Маргарита Альбедиль - Индия: беспредельная мудрость
Однако, постоянно противоборствуя, обе группы этих сверхъестественных персонажей восходят к общему источнику. «Складывается впечатление, – пишет М. Элиаде, – что в ведийских учениях сделано все возможное, чтобы установить своеобразную двойную перспективу: хотя в данной нам непосредственной реальности, этом образе мира, что явлен нашему взору, боги и асуры имеют различную природу и обречены сражаться друг против друга, при этом они – до сотворения мира или до того, как мир принял свою настоящую форму, – были единосущны друг другу».
Едва ли не самое интересное здесь – не имена и эпитеты богов и демонов, не их подвиги и сюжетные коллизии, а индийский вариант дуализма и его преодоление монистической интуицией. Как отметил Элиаде, «в Индии стремление человеческого духа преодолеть противоположности более очевидно, чем в любой другой культуре». И, видимо, главное, что мешает воспринимать реальность в ее целостности, – ограниченность наших знаний и опыта.
Это прекрасно понимали мудрецы-риши, которым приписывается авторство вед, – легендарные провидцы, фигуры которых кажутся туманно-мифологическими и условными. Да и авторство их понимается весьма своеобразно: они не сочиняли ведийские гимны, не складывали и не придумывали их. Они только увидели внутренним взором, интуитивно те божественные картины, которые были им явлены, и постарались выразить их в слове, открыв тем самым то, что существовало с незапамятных времен, подобно тому как Колумб открыл Америку, а не создал ее. Таким образом, веды внутри традиции считаются результатом непосредственного видения, а не опосредованного знания; при этом хотелось бы подчеркнуть, что знание имело визуальную природу. Все это определило особые условия последующей жизни «Ригведы»: ригведийская традиция утвердила необычайно высокий статус слова с его самостоятельным сакральным значением и проложила дорогу для последующего лингвофилософского развития.
В «Ригведе» провидцев-риши называют кави, «мудрец», «поэт», а также випра, «вдохновенный», «певец». Главное, что лежит в основе их наименований, – понятия мудрости и вдохновения. Поэты-визионеры в ведийском обществе и в самом деле считались мудрецами, теми избранными, владевшими Священной Речью, кому боги открывали истину, скрытую от обычных людских взоров. Именно мудрецы-риши обеспечили бессмертие ведийским богам, воспев их в гимнах и тем самым сохранив обожествленную память традиции всего коллектива. Их особая роль – посредников между богами и людьми, «переводчиков» божественного послания на человеческий язык – непререкаемо обосновывала их превосходство над другими и высокие достоинства. «Поэт, славословящий бога, – писал русский индолог И.П. Минаев, – был в то же время вождем и священнодействующим в своей семье или роде. Его словам внимали с верой, и толпа, повторяя все изречения и песни, видела в нем существо необыкновенное, высшее и более близкое к богам».
Как уже было отмечено в первой части, поэты-мудрецы действовали как демиурги, творя в словах и звуках и создавая особый мифопоэтический мир, и не случайно в связи с ними употребляется вполне ремесленная терминология: слова и гимны выковываются и вытесываются, текст прядется и выплетается, а поэт действует как ткач, кузнец, плотник. Виртуозно владея поэтическим языком, провидцы-риши создали изумительную поэтическую технику. Так, еще Ф. де Соссюр писал об анаграммах: расчленяя слово на звуковые сегменты и выбирая те из них, которые в сумме составляли имя божества, они разбрасывали эти звуки по стиху, а потом собирали их в анаграмматический комплекс, который тайно указывал на зашифрованное имя. Они умели виртуозно играть словами, употребляя разные значения одного слова в заданных контекстах, используя приемы неожиданности, несовпадения, парадоксальности и т. п.
Риши были наделены тем, что обозначается в санскрите словом дхи. По определению Я. Гонды, это понятие представляет собой способность охватить мыслью все вещи, причины и связи, как они есть, увидеть божественные силы и их влияние на человека.
Таков, например, мудрец Васиштха, обладавший мистическим знанием и непревзойденным жреческим искусством, подлинно знающий «тысячекратно разветвленную тайну», каковой является наш видимый мир. В 33-м гимне седьмой книги «Ригведы» описано чудесное двойное рождение Васиштхи:Когда Митра-Варуна увидели,
Как ты выскакиваешь из молнии,
То это (одно твое рождение), а другое, о Васиштха,
Когда Агастья принес тебя пламени.
И ты, о Васиштха, происходишь от Митры-Варуны,
(И) рожден из мысли Урваши, о брахман.
Каплю, пролитую под божественное священное слово, —
Тебя все боги удержали в лотосе…
Эти необыкновенные обстоятельства рождения отличают Васиштху от других ведийских мудрецов. Некогда Варуна сделал его риши посредством своей сверхъестественной силы, наделив его магической коровой-речью и показав ему чудеса мироздания. Складывается впечатление, что после того, как Васиштха узрел Варуну в мистическом переживании, он мог потом в любой момент снова обрести видение божества, бывал частым гостем в его огромном тысячевратном чертоге, плыл с ним в лодке по океану и т. п. Варуна же явил Васиштхе вселенскую тайну мрака и света, а мистика света в духовной культуре Индии всегда была очень важна и сложна.
Богоравные мудрецы, такие как Васиштха, Вишвамитра или Атри, положившие начало традиции создания «родовых» книг «Ригведы», позже были включены в число «Семи провидцев», отождествляемых со звездами Большой Медведицы, которые и носят это название в индийской астрономии. Иногда великие мудрецы выступают группами, как, например, роды Ангирасов, Атхарванов или Бхригу. Но в любом виде мудрецы, поэты, мифохранители и мифотворцы, мистики и визионеры, а кроме того, наследственные жрецы были важнейшими фигурами в ведийском обществе и славились вровень с богами.
По мнению многих исследователей, мифоритуальный сценарий, воспроизводивший борьбу Индры и Вритры, был приурочен к празднованию Нового года. Как писал М. Элиаде, «любой Новый год – это возобновление времени с его начала, то есть повторение космогонии». И в конце каждого года Индра снова и снова символически создавал мир, одерживая победу над силами хаоса, а миф-образец служил моделью для подражания в других видах деятельности, в том числе и в слагании гимнов мудрецами-риши. Поэт уподоблялся демиургу и сравнивал себя с Индрой: «Я – убийца моих соперников, целый и невредимый бог Индра».
Новогодние ритуалы, которые в древности могли праздноваться в дни осеннего или весеннего равноденствия, а также в периоды летнего или зимнего солнцестояния и которые актуализировали космогонию, включали в себя изгнание демонов, болезней и прочей «нечисти», посты, омовения, тушение и возжигание огня, церемониальные сражения между двумя группами участников, оргии или особые процессии людей, представлявших мифические персонажи, и т. п. Первостепенную роль при этом играли словесные поединки поэтов-жрецов, которым придавалась обновительная, созидательная роль. Для них готовились «новые песни», вливающие силы в восславляемое божество, и они могли иметь вид вопросов и ответов, то есть космологических загадок, называемых брахмодья. Вот пример одной из них из первой книги «Ригведы»:Я спрашиваю тебя о крайней границе земли.
Я спрашиваю, где пуп мироздания.
Я спрашиваю тебя о семени племенного жеребца.
Я спрашиваю о высшем небе речи.
Этот алтарь – крайняя граница земли.
Это жертвоприношение – пуп мироздания.
Этот сома – семя племенного жеребца.
Брахман этот – высшее небо речи.
От участников подобных словесных состязаний требовалась глубокая осведомленность в космологических тонкостях, а победа в поединке подтверждала его знания.
Помимо мудрецов, в Индии всегда особое место занимали и аскеты. Что же такое аскеза по-индийски? Среди разных космогонических версий «Ригведы» есть одна, допускающая, что у истоков мира лежит жар, или энергия тапас, из которой постепенно возникают закон, истина, ночь, волнующийся океан и год. Но несмотря на то, что в некоторых гимнах «Ригведы» тапас и выступает как космогонический фактор, все же он больше известен как элемент послеведийской народной религии, связанный с системой аскезы, хотя ее истоки в Индии иногда возводят ко времени существования протоиндийской древности. Как один из элементов тапас включен в восьмизвенную индуистскую йогу; его цель – преодолеть расслабленность и изнеженность и подготовиться к переходу на более высокий уровень самосовершенствования. Аскетическая практика как угодная божеству или необходимая для обретения сверхъестественных способностей не утратила своего значения и сейчас. На индийских дорогах, в городах и селениях нередко можно встретить странствующего аскета-садху.
Представления о накоплении внутреннего, мистического жара встречаются у многих народов и чаще всего связаны со сферой магии. В Индии они, кажется, достигли своего предельного воплощения. В самом деле, как можно расценить практику нагревания или, точнее, иссушения тела в форме, скажем, «стояния между пяти огней» или сидения между четырех костров под палящим тропическим солнцем? А что можно сказать об аскете, который держит руки над головой до тех пор, пока они не омертвеют, или сжимает кулак, пока ногти не прорастут сквозь ладонь? На этом фоне обычные аскетические средства: не двигаясь стоять или сидеть годами на одном месте, голодать, питаться навозом – священным продуктом, лежать на гвоздях, не разговаривать или не носить одежду – кажутся просто детскими забавами.
