Валентин Вишневский - Запах атомной бомбы. Воспоминания офицера-атомщика
Пьеса В. Минко «Не называя фамилий», которую мы сегодня смотрели, была нам знакома. В 1953 году она произвела большое впечатление на харьковскую общественность. Премьера ее прошла незадолго до смерти Сталина, когда советский строй еще казался непоколебимым, безошибочным и вечным. Поражала смелость автора, который показал в остро сатирической форме самого заместителя министра. Это был уже не какой-то Часнык или Долгоносик, а член правящей верхушки. Такое тогда еще не приходилось видеть в открытом показе, о таком можно было услышать только на кухне. До смерти вождя оставалось несколько дней, до ареста и расстрела Берии — около года, а до разоблачения культа личности — более трех лет.
Правда, основной сатирический удар был все же направлен на Диану и Поэму — жену и дочку важного чиновника, людей фальшивых, жадных и просто глупых. Но чувствовалось, что окончательной целью критики был сам Карп Карпович, в прошлом храбрый воин гражданской войны. К этому времени он уже имел полный набор негативных качеств: зажим критики и бюрократизм, забвение принципов советской морали и хождение на поводу у своих женщин.
Роль Карпа Карповича великолепно играл артист Антонович, Диану представляла несравненная Чистякова, которая впервые выступила в сатирическом образе. Она блестяще показала истинное лицо воинствующей мещанки, которая вместе с дочерью командовала своим вельможным мужем.
Образ домашней хищницы убедительно воплотила в роли Поэмы артистка Валуева. На сцене мы снова увидели Покотило в роли колхозника Карпа, Тимофеенко в роли Бэлы, Чибисову в роли Гали и молодого Лешу Быкова в роли Жанека. Это была одна из его первых ролей в театре.
* * *По приезде в Харьков я сразу же посетил наших ближайших родственников — семью Слоневского Петра Федоровича.
Сестра мамы — тетя Женя — вышла замуж в Николаевской области за молодого и привлекательного сотрудника спецсвязи. С тех пор жизненные пути наших семейств тесно переплетались то в Одессе, то — в Новой Одессе, то — в Николаеве. Энергичного и работящего сотрудника ценили и уважали, и Петр Федорович быстро поднимался по карьерной лестнице. Служба спецсвязи занималась транспортировкой специальной документации и ценностей. Она требовала суровой дисциплины исполнения, четкой и надежной организации и строжайшего соблюдения секретности. Это была тяжелая и ответственная работа, и Петр Федорович с ней прекрасно справлялся.
В послевоенное время он был начальником областной спецсвязи, которая тогда находилась на улице Карла Маркса, 14. По этому же адресу жила его семья: жена — Евгения Феоктистовна, дети — Инна и Валерий, отец — Федор Иосифович и мать — Феврония Макаровна Слоневские. Большая и дружная семья подчинялась воле и распорядку Петра Федоровича. Если наступали праздники — все искренне радовались, если случались осложнения по работе — все затихали и молча переживали тяжелые дни. Такие непредвиденные осложнения бывали не часто, но они грозили в те непростые годы большими неприятностями.
Евгения Феоктистовна и Петр Федорович Слоневские. Железноводск, 1947 г.
Но, несмотря на напряженную работу, Петр Федорович был всегда бодр и подтянут. Высокий и стройный, он в своем форменном кителе с несколькими большими звездами на петлицах, представлял образец жизнелюбия и оптимизма.
Конечно, жизнь и служба научили его осторожности и осмотрительности. Где еще можно было увидеть в гостиной большой портрет вождя? А в квартире Петра Федоровича он висел на самом видном месте. Видимо, это тоже входило в тщательно продуманную систему семейной безопасности.
Никогда не забуду случай, который произошел в бытность мою студентом радиотехнического факультета. Петр Федорович с уважением относился к моей будущей профессии, которая у него ассоциировалась с радиолокацией и другими важными для обороны страны делами.
Дело было в конце 1950 года, еще при жизни Сталина. Склонный с детства к актерскому лицедейству, я с друзьями принялся изображать сценки из жизни немецкого фюрера. Мой друг снимал их недавно купленным трофейным фотоаппаратом. Это были обычные забавы, которые так любят разыгрывать утомленные учебой пацаны. Фотографии получились занятными и, на наш взгляд, веселыми. Изображал я Гитлера в темном френче, на который были навешаны немецкие кресты, знаки и эсэсовские эмблемы. Волосы спускались на лоб характерной челкой, а усики дополняли хорошо узнаваемый облик бесноватого фюрера.
Я в роли «фюрера». 1950 г.
Один из таких снимков я показал своему дяде, когда он приехал к нам на Холодную гору. Я ожидал, что он добродушно посмеется вместе со мной над этой шуткой, но то, что случилось потом, я и представить не мог. Лицо Петра Федоровича сразу стало серьезным и суровым. Он, не раздумывая, разорвал фотографию на мелкие кусочки и строго сказал:
— Никогда не делай больше таких снимков, Валя. Ты даже не представляешь, какую можешь навлечь на себя, да и на всех нас, беду!
Я был ошеломлен. Не понимал всей глубины опасности, которая исходила от веселой фотокарточки. Мне было просто жалко видеть ее так быстро уничтоженной. Но с дядей спорить было невозможно, да, может быть, и не нужно. Я промолчал, хотя про себя решил снова воспроизвести эту фотографию. Это было в ближайшее время сделано, хотя Петр Федорович об этом так никогда и не узнал. Теперь я понимаю, как он был прав, сколько трагедий надо было пережить, чтобы в невинной шалости увидеть смертельную опасность.
Дядя Петя и тетя Женя были рады моему визиту, принялись угощать деликатесами, которые всегда водились в этом гостеприимном доме. Дядя интересовался моей службой, о которой я ничего не мог рассказывать, но он, когда услышал название Багерово, поднял брови и понимающе закивал головой. Его служба возила спецпочту и в этот населенный пункт.
Тетя, как всегда, удивляла своим кулинарным искусством и сервировкой стола. Она это умела делать и любила красиво представить. У нас, на Холодной горе, все было значительно проще, хотя и не менее аппетитно.
Брат Валерий вытянулся в стройного паренька, был необузданно свободолюбив и не очень отдавался учебе. Его экстремальное поведение в школе и дома, видимо, огорчало родителей, а потому отец часто применял средства «народной» педагогики. Валерий близко к сердцу все это не принимал и жил обычной жизнью дворового мальчишки.
Сестра Инна, студентка того же факультета, который кончал и я, расцвела и превратилась в приятную барышню, веселую и острую на язычок. Она уже прошла через ТОЭ — теоретические основы электротехники, через ТОР — теоретические основы радиотехники и готовилась к изучению специальных дисциплин. Это был тот период, когда все кажется прекрасным и удивительным: жизнь и учеба, настоящее и будущее. Также расцвели и похорошели ее подруги, которых я знал еще по школе: Элла Устабашьян, Стелла Прусова, Рая Зуб и Лиля Колесникова. С ними я встретился через несколько дней, когда они веселой беззаботной стайкой влетели к Инне в дом. С любопытством рассматривали они мое перевоплощение, хихикали и вспоминали, как когда-то по вечерам я им рассказывал страшные» сказки. Сказки остались в детстве, а сейчас девочки предложили пойти с ними на каток. Я сменил длинную шинель на короткую форменную куртку, которую мне дал дядя Петя, и сразу же многое потерял в глазах девушек.
* * *На катке «Динамо» была обычная праздничная суета: играла музыка, шуршали коньки и звенела разноголосица молодых голосов. Под гирляндами разноцветных лампочек плавно двигался против часовой стрелки разношерстный поток. Ближе к центру — конькобежцы поопытнее, по краям — начинающие. У самых стенок катка балансировали и падали на лед совсем новички. По уровню подготовки все мы относились к тем, кто катается ближе к краю. Общая круговерть быстро разбросала нас по катку. Со мной осталась Лиля Колесникова, крепкая девушка с решительным подбородком и искрящимися карими глазами. Она достаточно уверенно держалась на коньках, и по всему видно было, что посещает каток часто. Мой опыт ограничивался ездой по льду в детские годы и редкими студенческими вылазками. Лиля уверенно взяла меня за руку и повела за собой. Я охотно согласился на роль ведомого, и мы стали накручивать круги по шероховатому льду. Мне нравилось ее ненавязчивое лидерство, а ей — мое нарочитое послушание.
Лиля Колесникова. 1955 г.
Раньше я на Лилю не обращал особого внимания. На фоне таких ярких и величавых девушек, как Элла и Стелла, она тушевалась и отходила на второй план. Но зато в разговорах один на один проявляла острый ум, искренность и оптимизм. Ее мама — Колесникова Анна Тимофеевна — была известным детским хирургом и смогла хорошо и правильно воспитать свою единственную дочку.
