Николай Шпанов - Поджигатели. Мюнхенский сговор
Пани Августа оглядела его согнутую спину, на которой обвис ставший непомерно широким пиджак.
- Так я пойду одна, - как ей казалось, решительно, но в действительности жалко проговорила она.
Он не обернулся.
- Я пойду и скажу нашей девочке, что у нее нет больше отца, что... - и она прижала к губам платок.
- Открой ей такую Америку. - Кропачек через силу рассмеялся. - Как будто не сама она заявила нам это.
- Но ты же видишь, девочка хочет нам добра.
- Я не нуждаюсь в помощи гитлеровцев.
- Янек!
- Мне помогут мои руки и моя голова.
- Ах, Януш, Януш!.. - Августа покачала головою. - Ты стал таким непримиримым. Пауль тоже хочет нам добра. Кто, кроме Пауля, может теперь нам помочь?
- Пусть Марта оставит его помощь себе. Так и передай ей: мне ничего не нужно ни от нее, ни от этого ее негодяя. - И крикнул вслед, приотворив дверь сторожки: - Имей в виду: каждую минуту может найтись бензин, и мы немедленно вылетим... Ведь правда, Ярош?
- Да, - сумрачно отозвался Ярош.
- Но вы же можете подождать еще час... Можешь ты пожертвовать один час твоему ребенку?! - с негодованием воскликнула Августа, но Кропачек не ответил и с треском захлопнул дверь за женой.
Некоторое время царило молчание, потом дверь осторожно приотворилась и в сторожку заглянул старый Ян Купка - механик силовой станции.
- Здравствуй, сынок, - сказал он, обращаясь к Ярошу. - Пришел узнать, уже не надумал ли и ты улетать?
- Что вы, отец?! - И Ярош обиженно пожал плечами.
- То-то!
Взволнованно шагавший по сторожке Кропачек остановился как вкопанный.
- Может быть, ты, старый приятель, - с оттенком неприязни сказал он механику, - думаешь, что и мне не следует покидать Чехию?
Старик усмехнулся.
- Чтобы узнать мой ответ, пан директор, вам достаточно было бы посчитать чемоданы, с которыми я сюда пришел. - И он широко расставил пустые руки.
Кропачек невольно покосился на груду своего багажа, наваленного в углу сторожки. Механик поймал его взгляд и рассмеялся.
- Не смущайтесь: не вы первый, не вы последний.
- Ты говоришь это так, словно... укоряешь нас.
- Укоряю?.. - Старик пожал плечами. - Стоит ли, директор? Чему это поможет, что поправит? Разве от моих укоров что-нибудь стало бы на место? Если я кого-нибудь и стану укорять, так только самого себя.
- Уж ты-то ни в чем не виноват, старина!
- В том-то и беда, директор, что виноват, крепко виноват! Пойми я несколько лет тому назад, где настоящая правда, не бывать бы тому, что происходит.
- Ишь ты! - насмешливо проговорил Кропачек. - Достаточно было бы одному такому орлу, как Ян Купка, взяться за дело и...
- Не смейтесь, пан директор, - с укоризною проговорил механик. - Вы, небось, понимаете, что я говорю не об одном себе. Таких старых ослов, как я, оказалось, к сожалению, очень много. Но вам не к лицу смеяться. Всю жизнь вы провели среди рабочего люда и ничего не поняли в происходящем. Это простительно мне, простому механику, а не такому образованному человеку, как вы, пан директор.
- Куда ты клонишь, старина? - настороженно спросил Кропачек.
- Оба мы не углядели настоящей дороги, по которой следовало итти, чтобы не стать дермом, которое Хенлейн теперь топчет ногами. Вспомните-ка, директор, время, когда мы с вами покидали социал-демократическую партию. Что говорил тогда нам обоим он? - При этих словах механик кивком указал на молча сидевшего Яроша. - Эх, сынок, сынок, стыдно тебе, небось, за своего старика!
- Перестань, Ян! - Кропачек сердито топнул ногой. - Не хочешь же ты сказать, будто раскаиваешься, что не пошел с коммунистами?
- Да, директор, именно это-то я и считаю своей виной. Вам-то, конечно, было бы со мною не по пути...
- Что ж, старина, - Кропачек обиженно надулся, - значит, теперь наши дороги разошлись. А ведь когда-то... когда-то мы с тобою были социал-демократами...
Механик прервал его протяжным свистом:
- Фью-ю! О тех временах я и думать не могу, не краснея. Да и немудрено покраснеть, вспоминая, что всю жизнь ты, как баран, на веревочке ходил по указке жуликов, уводивших тебя от настоящего дела.
- Кажется, ты не можешь пожаловаться на то, что плохо поработал в своей жизни.
- Поработал-то я не хуже других, но все в чужую пользу.
- Мы с тобою трудились на одного хозяина! - не без гордости произнес Кропачек.
- Этого-то мне и стыдно. Вот этими руками всю жизнь подкидывал кроны в карман каких-то акционеров, которых даже в глаза не видел.
- Ну, в этом-то отношении мы с тобою в одинаковом положении.
- Не совсем, уважаемый пан директор, не совсем. Вы-то, по крайней мере, были участником в деле.
Кропачек насторожился.
- Что ты имеешь в виду?
- Только то, что вы за свою службу получили от хозяев хорошую пачку акций, а я вот что, - и старик состроил комбинацию из трех пальцев. - Да я тужу не об этом. Мне многого и не нужно. Ярош в наследстве не нуждается, у него своя голова. А вот плохо, что, работая на толстосумов, я забыл о своем настоящем рабочем деле, о том, что я не единственный рабочий на свете. Вот что, директор!
Кропачек с усмешкою положил руку на плечо Яроша:
- Вижу - твоя работа! Хорошо, что я в своем доме запретил тебе говорить о партийных делах. А то бы ты и меня распропагандировал так, что, чего доброго, и я стал бы коммунистом.
- Может быть, и плохо, что этого де случилось, директор! - сказал старый Купка. - Не бежали бы вы теперь из своей страны, как крыса с тонущего корабля.
- Но, но, ты, старина, полегче! Тебе-то на меня грех жаловаться.
- Если не считать того, что вы всех нас крепко обманывали.
- Ты в уме? - Кропачек побагровел от негодования.
- Всю жизнь вы толковали нам, что мы работаем на нашу республику, а вот теперь мы вдруг узнали, что дело не столько в нашей Чешской республике, сколько в американских биржевиках, которые сцапали контрольный пакет Вацлавских заводов.
- Кто сказал тебе такую чепуху?! - крикнул Кропачек, но в голосе его звучало больше смущения, чем решительности.
- Уж кто бы ни сказал...
- Тоже, может быть, господа коммунисты?
- Может быть, и коммунисты, - с улыбкою ответил механик.
- А если бы это и было правдой, так что тут плохого? - подбоченясь, спросил Кропачек.
- А что хорошего, ежели чешскими заводами распоряжаются янки?.. Сегодня заводы, завтра банки, послезавтра парочка-другая министров, а там, глядишь, и вся Чехословакия окажется в кармане иностранных торгашей. Может быть, так оно уже и вышло. Оттого и очутились мы теперь в таком положении, что сами себе не принадлежим, а?
Кропачек сумрачно молчал, отведя взгляд от собеседника.
Тут впервые подал голос Ярош. Он говорил негромко, сосредоточенно глядя себе под ноги.
- Нет, отец, тут ты не прав. Сколько бы усилий ни прилагали иностранцы к тому, чтобы захватить нашу страну, она никогда не будет им принадлежать. Ее единственным законным хозяином всегда был, остается и будет во веки веков чешский народ.
Старый Купка лукаво покосился в сторону Кропачека.
- И те, кто бросает родину в эти дни, они тоже будут хозяевами? спросил он.
Ярош молча покачал головой.
- Я тоже так думаю, сынок, - сказал механик. - И убей меня бог, ежели я поверю, что праздник будет на их улице. Никакие американцы, ни кто бы то ни было другой, кто заинтересован в наших нынешних делах своим карманом, не поможет им спасти свои шкуры. Уж это как пить дать. Верно, сынок?
Ярош ответил таким же молчаливым кивком, и в сторожке наступила напряженная тишина, в которой отчетливо слышалось сердитое сопение Кропачека.
Внезапно дверь порывисто распахнулась и на пороге появился Гарро. Он сумел сохранить не только бодрость духа, но и вид человека, уверенного в себе, в будущем, в жизни. Его смуглое сухое лицо не отражало даже усталости, хотя именно на его долю выпали все хлопоты с визами и пропусками друзей.
Он вошел в сторожку, потрясая над головой пачкою бумаг.
- Я вам говорил: все будет в наилучшем порядке.
- Французская виза? - бросился к нему Кропачек.
- Я ни минуты в ней не сомневался.
- Еще бы! - сразу приободрясь, воскликнул Кропачек. - Мое имя достаточно известно деловой Франции.
- К сожалению, нет времени, чтобы достать визы для иного пути, как только через Австрию.
- Полетим хотя бы через ад.
- Мне такой путь не очень нравится, - усмехнулся Гарро. - Я предпочел бы отправить вас кружным путем.
- Не имеет значения, не имеет значения, - твердил Кропачек, рассматривая документ. - Ярош! Как быть с бензином?
- Бензин есть, - сказал Ярош, - сейчас заправим.
Он поспешно вышел, чтобы не оставить директору времени для вопросов. Пришлось бы признаться, что бензин он решил перекачать из собственной машины, которая должна была перевести самого Яроша в Прагу. Пришлось бы сказать, что ему вообще не нужно лететь в Прагу, так как он остается здесь, записавшись добровольцем в армию, которой предстояло защищать родные горы. Он остается вместе с товарищами, которые стали ему ближе всей родни, ближе дяди Яна и даже... да, даже ближе и дороже Марты. Это были Гарро, Даррак и Цихауэр, уже оформившие переход в чехословацкое подданство ради того, чтобы иметь право сегодня же вечером явиться на армейский сборный пункт.
