Юлия Лунева - Босфор и Дарданеллы. Тайные провокации накануне Первой мировой войны (1908–1914)
Возможно, что Бенкендорф был прав, когда говорил, что Грей совершенно не был подготовлен к этому разговору. Британский министр, встревоженный тем, что Чарыков, согласно французским донесениям, заявлял о наличии поддержки со стороны Англии, попросил Лоутера точнее узнать характер предложений российского посла в Константинополе и установить, упоминается ли в них Великобритания.
Грея информировал британский поверенный в делах в Петербурге статс-секретарь О’Берни. Нератов заявил О’Берни, что он не считает настоящий момент подходящим для того, чтобы поднимать перед османским правительством вопрос о проходе через Дарданеллы. Даже если бы турки согласились, то никакое соглашение относительно Дарданелл не могло бы состояться без благожелательного отношения со стороны Англии и Франции[367].
На следующий день, 11 (24) октября, Бенкендорф доверительно обсуждал с Никольсоном вопрос о Проливах. Российский посол пересказал помощнику статс-секретаря свою беседу с Греем и спросил его, что он об этом думает, на что Никольсон ответил, что «это чрезвычайно интересно, важно и дело само по себе очень хорошее»[368]. Поэтому у Бенкендорфа зародилась вера в поддержку со стороны Англии.
12 (25) октября в личном письме Нератову Бенкендорф, не скрывая своей радости и веры в успех, писал: «Нисколько не сомневаюсь в том, что вопрос о проливах назрел. Поддержка Франции мне кажется вполне обеспеченной; ответ сэра Э. Грея также доказывает это, и я не думаю, чтобы мы могли ожидать чего-либо лучшего. Он все еще стоит на позиции 1908 г.; три года назад Грей назвал этот проект преждевременным, теперь он говорит, что готов действовать в указанном смысле, когда это нам будет удобно. Что касается новой формы, в которой мы представляем проект, то он оставляет за собой право рассмотреть ее, но он будет рассматривать ее сочувственно»[369].
Бенкендорф полагал, что идея сближения Османской империи с Россией, а следовательно с Тройственным согласием, нравится Лондону. Однако посол указывает на одно затруднение, на которое и Камбон, и Никольсон обратили внимание, — Турция находится в состоянии войны с Италией, а предложение России несовместимо с российским нейтралитетом. «Россия предлагает Порте ручательство в неприкосновенности Проливов, ее столицы и фактически предлагает свой флот для защиты», — рассуждает Бенкендорф. Он задает вполне оправданный вопрос: «Совместим ли подобный договор с нейтралитетом?»[370]
Между тем во внешней политике Турции намечалась ориентация на сближение с Тройственным согласием и возрастание интереса к позиции Англии. 10 (23) октября Чарыков сообщал Нератову, что, по-видимому, Саид-паша стремится сблизиться с одной группой держав, не разрывая и не обостряя отношений Турции с другой группой[371]. Прекрасно понимая роль Англии в Тройственном согласии, Чарыков считал, что туркам было бы легче начать сближение с Лондоном, чем с Россией или Францией, а «для нас, если мы заблаговременно сговоримся с лондонским кабинетом, хотя бы с обещанной французской поддержкой, такое сближение может лишь облегчить предстоящие с Турцией переговоры»[372].
15 (28) октября Чарыков доносит Нератову, что великий визирь выразил французскому послу в туманной форме свои пожелания сближения с Британией и Францией. Саид-паша между прочим сказал: «Мы, конечно, можем бороться при теперешней обстановке, однако, будь у нас флот, Италия уступила бы тотчас. У нас нет флота, но флот имеется у других держав, например, у Франции и Англии. Если бы эти державы установили соглашение с нами, то образовались бы такие внушительные силы, что к нашему соглашению примкнула бы и Италия»[373]. Вслед за этим, 31 октября, последовало официальное турецкое предложение о союзе с Англией. Турецкий посол в Лондоне Тевфик-паша предложил от имени своего правительства Э. Грею вступить в переговоры между Турцией и Великобританией. «Мы готовы вступить в переговоры о союзе с одной Англией или принять участие в соглашениях, которые сейчас существуют между Англией и другими державами»[374].
Основным мотивом этого внезапного выступления в Лондоне было стремление получить от Британии поддержку в борьбе против Италии, чтобы сохранить турецкое владычество в Триполи. Несмотря на существующие англо-русские противоречия на Ближнем Востоке, Грей отклонил турецкое предложение, сославшись на нейтралитет Англии в итало-турецкой войне.
2 ноября Грей передал Тевфик-паше ответ британского правительства, в котором говорилось, что оно не может начать переговоры об установлении союза, так как это несовместимо с его нейтралитетом в триполитанской войне[375]. При этом турецкая дипломатия рассчитывала на то, что возражение Форин оффис приведет русские планы в отношении Проливов к провалу. Именно поэтому Турция неоднократно намекала Британии об опасности русских планов в Проливах для ее интересов. Турецкий посол в Лондоне даже спросил Грея, «не считает ли министр иностранных дел, что интересы Англии затрагиваются теми преимуществами, которые Россия хотела бы получить, заключив новое соглашение относительно режима проливов»[376].
2 ноября 1911 г. Нератов решил, что настало время получить от французского и английского правительств письменные формулировки об их отношении к предоставлению России свободы плавания через Проливы. Временно управляющий Министерством иностранных дел писал российским послам в европейских столицах, «что наряду с поддержкой при переговорах с Турцией, каковые по местным условиям могут затянуться или быть отсроченными, мы желали бы воспользоваться нынешними политическими обстоятельствами, чтобы получить от названных держав формулировку их отношения непосредственно к нашим домогательствам в вопросе о проливах»[377]. В тот же день Нератов поручил Н. Д. Остен-Сакену в Берлине и H. Н. Гирсу в Вене выяснить отношение Германии и Австро-Венгрии к вопросу о Проливах.
Российская дипломатия заблуждалась, веря в лояльное отношение Англии к предпринимаемым Чарыковым переговорам. Британское правительство не желало преждевременно раскрыть свое отношение к планам Петербурга на Ближнем Востоке. Открытое выступление против российских интересов могло отрицательно сказаться на Антанте, которая была очень важна для Англии в грядущем конфликте с Германией. К тому же британская дипломатия рассчитывала на то, что Германия и Австро-Венгрия будут активно возражать против открытия Проливов[378]. Английская дипломатия также прекрасно понимала, что против русских предложений выступят все партии в Турции[379], и поэтому надеялась, что в Константинополе будут таскать каштаны из огня для Англии, отклонив русские предложения.
После того как Англия отказала Турции в поддержке, Саид-паша решил, создавая проволочки, задержать отрицательный ответ на русские предложения. Этим он на время стремился устранить опасность ухудшения русско-турецких отношений, а также сохранить возможность прибегнуть к помощи России в случае бомбардировки Италией Проливов. 5 ноября, когда истек двухнедельный срок, испрошенный Саид-пашой для обдумывания русского предложения, он попросил у Чарыкова предоставить ему отсрочку, сославшись на обсуждение предложений российского посла с важными лицами.
Однако вскоре британской дипломатии пришлось открыто изложить свое отношение к русским предложениям, которое было далеко не в пользу России. Российская дипломатия, отдавая себе отчет в невозможности «урегулировать» вопрос о Проливах без согласия других держав и в особенности Англии и Франции, решила добиться от союзниц письменной формулировки об их отношении к проблеме открытия Проливов для русских военных кораблей[380]. На инициативу Нератова получить от британского кабинета в письменной форме заявление о Проливах Бенкендорф писал: «Я попытаюсь. Но я не уверен в успехе. Надо предвидеть возражения против нашей формулы». Бенкендорф уже понял, что Лондон не только не поддерживает идею русско-турецкого сближения, но и противится ее осуществлению.
22 октября (4 ноября), в день подписания франко-германской конвенции о Марокко и Конго, Извольский решил в российских интересах использовать этот психологический момент: «Ввиду подписания франко-германского соглашения мне показалось необходимым тотчас же и до официального принятия его нами закрепить результаты моих разговоров с де Сельвом относительно проливов и о Северном Китае. Я предпочел такой быстрый образ действия более формальным переговорам, особенно чтобы не подать де Сельву повода обсуждать наши требования с Англией и, может быть, с другими державами»[381].
