Юрий Мухин - Неизвестный Берия. За что его оклеветали?
– Сделаем, Никита Сергеевич.
Огольцов достал из портфеля лист бумаги и положил на стол, рядом авторучку, затем вынул портсигар, раскрыл его и положил рядом с бумагой. В портсигаре была вата, Огольцов поднял верхний слой, показав внутри две ампулы. После этого сделал Майрановскому жест рукой – распишись! Тот расписался в акте.
Хрущев, с интересом показывая пальцем на ампулы, спросил:
– Это и есть… это?
– Да! – подтвердил Огольцов.
– И никто не узнает, что Ромжа…того?
– Мы сначала узнаем анамнез, то есть, к каким сердечным заболеваниям Ромжа предрасположен, – начал пояснять Майрановский, – а потом используем соответствующее средство – одну из этих двух ампулок – и спустя от полусуток до двух суток у него будет либо инфаркт, либо инсульт с летальным исходом. Если патологоанатом не будет догадываться, в чем дело, то он отравления не обнаружит.
– Ага… – протянул Хрущев уважительно, а потом напутствовал. – Так как извести такого гада-попа это богоугодное дело, то с богом, товарищи! И чтобы ни один комар носа не подточил!
Майрановский спрятал портсигар во внутренний карман, а Огольцов положил акт в свой портфель и скомандовал.
– Товарищ полковник, вы поступаете в распоряжение министра государственной безопасности Украины генерал-лейтенанта Савченко!
– Есть! – подтвердил получение приказа Майрановский.
Хрущев и Огольцов попрощались с Майрановским и Савченко, пожав им руки, и те вышли. Хрущев и Огольцов подошли к окну, наблюдая, как Савченко и Майрановский сели в вагон. Спустя несколько секунд из вагона спустился дежуривший в купе сотрудник МГБ и помахал рукой в голову поезда. Послышалось усилившееся пыхтение паровоза, и поезд тронулся. Хрущев прервал молчание.
– Были на фронте, товарищ Огольцов?
– По декабрь 42-го был начальником управления НКВД в блокадном Ленинграде.
– С Андреем Александровичем Ждановым работали?
– Да, но больше, конечно, с Алексеем Александровичем Кузнецовым.
…Когда возвращавшийся с рыбалки Хрущев вспомнил этот эпизод полугодичной давности, то ему сразу стало понятно, кто поддерживает заговорщиков в МГБ СССР, и стало немного легче – все таки министр МГБ и первый его заместитель в заговоре – это кое-что!
Тогда же Никита увидел и яды скрытого действия, и узнал, кто их хранит, но пока еще не придал этому значения. Тем более, что Кузнецов выполнил свое обещание, послал комиссию на Украину, нашел у Кагановича массу недостатков и секретариат ЦК внес предложение вернуть на Украину Хрущева. Так что к декабрю 1947 года Никита вновь стал хозяином в Киеве.
Кадры решают все
Лиха беда – начало! Но в атомном проекте беда началом не удовлетворилась, и чем дальше продвигалось дело, тем больше вопросов обрушивалось на исполнителей и, соответственно, на Берию.
Разведка добыла огромное количество материалов по атомному проекту. Скажем. Уже к 1945 году было подробное описание самой атомной бомбы: «Активным материалом атомной бомбы является элемент плутоний фазы дельта с удельным весом 15,8. Он изготовлен в виде полого шара, состоящего из двух половинок, которые, как и внешний шарик «инициатора», спрессовываются в атмосфере никелькарбонила. Внешний диаметр шара 80–90 мм. Вес активного материала вместе с «инициатором» 7,3—10 кг… В одном из полушарий имеется отверстие диаметром 25 мм, служащее для ввода «инициатора» в центр активного материала, где он укреплялся на специальном кронштейне… Отверстие закрывается пробкой, также изготовленной из плутония».
Казалось бы – ну что еще надо? Отдай это описание мастеровому, и он тебе эту бомбу смастерит. Но не тут-то было! В подробных и порою огромных по объему собственных исследованиях нуждалось чуть ли не каждое слово в этом описании. Скажем, слово «плутоний». Это химический элемент, которого на Земле нет. Понятно было, что это металл. Но какие, у этого металла свойства?
Начали исследовать, и стало выясняться, что при охлаждении из жидкого состояния в застывшем плутонии шесть раз меняется форма его кристаллов, и объем у каждого из этих кристаллов разный, в связи с чем, из-за напряжений, вызванных этим внутренним изменением объема, отливка из плутония рассыпается в порошок. А этот порошок на воздухе самовозгорается, в связи с чем, работа с плутонием в обычных условиях невозможна. Однако на этом трудности работы с плутонием не кончаются. Из-за тугоплавкости и высокой реакционной способности плутония литьевые формы для него можно было изготавливать из весьма редких и дорогих материалов. Наиболее пригодны для этих целей оказались платина, тантал и вольфрам. А при литье необходимо было свести до минимума окисление плутония в процессе его плавления и разливки, а это потребовало надежного высокого вакуума в технологическом оборудовании, включая плавильные печи. После успешного решения этих вопросов, начались трудности, связанные с предотвращением растрескивания отливок из плутония в процессе их охлаждения. Большие затруднения возникли и при прессовании плутония, поскольку при низких температурах плутоний из-за высокой хрупкости с трудом поддается деформации и лишь при 310–450 °C плутоний пластичен и может подвергаться всем видам обработки давлением. Однако, опять-таки, при охлаждении нужно пройти три наиболее опасных превращения с изменением объема плутония и проблемы коробления и растрескивания оставались, и т. д. и т. п.
И так по каждому элементу, по каждой детали, создаваемой в ходе атомного проекта. И для поиска решений по этим десяткам тысяч проблем и проблемок нужно было эффективно сосредоточить, организовать и обеспечить усилия всех наличных научных и инженерных сил, которые страна смогла для этого выделить. В конце концов, Берия сумел организовать на это научные и инженерные силы, и именно это предопределило, что, в чистом времени, на создание бомбы СССР затратил примерно те же три года, что и США. Но это были проблемы нового, неизвестного.
Однако возникли проблемы и в том, что уже, казалось бы было пройденным этапом. После войны люди расслабились, многим хотелось «просто пожить», под чем они понимали праздность и стяжательство. Многим хотелось работать спустя рукава, невзирая на то, что у СССР на такую их работу времени не было. Да, атомный проект двигался, но он двигался не с той скоростью, с которой хотел его двигать Берия. Что было делать?
Ничего нового тут нельзя было придумать – нужно было искать тех, кто не расслабляется, тех, кто получает удовольствие, как и сам Берия, не от праздности, а от творчества. Кадры нужно было подбирать, а для этого нужно было видеть их в деле, а для этого нужно было быть там, где кадры делают дело.
Летом, 8 июля 1947 года Берия, Ванников и с ними свита человек в 15 шли по огромнейшей строительной площадке будущих комбината и города, которые впоследствии будут названы Челябинск-40.
В промышленности мало дураков показывать начальству истинное состояние дел, и на этой стройке к приезду начальства подготовились: внешне все выглядело очень деловито – работали машины и механизмы, туда-сюда сновали озабоченные рабочие и инженеры. Но и Берия, и Ванников были стреляные воробьи, не одну стройку видевшие во время войны и после. Их на этой показушной мякине провести было не просто.
Берия остановился у очередного котлована, внутри которого с полсотни заключенных подравнивали лопатами грунт и переносили с одного места на другое с машину горбыля.
– Что это за объект?
Начальник строительства начал суетливо смотреть в услужливо развернутый перед ним ситуационный план, в конце концов ему подсказали, что это, и он бодро ответил.
– Трансформаторная подстанция главной насосной станции.
– Какова должна быть готовность на сегодня?
Несколько человек начали листать бумаги, и начальник строительства наконец доложил.
– Должны монтироваться трансформаторы.
Ванников тут же посмотрел на начальника Управления оборудования.
– Где трансформаторы?
Тот быстро пролистал свои бумаги.
– Прибыли, и уже на складе все три. В пути четвертый – запасной.
– Кто за это отвечает?! – Ванников указал пальцем на котлован.
Робко выступил из толпы полненький инженер в очках и затарахтел оправдывающейся скороговоркой.
– Начальник 17-го стройучастка инженер Абрамзон. Товарищ Ванников, я не виноват, что я могу сделать?
– Где фундаменты, где здание?! – рыкнул Ванников.
– Я каждый день даю заявки, и каждый день одно и то же: леса на опалубку нет, арматуры нет, транспорта нет. А теперь Абрамзон виноват!
– Где лес? – Ванников повернулся к начальнику Управления снабжения.
– Товарищ Ванников! – снабженец, давно привыкший, что на него всегда вешают всех собак, спокойно открыл журнал на нужной странице и доложил. – На складах более 7 тысяч кубов только доски. Мы прибывающий лес уже за забором складываем.
