Филипп Дженкинс - Войны за Иисуса: Как церковь решала, во что верить
В то время как росла популярность церкви, власть и престиж государства падали. Западные историки, которые уже давно обсуждают причины заката и падения империи, избегая простых одномерных объяснений, указывают, что здесь действовало сочетание нескольких слабых пунктов и конфликтов. Некоторые современные историки переворачивают вопрос вверх ногами и предпочитают ставить его таким образом: что позволило империи, которой постоянно угрожали военные, социальные и экономические проблемы, просуществовать столь длительное время? Но, как бы мы ни оценивали значение различных угроз, у нас нет сомнений в том, что они стали особо острыми в эпоху Эфеса и Халкидона, которая одновременно была эпохой Аттилы и гуннов[138].
Кризис империи прямо отражался на жизни простых людей и рядовых христиан. В первую очередь он порождал финансовые проблемы, поскольку содержание империи становилось крайне дорогостоящим делом. В эти годы империи постоянно угрожали внешние враги – германские варвары, персы и гунны. Это вынуждало империю ради выживания тратить огромные ресурсы на поддержку военной машины, на содержание армии и флота, крепостей и гарнизонов, на задабривание враждебных варварских племен, на дань, позволяющую откупиться от опасных захватчиков. Сам имперский институт стал дороже с его расходами на роскошь обстановки и одежд императоров, на придворные церемонии и на содержание массивного бюрократического аппарата.
Даже и при более благоприятных обстоятельствах эти нужды опустошали бы казну и увеличили бы общее бремя налогов. Но в V веке территории империи, способные платить налоги и подати, постоянно сокращались, так целые провинции ускользали из-под власти или были разграблены. Хотя империя все еще сохраняла свою власть, скажем, над Балканами, постоянные набеги Аттилы привели к тому, что их жители были не в состоянии платить налоги. Финансовое бремя для оставшихся провинций и городов увеличилось, а это вызывало устойчивый рост недовольства по отношению к гражданской власти, ее солдатам и сборщикам налогов.
В то же время империя не могла сделать вид, что все находятся в равном положении и вместе страдают. В Галлии христианский пророк Сальвиан писал о том, что империя гибнет или испускает последний вздох, «задушенная удавкой налогов, как если бы ее душили грабители», но даже в такие времена «существует множество богачей, за которых бремя налогов несут бедные, то есть существуют крайне богатые люди, чьи налоги убивают бедняков». В одном знаменитом тексте греческий купец описывает это экономическое бремя и объясняет, почему он отверг империю и стал на стороне гуннов: «Налоги собирают с крайней жестокостью, и безнравственные люди причиняют ущерб другим, потому что перед законом не все классы равны. Нарушитель из богатых не получает наказания за сделанную несправедливость, тогда как бедный… наказывается законом». Государство и его аппарат стали казаться врагом в большей мере, чем когда-либо раньше. И естественно, это заставляло людей искать утешения в церкви[139].
К началу V века церкви уже пользовались давно признанным авторитетом в городах империи, символами светской власти, а во многих случаях – власти более сильной, чем светская. Империя признала достоинство и независимость церкви, позволив клирикам пользоваться своей системой правосудия и даровав им право судиться в своих судах. На Востоке это право распространялось только на епископов, но западные власти распространили его на все духовенство любого ранга. Епископы стали важными агентами правительства и активно участвовали не только в религиозных, но и в политических и экономических делах. По мере того как Римская империя разваливалась на Западе, города и регионы переходили под власть союза местных аристократов и епископов. Подобное положение вещей сохранялось в течение тысячелетия или даже больше. И на Востоке, и на Западе ставшее официальным институтом христианство демонстрировало свою власть с помощью зданий церкви и монастырей, которых при поддержке империи и светских магнатов строилось все больше и больше. К этому времени церкви стали достойными соперниками или даже победителями великих языческих храмов, которые часто разбирали, чтобы использовать их камни для нового строительства[140].
К началу V века церкви уже пользовались давно признанным авторитетом в городах империи, символами светской власти, а во многих случаях – власти более сильной, чем светская. Империя признала достоинство и независимость церкви, позволив клирикам пользоваться своей системой правосудия и даровав им право судиться в своих судах
Обширное социальное служение делало церковь популярной среди населения. В V веке богатые миряне щедро одаривали церковь и оставляли ей часть наследства, чтобы обеспечить свое благополучие в вечности. Люди давали деньги на помощь заключенным, для выкупа пленников (что было жизненно важно во время войн и набегов варваров), для облегчения существования бедняков и жертв эпидемий. Епископы распределяли эти деньги по своему усмотрению, и их благотворительность привлекала к ним сердца населения. Если государство постоянно требовало денег, то церковь постоянно их раздавала. Империя могла хвастаться своей священной щедростью, но только церковь демонстрировала ее на деле[141].
О том, насколько значительными были эти денежные потоки, свидетельствуют обвинения в коррумпированности, постоянно всплывавшие на поверхность в спорах внутри церкви, поскольку каждая группировка старалась продемонстрировать алчность своих противников. Для нас сейчас не так важен вопрос о справедливости этих обвинений, как масштаб упомянутых средств и оказываемой помощи. В 449 году Ива, епископ Эдессы, был обвинен в многочисленных преступлениях, преимущественно в том, что он передавал пожертвования на благотворительность членам своей семьи. Это были воистину роскошные пожертвования: «огромные денежные суммы», «завещания и приношения, вклады из всех источников, коллекция пожертвованных серебряных и золотых крестов». Его племянник, также епископ, как полагали, передавал все собранные деньги своей подруге, которая обогатилась, давая деньги в рост под огромные проценты. Церковь обладала силой помогать и вредить не только в духовном, но и материальном мире[142].
Церковь обладала силой помогать и вредить не только в духовном, но и материальном мире
Нам несложно понять, почему у вождей церкви было столько сторонников и почему вокруг постов в иерархии постоянно кипела борьба. Сами духовные лица участвовали в этих схватках, причем не только в Александрии. Духовенство Константинополя славилось «духом амбициозного соперничества», хуже того, оно всегда могло рассчитывать на поддержку уличной толпы. Когда в 434 году умер архиепископ столицы, император назначил его преемника почти мгновенно, и у него были на то весомые причины. В своем отчаянном стремлении «предотвратить беспорядки в церкви, которые обычно сопутствуют выборам епископа», он приказал всем епископам, оказавшимся на тот момент в городе, назначить новой главой церкви Прокла еще до того, как тело его предшественника было предано земле. Обычные христиане, как правило, демонстрировали свою преданность церкви с помощью беспорядков и мятежей[143].
Божье воинство
Авторитет церкви основывался отнюдь не только на ее материальных ресурсах. Жители тогдашнего римского мира твердо верили в то, что на них нападают злые духовные силы, которым могут противостоять лишь выдающиеся герои духа. В первую очередь к последним относились многочисленные святые люди империи, аскеты и отшельники, монахи и столпники, решительно отвергшие мир, что позволяло им противостоять силам зла. К V веку зловещие политические события мира способствовали тому, что многие люди искали прибежища в духовной жизни, поскольку монашество предлагало им целостное альтернативное общество[144].
Люди того времени видели в монахах и аскетах священное воинство, постоянно участвовавшее в религиозной битве, или духовных атлетов. Именно в эту эпоху знаменитые святые начали жить на столпах, поднимая наверх пищу, которую им приносили верные ученики. Около 420 года Симеон Столпник вошел на колонну, где он провел тридцать невероятных лет. Для обычных христиан – и богатых, и бедных – такое радикальное благочестие доказывало, что люди, подобные Симеону, находятся в особой близости с Богом, и множество христиан обращалось к ним за советом[145].
Мощное народное почитание, окружившее подобных людей, свидетельствует о господстве подозрительного отношения к материальному миру, и особенно к сексуальности: истинная святость состоит в полном отказе от подобных соблазнов. Из этого следовало, что идеальный христианин должен не только жить в безбрачии, но также отказываться, насколько возможно, от любой формы материального комфорта, включая еду, кроме абсолютно необходимой для поддержания жизни в теле. Ему надлежит стать «мертвым телом без могилы», ходячим мертвецом. Харизматическая власть аскетов намного превосходила власть любого секулярного персонажа, так что миряне считали, что им следует изо всех сил подражать инокам. Если мы поразмыслим о таком идеале, мы начнем подозрительно относиться к распространенному сегодняшнему убеждению, что христианство тесно связано с семейными ценностями. В ту эпоху христианство звучало как призыв отказаться от семьи в той мере, в какой человек способен[146].
