Николай Верещагин - Записки палеонтолога. По следам предков
Стадо мамонтов паслось на молодой траве у подножья задернованного склона горы далеко за Полярным кругом. Внимание полувзрослого слона с блестящими, но еще недлинными бивнями привлекли кустики особенно пышной зелени, расположенные выше на неровностях склона. Тяжелые волосатые ноги захлюпали вверх, выжимая жидкую грязь. Из отверстий старых лемминговых нор журча побежали вниз струйки воды, но мамонт не обратил на это внимания. Захватив хоботом лакомый пучок, зверь потянул его на себя. В то же мгновение как будто гигантский Невидимка открыл паровой клапан или нажал на спусковой крючок; склон всхлипнул, раздался глухой свист, и перед мамонтом на какую-то долю секунды вздыбились грязные дерновины. Сверху, набирая скорость, устремилась тысячетонная громада зелено-бурого оползня. Мамонт сделал молниеносный разворот, но в тот же миг был сбит с ног и увлечен в гуще грязи и дерна к подножию холма. Там, придавленные валом, остались также зазевавшаяся мамонтиха с подсосным малышом.
На дне низины пятились, гневно трубя и натопорщив мохнатые уши, старые самцы и пожилые самки. Немного погодя бурокоричневые копны их тел колыхались на иноходи, удаляясь от коварного места.
Хорошо обоснованные взгляды на характер гибели мамонтов на севере Сибири высказывал украинский академик И. Г. Пидопличко (1951), утверждая, что звери гибли в сезоны кочевок с севера на юг, застигнутые ранними снегопадами. Об условиях погребения мерзлых туш этот автор не писал.
Наконец, ихтиолог Г. У. Линдберг (1972), развивающий теорию многократных гигантских колебаний уровня Океана, предположил, что мамонты погибали на Новосибирских островах от голода, отрезанные от материка наступавшим морем. Как и где сохранялись туши древних дистрофиков, Линдберг не имел представления. Однако и море в гибели мамонтов было неповинно, так как их туши и кости на Новосибирских островах захоронены в слоях эпохи существования обширной Берингийской суши, т. е. животные умирали и захоронялись еще в то время, когда острова составляли одно целое с материком.
В превосходной книжке «В мире льда» Джемс Дайсон (1966, с. 138) убедительно писал: «Почти все остатки мамонтов найдены в песках и глинах, отложенных реками или грязевыми потоками, и чаще всего — на бывших речных поймах. Возможно, что старые, больные или раненые животные искали в пойменных трясинах и болотах уединения или убежища от волков, и многие здесь издохли и утонули. Во время последующих паводков туши некоторых животных оказались погребенными в иле, отложенном разлившейся рекой; иные, вероятно, были отнесены течением в дельту, где тоже частично или полностью были захоронены в аллювиальных отложениях. Наконец, мамонты могли увязнуть и в топкой грязи, стекавшей с близлежащих склонов... Погребенные под тонким покровом намытого водой или нанесенного ветром материала, они могли сохраниться и до зимних морозов, которые „законсервировали“ их еще надежнее... Даже те мамонты, которые не оказались засыпанными сразу после смерти, вероятно, не успели до наступления зимних морозов подвергнуться сколько-нибудь значительному разложению. Следующее весеннее половодье частично или полностью закрывало их новым слоем осадков. Песок, привносимый ветром с быстро сохнущей поймы реки, тоже мог участвовать в захоронении. Затем вечная мерзлота, проникнув снизу во вновь образованные отложения, обеспечила сохранность трупа, по крайней мере той его части, которая попала в сферу ее действия... Судя по остаткам пищи, извлеченным из желудков некоторых мамонтов, особенно Березовского, многие из этих древних животных погибли неожиданно — или утонув, или застигнутые оползнем, или даже в схватке с какими-нибудь врагами... Неизбежно вытекает вывод, что мамонты жили в среде, не намного отличавшейся от современной. Очевидно также, что им не обязательно было замерзать сразу после смерти, чтобы сохраниться в тех условиях, в каких они найдены сегодня. И нет нужды придумывать для объяснения причин сохранности трупов животных такие небылицы, как быстрое похолодание климата».
Эти вполне здравые рассуждения крупного специалиста по гляциологии можно лишь немного поправить и дополнить. Я уже указывал, что именно поймы с их зарослями ивы были наиболее привлекательны для мамонтов и именно в поймах и у русел рек они подвергались наибольшим опасностям и возможностям законсервироваться. С берегов рек в тундру северной Якутии несло и несет не песок, а тончайший ил, лессовидную пыль, но на Таймыре за зиму действительно оседает в тундре слой песка в 2—3 мм.
Было полезно послушать и современных местных специалистов географов-мерзлотоведов и геологов. Первооткрыватель якутских лессов Б. С. Русанов предположил, что «стадо мамонтов было засыпано на Берелехе лессовой пылью», подобно тому как все живое и мертвое было засыпано пеплом в Помпее и Геркулануме. При этом им игнорировался тот факт, что «кладбищенская» фация Берелеха представлена пойменными илами, а не эоловым лессом. После нашего открытия на Берелехе палеолитической стоянки Русанов стал утверждать (Шандринский мамонт. Новосибирск, 1974), что эти завалы костей устроены первобытными охотниками, а целая задняя нога «была спрятана в вырытом леднике (!) про запас». Рыбак X. Стручков такой ледник для хранения рыбы вырубал на берегу Индигирки стальной кайлой три года!
Географ-мерзлотовед С. В. Томирдиаро представлял себе дело (в беседе) иначе: «В конце ледниковой эпохи раскрутило Ледовитый бассейн, начались циклоны, и снежная буря засыпала стадо мамонтов». Звери де прижимались друг к другу, собирались в кучу, мамонтята залезали под маток, потом «трупы были засыпаны валиками грунта, выжатого ледяными клиньями».
В печатных работах Савелий Владимирович высказывал, впрочем, более обоснованные представления о том, что мамонты погибали от коренной перестройки ландшафтов в теплую послеледниковую эпоху. Холодная, но кормная тундростепь, присыпавшаяся лессовой пылью, превращалась из-за наступления влажного климата с пасмурными погодами в замшелую и заозеренную тундру, которая уже не могла кормить этих зверей. С такой трактовкой нельзя не согласиться.
Разгадку «мамонтовых могил» и Берелехского «кладбища» мне следовало все же искать самому в современном ландшафте тундры, лесотундры и тайги — в районах вечномерзлых грунтов. Если мамонты действительно гибли от размораживания и «заозеривания» тундростепи, то в первую очередь надо было проверить гипотезу увязания зверей в страшных сибирских «няшах» — оттаявших участках болот.
Подтянув голенища высоких резиновых сапогов, я залезал в потоки жидкого грунта, расплавленного июльским солнцем на склонах едом, заходил на заиленные берега полустоячих протоков и берегов озер, в устья ручьев, притоков Индигирки, и под обрывы подмываемых ею лессовых толщ — туда, где вытаивали массивные жилы льда. Ничего страшного обнаружить не удалось. Ноги, правда, уходили местами на 40—50 см в вязкий ил, но затем подошва всегда находила прочную мерзлую опору. При наличии палки обычно удавалось выбраться из ила без посторонней помощи и моральных потрясений. Было неоднократно замечено, что через такие же илистые участки без особого труда проходили и проходят северные олени и даже лоси. Пересекая на наших глазах заиленный берег Берелеха и реку, лосиха с лосенком чувствовала себя вполне уверенно.
Иначе дело обстояло в некоторых озерах. Под стоячей толщей воды в них образуется так называемый талик — расплавленная толща ила в полувзвешенном состоянии. Жердь в три-четыре метра легко уходит в него у берега, не встречая опоры. Спускаться в такие озера я просто не решался, так как вода в 7—8° С не манила для купанья. В Чокурдахе нам рассказывали, что однажды вездеход геологической партии неожиданно провалился и затонул, пересекая узкий перешеек — дефиле — между двумя озерами. Оказалось, что вода, подмыв мерзлый грунт с двух сторон, оставила на поверхности только коварную перемычку. Не погибали ли иногда так же и мамонты?!
Наконец, в августе 1972 г. с Володей Храбрым и Ирой Кузьминой я добрался на самолете из Тикси до побережья пролива Лаптева под классические береговые обрывы Ойагосского яра, описанные еще в прошлом столетии доктором Бунге и бароном Толем. Стена величественных вертикальных обрывов лессовидных суглинков, высотой в 40—50 м, тянется здесь на две сотни километров к востоку от мыса Святой Нос. При нагонных и отгонных ветрах, приливах и отливах море то подмывает эту стену, то отступает на несколько сот метров, обнажая плоское илистое дно. И тогда видно, что на дне местами торчат то стержни рогов бизона, то череп овцебыка, то бивень мамонта.
Наше быстролетное передвижение в этих краях, вероятно, слабо напоминало героику дней великих арктических путешественников. Комфортабельно обосновавшись на полярной станции Святой Нос, мы путешествовали далее на восток на тракторе, с багажом и палаткой. В обрыве яра мы собрали несколько огромных бивней, которые транспортировали к лагерю на надувной лодке, лавируя между осевших льдин.
