Рой Медведев - Ближний круг Сталина. Соратники вождя
А железные дороги задыхались. Требовалось обеспечить прохождение потока войск на фронт, потока эвакуируемых материальных ценностей и людей – с фронта на восток, а также «обычных» грузопотоков, ибо экономика должна была функционировать. Еще больше осложняло положение господство противника в воздухе. Железные дороги были одной из главных целей для немецкой авиации. В дневнике начальника немецкого Генштаба неоднократно упоминаются образовывавшиеся в те дни в тылу Красной Армии огромные скопления вагонов на станциях (См.: Гальдер Ф. Военный дневник. М., 1971. Т. 3. Кн. 1. С. 25—57.)
Яркий эпизод, характеризующий как работу железных дорог, так и стиль руководства Кагановича, описан в мемуарах работавшего в ВОСО (военные сообщения) генерала З. И. Кондратьева. 30 июня он был направлен в Смоленск, чтобы организовать вывоз военного имущества со складов. Заметим, что в тексте мемуаров, изданных в 1968 году, автор не имеет возможности назвать Кагановича по имени и обозначает его лишь словом «нарком».
«Тихая, нетронутая войной улица, огромное каменное здание. У входа вывеска: «Управление западной железной дороги». Зашел в кабинет начальника. За резным дубовым столом – молодой чернобровый Виктор Антонович Гарнык, мой давнишний знакомый. Увидев меня, он обрадовался. Я рассказал о цели своего приезда. Виктор Антонович… распорядился приступить к погрузке и отправке в тыл боеприпасов и всего, что у них есть из военного имущества.
Управление дороги работало в полном составе.
«Что за беспечность? – удивился я. – Город эвакуируется, бои идут под Оршей и Витебском, магистраль непрерывно укорачивается…»
– Почему медлите с отправкой людей? – спросил у Гарныка. – Оставьте себе небольшую оперативную группу, а остальные пусть едут в тыл. Там станции забиты, нужны специалисты.
– Нет распоряжения наркома, – ответил Виктор Антонович. – А напрашиваться не хочу, скажет: трус, испугался, убегаешь с боевого поста…
Неожиданно здание качнулось, задрожали оконные стекла, и только после этого послышался взрыв. Над крышей прогудел немецкий бомбардировщик. Зениток здесь нет. Фашисты летают безнаказанно и бомбят на выбор. Настаиваю, чтобы Гарнык немедленно доложил в Москву о сложившейся обстановке. В случае чего я помогу убедить наркома в необходимости немедленной эвакуации управления. После долгих колебаний Гарнык снимает телефонную трубку. Короткий разговор… Разрешение на эвакуацию получено»
(Кондратьев 3. И. Дороги войны. М., 1968. С. 13, 14.).Оба собеседника уверены в целесообразности эвакуации людей. Но Гарнык сильнее боится Кагановича, чем немецкого бомбардировщика. Ведь даже после близкого разрыва бомбы его колебания были «долгими»! Однако здесь же ощущается, насколько необходимо жесткое руководство в условиях войны.
К 5 июля положение на железных дорогах Москвы было таково:
«Станционные пути, ветки, тупики столичного узла оказались забитыми вливавшимися со всех направлений поездами. Выхода на запад почти не было. Железнодорожные магистрали, идущие к фронту, представляли собой обрубки. Москва превратилась в головную базу снабжения войск и перевалки военных грузов с железной дороги на автомобильный транспорт»
(Там же. С. 15.).«Уже в июле 1941 года, – вспоминает А. И. Микоян, – стало ясно, что Л. М. Каганович, будучи перегружен делами на транспорте, не может обеспечить надлежащую работу Совета по эвакуации…»
(Микоян А. И. В Совете по эвакуации // Военно-исторический журнал. 1989. № 3. С. 32.)16 июля председателем Совета по эвакуации вместо Кагановича был назначен Шверник. Все исследователи, как отечественные, так и зарубежные, называют массовую эвакуацию советской промышленности одним из выдающихся технических достижений Второй мировой войны. Значительная доля заслуг в этом принадлежит Кагановичу как наркому путей сообщения.
22 июля Москва – не только столица, но и крупнейший железнодорожный узел страны – подверглась первой массированной бомбардировке.
В конце сентября немецко-фашистские захватчики начали операцию «Тайфун» с целью окружения Москвы. На первом этапе крупные силы Резервного, Брянского и Западного фронтов попали в окружение. Все теперь зависело от того, насколько быстро железные дороги смогут перебросить под Москву новые войска с других участков фронта и из глубины страны. Именно в эти дни, например, была быстро перевезена из Сталинграда в Мценск танковая бригада Катукова, сыгравшая ключевую роль в задержке продвижения танков армии Гудериана от Орла на Тулу.
Утром 15 октября на заседании ГКО и Политбюро принято решение о немедленной, в течение суток, эвакуации Советского правительства, наркоматов, иностранных посольств. Сталин предлагал Политбюро выехать из Москвы в тот же день, а сам намеревался уехать утром 16-го. Но по предложению Микояна было решено, что Политбюро выедет только вместе со Сталиным. Микоян вспоминает:
«Запомнился разговор с Л. М. Кагановичем. Когда мы вместе спускались в лифте, он сказал фразу, которая меня просто огорошила:
– Слушай, когда будете ночью уезжать, то, пожалуйста, скажите мне, чтобы я не застрял здесь.
Я ответил:
– О чем ты говоришь? Я же сказал, что ночью не уеду. Мы поедем со Сталиным завтра, а ты уедешь со своим наркоматом»
(Микоян А. И. В Совете по эвакуации // Военно-исторический журнал. 1989. № 3. С. 34.).15 октября начальник одного из отделов метрополитена С. Е. Теплов вместе с начальником метрополитена был вызван в НКПС.
«В наркомате мы увидели нечто невероятное: двери раскрыты, суетятся люди, выносят кипы бумаг, одним словом, паника. Нас принял нарком Л. М. Каганович. Он был, как никогда, возбужден, отдавал направо и налево приказания.
И вот от человека, чье имя носил тогда Московский метрополитен… услышали:
– Метрополитен закрыть. Подготовить за три часа предложения по его уничтожению, разрушить объекты любым способом.
Приказывалось поезда с людьми эвакуировать в Андижан. Что нельзя эвакуировать – сломать, уничтожить… Нарком сказал, что Москву могут захватить внезапно…» (Колодный Л. Испытание // Московская правда. 1987. 16 окт.)
И вновь обратимся к свидетельству А. И. Микояна, относящемуся все к тому же дню 15 октября 1941 года:
«В Совете по эвакуации мы все время проверяли ход выполнения решения. Каганович, который составил план отъезда наркоматов, звонил чуть ли не каждый час, докладывая, как идет процесс эвакуации. Все было организовано очень быстро, и все шло нормально» (Микоян А. И. В Совете по эвакуации // Военно-исторический журнал. 1989. № 3. С. 34.).
Вместе с другими наркомами Каганович отбыл в Куйбышев. Вернуться в прифронтовую столицу ему было суждено лишь в следующем, 1942 году.
Железные дороги справились с невероятно трудными задачами военных лет, и в этом была, несомненно, заслуга Кагановича. 5 ноября 1943 года ему было присвоено звание Героя Социалистического Труда.
В 1942 году Каганович был также членом Военного совета Северо-Кавказского фронта. Правда, он продолжал в основном работать в Москве и на фронте бывал «наездами». Когда в 1942 году немецкие войска прорвались на юге и стали быстро наступать в направлении Кавказа и Волги, Каганович вылетел туда с особой миссией: ему предстояло наладить работу военной прокуратуры и военных трибуналов. В эти месяцы немало командиров и комиссаров Красной армии поплатились жизнью за неудачи и просчеты, ответственность за которые несло в первую очередь высшее командование.
Уже в 1944 году Каганович постепенно переключается на более мирную хозяйственную работу. В декабре он становится заместителем Председателя Совнаркома СССР и заместителем председателя Транспортного комитета, в 1946 году – министром промышленности строительных материалов; это была одна из наиболее отстающих отраслей.
Каганович в опале
Влияние Кагановича продолжало меняться в течение войны. Он выполнял важные задания, но общее руководство военной экономикой по линии Совета Министров и ГКО осуществлял в первую очередь Вознесенский, а по партийной линии – Маленков. Вознесенский в 1946 году нередко руководил заседаниями Совета Министров СССР.
В 1947 году Каганович был направлен Сталиным на Украину в качестве первого секретаря КП(б)У. Республика не выполнила в 1946 году плана хлебозаготовок из-за тяжелой засухи, и Сталин был недоволен Хрущевым, который вот уже девятый год стоял во главе ЦК КП(б)У. Переезд в Киев был, однако, для Кагановича явным понижением, и он работал здесь без прежней энергии. К тому же Хрущева не освободили от работы в республике, он остался на посту Председателя Совета Министров УССР. Если в 30-е годы в Москве Хрущев склонен был говорить: «Да, Лазарь Моисеевич», «Слушаю, Лазарь Моисеевич», – то теперь на Украине между ними часто возникали конфликты. Каганович не слишком много времени уделял сельскому хозяйству, но стал раздувать привычное кадило борьбы с «национализмом», переставлять кадры, удаляя нередко хороших и ценных работников. Гораздо больше, чем Каганович, Украине помогли обильные весенние дожди, обеспечившие республике в 1947 году высокий урожай. Не имея на этот раз чрезвычайных полномочий, Каганович часто посылал записки Сталину, не показывая их перед этим Хрущеву. Но Сталин потребовал, чтобы и Хрущев подписывал все эти записки, что было явным выражением недоверия к Кагановичу. Вскоре стало ясно, что от пребывания Кагановича на Украине нет никакой пользы. Хрущев имел здесь гораздо большее влияние, тогда как у Кагановича была не слишком добрая слава еще с середины 20-х годов. В конце 1947 года он вернулся в Москву, возобновив свою работу в Совете Министров СССР.
