток вторжения со стороны Массачусетса, правители которого жаждали силой стереть с лица земли «Сброд-Айленд». В 1647 году для колонии Уильямса были выработаны юридические основы управления, которые сделали ее территорией с самой демократической формой управления из всех существовавших в ту пору. Рабство и кабальная служба были в ней запрещены (правда, в отношении первого запрет утратил силу в XVIII столетии). Уголовный кодекс был здесь неизмеримо более гуманным, нежели в самой Англии или любой другой ее колонии. Тюремное заключение за долги было отменено, но лишь для тех должников, которые соглашались на постепенную выплату. Земля честно покупалась у индейцев, и во взаимоотношениях с ними был утвержден образец справедливости, результатом чего явились нерушимые дружба и мир. Сосредоточение земли в руках немногих запрещалось, всем жителям была предоставлена полная свобода религии и совести. Род-Айленд был провозглашен прибежищем для всех, страдающих за свои нравственные убеждения, и действительно, евреи, квакеры, и даже «ведьмы» находили здесь приют, равенство и братство. Договор, установивший эту систему правления, — а приняла его ассамблея, представлявшая большинство мужского населения, — открыто провозглашал эту систему «демократической, то есть правлением, покоящимся на свободном и добровольном согласии всех (либо большинства) жителей».
Все должностные лица ежегодно переизбирались и могли быть отозваны. Английский свод законов был принят, но примечательно, что право кого-либо требовать особого отношения к себе на основе «знатности рода» отрицалось.
Хотя представления Уильямса о полном равенстве не включали в себя политическое освобождение женщин (а также не распространялись и на квакеров), в них содержалось утверждение о равенстве мужчин и женщин перед богом, о том, что женщины вправе иметь собственные суждения, выражать и поддерживать их. Примечательным в этом плане было дело Гудмана Вайнера, который в 1638 году попытался воспрепятствовать своей жене посещать религиозные собрания, раздражавшие его. Миссис Вайнер, однако, настаивала на своем праве верить по-своему, и когда муж употребил силу, чтобы навязать свою волю, Род-Айленд лишил его избирательных прав и принудил покинуть колонию, отвергнув тем самым «свободу» супруга держать в повиновении свою жену, несмотря на ряд высказываний отменных библейских авторитетов в пользу такого поведения.
Нет нужды говорить, что частная собственность не была ущемлена, а, наоборот, поощрялась и бралась под защиту, а на этой почве, по мере того как миновали десятилетия, начались сосредоточение земли в руках немногих и спекуляция ею. В итоге все более развивалось экономическое (и как следствие — политическое) неравенство3, пока дело не дошло до того, что уже в XIX столетии политическая машина Род-Айленда оказалась совершенно отсталой, даже с точки зрения буржуазной демократии.
Тем не менее Роджер Уильямс был одним из самых прогрессивных, стойких и энергичных поборников свободы, каких вообще знавала американская история; в его время лишь немногие могли сравниться с ним, и никто не мог превзойти его в преданности делу благоденствия человечества.
III. Замечательная женщина — миссис Хатчинсон
В те же годы, когда Роджер Уильямс оспаривал власть массачусетской олигархии, ряд других мужчин и женщин делал то же самое и также вырывался из-под ее владычества. Наиболее значительными среди них были преподобный Томас Гукер, миссис Анна Хатчинсон, миссис Кэтрин Скотт, Езекиль Холлоумэн (последние двое — основатели первой баптистской церкви в 1637 году), Джон Уилрайт, Уильям Коддингтон, Джон Кларк и Сэмюэль Гортон.
Гукер, прибывший в Массачусетс в 1633 году, был священником в Ньютоне (нынешнем Кембридже) и одним из ведущих деятелей массачусетской олигархии. Именно ему фактически была доверена тяжкая задача ведения полемики с Уильямсом и опровержения его ересей. Тем не менее он, вместе с большинством своей паствы, счел необходимым в 1636 году покинуть колонию, так как даже они в конце концов признали абсолютизм Мезеров и Коттонов невыносимым.
Хотя совершенно неверно ставить знак равенства между позицией Гукера и позицией Уильямса в плане демократической и эгалитарной ориентации — как это делал ранее Паррингтон и совсем недавно Карлтон Билс, — тем не менее ошибочна и точка зрения Перри Миллера, будто Гукер вообще не представлял разрыва с олигархией. Разве он не выступал в защиту более представительного правления, разве он не расходился во мнении с Уинтропом, который утверждал, что среди массы народа «лучшая часть всегда наименьшая, а среди этой малой части мудрецы всегда в меньшинстве»? Напротив, возражал Гукер: «Генеральный совет, избранный всеми, я считаю, да будет позволено мне заметить, наиболее подходящим для правления и наиболее надежным средством для облегчения положения народа». «Основные уставы» (принятые в январе 1639 года), на базе которых был создан гукеровский Коннектикут, хотя и консервативные в политическом и идеологическом отношении по сравнению с системой Уильямса, давали представительство более широкой массе народа и в большей мере откликались на ее запросы, чем массачусетская система.
Идеи замечательной женщины — миссис Хатчинсон и ее многочисленных последователей представляли одну из самых серьезных угроз владычеству олигархии, с какими ей когда-либо приходилось сталкиваться. Миссис Хатчинсон, близкий друг преподобного Джона Коттона, поселилась в Бостоне в 1634 году. Она рано завела обычай устраивать совместные обсуждения важнейших философских и религиозных проблем. В результате она пришла к заключению, что библия учит спасению через «ковенант благодати», а не через «ковенант дел»[16]. Миссис Хатчинсон (подобно квакерам, которым также предстояло поколебать устои теократии и вызвать со стороны последней оргию садизма) утверждала, что коренную истину религиозного опыта составляет внутренний свет. Она говорила, что религиозный опыт является индивидуальным и личным и не нуждается в формализированном изучении, не говоря уже о священническом наставничестве и владычестве.
Или, как выразил ту же мысль один из последователей миссис Хатчинсон: «По мне лучше слушать того, кто говорит просто по внушению духа, без всякого изучения, нежели всяких ваших ученых грамотеев, как бы ни были велики их знания священного писания». Заметьте, что «тот» мог означать и женщину и что в данном конкретном случае руководителем еретиков действительно была женщина. И в самом деле, не последним из обвинений, выдвинутых против миссис Хатчинсон, являлось то, что ее бунт был многоплановым. Ведь дело не только в том, что ее идеи клонили к ниспровержению олигархии, — она еще настаивала на своем праве предавать эти идеи огласке и тем самым, будучи всего лишь женщиной, претендовала на равенство с мужчинами и, больше того, утверждала, что кое в чем может даже поучить их.
Некоторое представление о весомости этого соображения можно извлечь из одного замечания, сделанного в те времена губернатором Джоном Уинтропом. Вот что он писал в своем дневнике 13 апреля 1645 года:
«Мистер Гопкинс, губернатор Хартфорда, что на Коннектикуте, приехал в Бостон и привез с собой супругу (благочестивую молодую женщину, и к тому же отменных способностей), впавшую в горестный недуг — потерю разумения и рассудка, развившийся в ней за последние годы по причине того, что она всецело отдалась чтению и письму и сочинила много книг. Супруг ее, питая к ней сильнейшую любовь и нежность, не желал ее огорчать; но он узрел свое заблуждение, когда было уже слишком поздно. Ведь если бы она занималась выполнением своих домашних обязанностей и всем тем, что является уделом женщин, а не совратилась со своего пути и призвания, не совала нос в дела, приличествующие мужчинам, чьи умы сильнее и т. д., то она сохранила бы свой ум и еще могла бы усовершенствовать его с пользой и почтением на месте, предопределенном для нее богом».
А миссис Анна Брэдстрит, ведущий поэт Новой Англии XVII столетия, жена одного губернатора и дочь другого, писала почти в то же самое время:
Здесь многие клевещут на меня,Что, мол, иглу бы ей в руке держать,А не перо. Но я, за женщин мстя,Сумею и пером всяк злой язык пронзать!Да не всесильно и поэта мастерство.Пусть и пронзит их всех мой стих могучий,Они шипеть все ж будут: «Воровство(Какой она поэт!) или удачный случай!»
Следовательно, то обстоятельство, что вызов исходил от женщины, действительно являлось одним из решающих факторов; и надо сказать, что он недооценивается в посвященной данной теме литературе, которая пытается объяснить осуждение иерархией миссис Хатчинсон, как особенно опасной «подрывной личности». Однако решающую роль играли, конечно, ее идеи, а не пол. И идеи эти представляли собой, по выражению Перри Миллера, разновидность «религиозной анархии»; там же, где церковь и государство были едины, такая анархия опасно приближалась к анархии политической4.
