Александр Костин - ЗАГОВОР ГОРБАЧЕВА И ЕЛЬЦИНА: КТО СТОЯЛ ЗА ХОЗЯЕВАМИ КРЕМЛЯ?
«Сейчас обнародовано, что матерью Андропова была учительница музыки Евгения Карловна Файнштейн. С отцом дело сложнее. По некоторым данным, им был телеграфист железнодорожной станции Владимир Либерман, сменивший после революции свою фамилию на Андропов. Но, конечно, и здесь, при желании, не трудно добраться до истины. Бывший первый секретарь Краснодарского крайкома партии Сергей Федорович Медунов в одном из своих интервью рассказал, что его собственный отец работал на железнодорожной станции вместе с отцом Андропова и хорошо знал того. По свидетельству Медунова, отец Андропова по национальности был польским евреем. Как у Жириновского. Увы, самому Сергею Федоровичу знание тонкостей родословной Андропова не принесло в жизни ничего, кроме неприятностей. Летом 1978 г., когда он, как первый секретарь крайкома был в полной силе, мне довелось встретиться с Медуновым в качестве сотрудника одного из журналов ЦК. Так совпало, что в моем присутствии Медунов по аппарату ВЧ поздравлял маршала Устинова с присвоением тому звания Героя Советского Союза. Изюминка поздравления заключалась в том, что печать еще не дала официального сообщения о награждении. Это дало собеседникам повод для шуток о неограниченных возможностях «партийной разведки». Разговор продолжался минут 15, был почти приятельским, с остротами и смешками. Интересовались, как дела у членов семьи с той и другой стороны. Маршал расспрашивал о здоровье внучки Медунова, страдавшей, если не ошибаюсь, тяжелым костным заболеванием. Меня вся эта сцена убедила, что за спиной партийного лидера Краснодарского края стоит мощная сила. Поэтому я был озадачен, когда спустя некоторое время по Москве вдруг стали гулять слухи, будто сотрудники КГБ вскрыли в крае большие злоупотребления, а у самого Медунова при обыске на квартире изъяли «4 контейнера ценностей», и что теперь Андропов требует примерно наказать виновного, а Брежнев не выдает «своего». Тогда я еще, конечно, ни в коей мере не догадывался, что это был типичный гебистский метод подготовки к устранению с политической арены человека, который мешал Андропову. И даже могущества маршала Устинова оказалось недостаточно, чтобы предотвратить расправу. Сергея Федоровича переместили в Москву на малозначительную должность заместителя министра сельского хозяйства РСФСР. В июне 1983 г. наступила наконец развязка. Пленум ЦК КПСС под председательством генсека Андропова вывел Медунова из состава ЦК и исключил из партии. По линии Президиума Верховного Совета СССР, где председательствовал опять же Андропов, его лишили всех государственных наград, а по линии правительства освободили от работы. Как в таких случаях заведено, на газетных полосах появились хлесткие разоблачительные статьи и запестрел приговор «медуновщина». Думаю, что жизнь Медунову спасло только то, что через пару месяцев после пленума Андропов сам отправился навсегда в больницу. Годы спустя, на закате лет, Медунов скажет о себе: «Я человек со сладкой фамилией и горькой судьбой».
В порядке комментария к этой истории хотел бы заметить, что, будучи членом партии, сам я с пониманием воспринимал писаные и неписаные правила, нормы или условности партийной жизни. Вместе с тем, во мне всегда пробуждала чувство категорического неприятия практика коллективной расправы на Пленумах ЦК, когда вчерашнему партийному товарищу, ставшему вдруг изгоем, отказывали в праве на попытку объясниться. Было в этом что-то постыдно-волчье, хотя, конечно, волки подобного среди своих не практикуют. На момент июньского Пленума Медунову было 68 лет, партийный стаж 40 лет, из них 7 лет — член ЦК. Он прошел войну от звонка до звонка, оставался в рядах армии до 1947 г. 6ыл Героем Социалистического Труда, кавалером четырех орденов Ленина, двух орденов Трудового Красного Знамени, несчетного множества медалей. Не менее половины членов Пленума, все члены Политбюро и Секретариата ЦК знали его лично, нередко многие годы. Несмотря на все эти обстоятельства и заслуги, Андропов, с трусливого согласия присутствующих, не позволил Медунову и слова сказать в свое оправдание. В тягостной атмосфере коллективной подлости, чуть пошатываясь, с почерневшим обмякшим лицом, покрытым инеем холодного пота, по красной ковровой дорожке Сергей Федорович покинул зал Пленумов ЦК. Травля Медунова продолжалась и с пришествием к власти Горбачева, с которым, в бытность того первым секретарем Ставропольского крайкома, он соперничал. Однако Сергей Федорович оказался человеком не слабым. Ценой долгих унизительных мытарств по инстанциям он сумел-таки очистить свое имя от грязи гебистской клеветы. В 1990г., несмотря на помехи со стороны тогдашнего президента Горбачева, Прокуратура СССР отмела как необоснованные все выдвигавшиеся против Медунова обвинения. Ему, уже 75-летнему, вернули государственные награды, восстановили в партии. Но сделали это по подлому, без газетного шума и публичных извинений. Он долго болел и умер в Москве в сентябре 1999г., пережив своего мучителя больше, чем на 15 лет».
Вот именно, по той причине, что травля С. Ф. Медунова продолжалась и с пришествием к власти Горбачева, мы считаем, что выдвинутая В. Легостаевым версия о причине нападок на Первого секретаря Краснодарского крайкома была не основной. Хотя, кто знает, прорвись на Кремлевский Олимп под крыло «любящего» его Л. И. Брежнева, Медунов мог озвучить и другую, компрометирующую Андропова информацию. Однако, Горбачев «додавливал» Медунова отнюдь не за то, что тот знал больше других о пятом пункте анкеты Андропова, у него на этот счет были другие резоны, а именно, месть за перенесенные им страхи и волнения во время борьбы за вожделенное кресло секретаря ЦК по сельскому хозяйству, которое больше подходило Краснодарскому «аграрию», чем Ставропольскому «комбайнеру».
А что же это еще за событие, спасшее Горбачева от неминуемой расправы, которое произошло, как пишет Легостаев «через пару месяцев после июньского Пленума 1983 года», перечеркнувшего жизнь С. Ф. Медунова? Общеизвестно, что первого сентября Андропов провел, как потом оказалось, последнее в своей жизни заседание Политбюро, а вечером вылетел в Крым, в отпуск и ничего не предвещало, что буквально через несколько дней он «…сам отправиться навсегда в больницу», а через пять месяцев в мир иной.
По официальной версии Андропов на отдыхе простудился, застудил почки, болезнью которых он страдал много лет, и вынужден был вернуться в Москву под наблюдение кремлевских врачей. Впрочем, лучше предоставить слово непосредственному автору «версии», которая была так тщательно «проработана», что просуществовала четверть века после смерти Андропова, не вызывая ни у кого хотя бы малейших сомнений в ее достоверности — академику Е. И. Чазову:
«Перед отъездом в Крым мы предупредили всех, в том числе и Андропова, что он должен соблюдать режим, быть крайне осторожным в отношении возможных простуд и инфекций. Организм, почти полностью лишенный защитных сил, был легко уязвим и в отношении пневмонии, и в отношении гнойной инфекции, да и других заболеваний. Почувствовав себя хорошо, Андропов забыл о наших предостережениях и решил, чтобы разрядить, как ему казалось, больничную обстановку дачи, съездить погулять в лес. Окружение не очень сопротивлялось этому желанию, и он с большим удовольствием, да еще легко одетый, несколько часов находился в лесу.
Надо знать коварный климат Крыма в сентябре: на солнце кажется, что очень тепло, а чуть попадешь в тень зданий или леса — пронизывает холод. К тому же уставший Андропов решил посидеть на гранитной скамейке в тени деревьев. Как он сам сказал позднее, он почувствовал озноб, почувствовал, как промерз, и попросил, чтобы ему дали теплую верхнюю одежду. На второй день развилась флегмона. Когда рано утром вместе с нашим известным хирургом В. Д. Федоровым мы осмотрели Андропова, то увидели распространяющуюся флегмону, которая требовала оперативного вмешательства. Учитывая, что может усилиться интоксикация организма, в Москве, куда мы возвратились, срочно было проведено иссечение гангренозных участков пораженных мышц. Операция прошла успешно, но силы организма были настолько подорваны, что послеоперационная рана не заживала…
Мы привлекли к лечению Андропова все лучшие силы советской медицины. Однако состояние постепенно ухудшалось — нарастала слабость, он опять перестал ходить, рана так и не заживала. Нам все труднее и труднее было бороться с интоксикацией. Андропов начал понимать, что ему не выйти из этого состояния»[132].
Вернувшись в Москву, Андропов уже не появлялся в своих кабинетах на Старой площади и в Кремле, а вскоре навсегда покинул квартиру на Кутузовском проспекте и подмосковную резиденцию, оказавшись до конца своих дней изолированным от мира в больничной палате ЦКБ.
Безусловно, «легкое простудное заболевание», о котором талдычил в средствах массовой информации заведующий отделом внешнеполитической пропаганды Леонид Замятин, имело место быть, поскольку сомневаться в справедливости диагноза, поставленного академиком E.И. Чазовым, никаких оснований не было. Однако в «простуду», из-за которой руководитель Советского Союза, перестал появляться на публике, не встречался на пресс-конференциях с представителями масс-медиа, которых интриговало внезапное затворничество Ю. В. Андропова, и даже не поднялся на трибуну Мавзолея в день празднования 66-й годовщины Октябрьской революции — никто не верил. Было отказано в ранее запланированных встречах с рядом политических и общественных деятелей Запада, а также с группой борцов за мир, прибывших в Москву, со ссылкой но «простудное заболевание».
