Генрих Шлиман - Илион. Город и страна троянцев. Том 2
Рис. 983. Любопытный предмет из белого материала с тремя отверстиями. (3:4 натуральной величины. Найден на глубине от 26 до 33 футов)
На рис. 984 – плоский чечевицеобразный камень-сердолик, обнаруженный в царском доме; его единственным украшением служит прочерченная линия, которая идет вокруг него. Точно такой же сердолик, найденный в гробнице в Камире на Родосе, находится в Британском музее.
Рис. 984. Плоский сердолик в форме чечевицы. (3:4 натуральной величины. Найден на глубине 28 футов)
Я не могу закончить эту главу о третьем, сожженном городе без того, чтобы еще раз не рассмотреть вопрос, действительно ли этот красивый маленький город с его кирпичными стенами, которые едва ли могли вмещать более 3 тысяч жителей, мог быть идентичен пользующемуся бессмертной славою гомеровскому Илиону, который в течение десяти долгих лет противостоял героическим усилиям соединенной греческой армии из 110 тысяч человек и который, наконец, мог быть захвачен только хитростью.
Во-первых, что касается размера всех доисторических городов, я повторяю, что они все были очень малы. Фактически мы едва ли можем преуменьшить наши представления о размерах этих первобытных городов.
Так, согласно аттической традиции, Афины были построены пеласгами и ограничивались небольшой скалой Акрополя, чье плато имеет овальную форму длиной 900 футов и шириной 400 футов в самой широкой части; однако он был еще меньше, пока Кимон не расширил его, построив стену на восточном склоне холма и разровняв холм с помощью щебня[164]. Ионийцы, захватив город, вынудили пеласгов поселиться на южном подножии Акрополя. Согласно Фукидиду, Афины расширились только после слияния трех аттических демов (синойкизм), которое осуществил Тесей[165]. Точно так же Афины (Ἀθὴναι), Фивы (Θηβαι), Микены (Μυκηναι) и все остальные города, названия которых стоят во множественном числе, возможно, первоначально ограничивались своей крепостью, которую и назвали «полисом», и их названия были в единственном числе; но когда города расширились, они получили имя во множественном числе, цитадель назвали Акрополем, а полисом – нижний город. Самым ярким доказательством этого является название долины Полис на Итаке, где, как я показал выше[166], оно происходит не от настоящего города, или акрополя, – поскольку мои раскопки здесь доказали, что эта единственная плодородная долина на острове никогда не могла быть местом, где располагался город, – но от природной скалы, которой никогда не касалась рука человека. Однако поскольку эта скала имела, как можно видеть снизу, в точности вид городской цитадели, то именно поэтому она теперь называется castron и, несомненно, в древние времена именовалась Polis, и это название было перенесено на долину.
Древний полис, или асти (αστυ), был обычно резиденцией городского главы или царя с его семьей и домочадцами, а также наиболее богатых классов людей; здесь располагалась агора и храмы, и он был общим убежищем во времена опасности. Следы этого можно увидеть в расширенном смысле итальянского castello, которым обозначается город, и англосаксонского burh; также, как указывает мне профессор Вирхов, в славянскомgard = hortus («городская стена»). «Что же, – говорит г-н Гладстон, – должны мы сказать, если мы узнаем, что, когда сам Рим был еще в колыбели, римляне, возможно, стояли лицом к лицу с сабинянами на холме Капитолий?»[167] Итак, небольшие размеры третьего, сожженного города не могут помешать нам отождествить его с гомеровской Троей, поскольку Гомер – не историк, а эпический поэт. Кроме того, он описывает не современные ему события, а то, что случилось, возможно, за 600 или 700 лет до его времени и что он знает просто по слухам:
Мы ничего не знаем, молву мы единую слышим[168].
«Если, – как замечает профессор Сэйс[169], – греческие воины никогда не сражались в долине Трои, то мы можем быть вполне уверенными в том, что поэмы Гомера не отправили бы Ахилла и Агамемнона именно под стены Илиона». В основе великих национальных героических поэм всегда лежат великие и решающие судьбу народов битвы и определенные области, которые славились этими битвами. Вся греческая древность и во главе ее величайший из всех историков, Фукидид, никогда не сомневался в реальности этих битв у входа в Геллеспонт. «Захват Трои, – пишет месье Ленорман[170], – это одно из пяти или шести первых воспоминаний греков, и оно, как представляется, основывается на подлинных фактах – и, несмотря на пышный мифологический покров, в котором оно нам предстает, проливает на темную ночь героической эпохи свет, показывая последовательные фазы растущей цивилизации. Таково основание королевства Аргос древней пеласгской династией Инаха; ее замена новой династией Даная; власть монархии Пелопидов; и в другой части Греции – финикийская колонизация Фив. Греки всегда считали эти события вехами главных и решающих эпох в своих первобытных хрониках и доисторических традициях. Относительно Троянской войны мы видим в традиции поразительное единодушие, и это единодушие слишком очевидно, чтобы не быть основанным на положительном факте. Меня особенно поражает то постоянство, с которым среди бесконечного разнообразия героических легенд греков всегда соблюдается один и тот же промежуток времени между захватом Трои и дорийским вторжением, которое располагали примерно на сто лет позднее, и оно открывало историческую эпоху».
В «Каталоге кораблей»[171] поэт упоминает «нижние Фивы» (Ὑποθηβαι), поскольку верхний город – Кадмея – был уничтожен эпигонами и еще не отстроен заново. Его упоминание о нижнем городе, таким образом, только служит подтверждением еще одной древней традиции.
Г-н Гладстон пишет[172]: «Что касается вопроса о том, какой свет открытия Шлимана проливают на вопрос, была ли Троя реальным или только мифическим городом, то трудно предположить, что теория мифа, которая всегда была прискорбным образом лишена существенного основания, могла бы надолго пережить достигнутые им результаты. На той самой долине, где поэт поместил действие «Илиады», и на том самом месте, обозначенном древнейшими традициями, которые в течение множества веков никогда не ставились под сомнение и, свидетельствуя о самом простом и ясном факте, как предполагалось, имели высокий авторитет; на глубине от 23 до 33 футов, с руинами еще более древнего города под ним и тремя более недавними следовавшими друг за другом городами над ним, был обнаружен слой руин обитаемого города, который, очевидно, был разрушен в страшном пожаре».
Как мы уже видели на предшествующих страницах, третий город на Гиссарлыке полностью согласуется с гомеровскими указаниями на него как на место, где располагалась Троя; и тот факт, что в Троаде нет никакого другого места, которое могло бы соперничать с ним, убедительно доказывает его подлинность; к тому же третий город был, как и гомеровский Илион, разрушен рукой врага в страшной катастрофе, которая поразила его так внезапно, что жителям пришлось даже бросить значительную часть своих сокровищ. В этом отношении третий город также согласуется с описанием Гомера, поскольку поэт говорит:
Прежде Приамов сей град племена ясновещие смертныхВсе нарицали счастливым, богатым и златом и медью:Скрылося все, что в домах драгоценного, пышного было![173]
Итак, несмотря на истощение от длительной осады, третий город на Гиссарлыке был все еще достаточно богат, чтобы я мог найти в нем десять кладов, что служит дополнительным доказательством его тождества с Илионом Гомера.
Учитывая богатство и могущество Илиона, было вполне естественно, что внезапная катастрофа, из-за которой богатая и славная столица троянского царства погибла, должна была произвести очень глубокое впечатление на умы людей, как в Малой Азии, так и в Греции, и что о ней немедленно стали петь поэты. Однако при том, что, как говорит г-н Гладстон, приводилось достаточно признаков расположения самого города и долины Трои, чтобы в общем и целом отождествить место действия, поэты передавали детали приблизительно и произвольно. Они говорили о долине, не предполагая подробного знакомства с нею, широко, но приблизительно набрасывая своим слушателям картину, совсем не как те, кто рисует сцену действия в том месте, с которым он уже лично знаком и которое составляет самую знаменитую часть страны, где он проживает. Руины сожженного Илиона были полностью погребены под пеплом и щебнем, и у людей не было археологических наклонностей для исследования этого вопроса; поэтому решили, что разрушенный город полностью исчез. Таким образом, воображению поэтов была дана полная воля; в их песнях небольшой Илион вырос в той же пропорции, что и мощь греческого флота, сила осаждавшей армии и великие дела героев; в войне заставили принять участие богов, и вокруг преувеличенных фактов возникли бесчисленные легенды.
