Восточный деспотизм. Сравнительное исследование тотальной власти - Карл Август Виттфогель
В только что появившихся Соединенных Штатах Джефферсон боролся за отмену закона о первородстве и майората, считая это необходимым условием устранения «феодальных и неестественных различий» между людьми. И он основывал свою политику на философии, которая не доверяла торговле и промышленности в такой же степени, в какой он верил в независимых фермеров, владеющих землей. Среди тех, кто составлял текст Американской конституции, владельцев средних и мелких наделов могло и не быть, но их влияние было очень велико. Революция, которая «началась как протесты торговцев и бунты мастеровых», была доведена до конца с помощью штыков восставших фермеров (Бирд Ч. Рост американской цивилизации).
Но этим дело не ограничилось. Через несколько десятилетий после революции интересы сельскохозяйственных рабочих начали столь эффективно преобладать над торговыми и банковскими интересами прибрежных городов, что в 1812 году это чуть было не привело к началу войны с Англией. Поэтому вполне справедливо будет заявить, что к падению феодальной системы первородства и майората в Соединенных Штатах привело появление мобильной городской собственности.
Государства феодальной и постфеодальной Европы
Консолидации феодальной и постфеодальной земельной собственности в Европе угрожали совсем иные силы. В самый разгар конфликта представители абсолютистского государства пошли в атаку; и внешнее сходство с восточной версией этой войны помогает понять истинную природу того, что случилось на Западе.
Почему феодальным лордам Европы удавалось сохранять свою земельную собственность? Потому что, как уже было показано выше, в «лоскутном одеяле» средневековой Европы национальные и территориальные лидеры не имели сил, чтобы этому помешать. Конечно же, суверен, самый влиятельный владелец земель и людей, имел определенную публичную власть. Он требовал военной службы от своих сеньоров, вассалов и лордов; он обладал некоторыми верховными юридическими функциями; он поддерживал отношения с владыками других стран, и его власть усиливал тот факт, что большая часть его вассалов могла владеть своими землями только до тех пор, пока они выполняли обязательства, которые они брали на себя при формальном введении их во владение того или иного феода. Таким образом, лорды первоначально были держателями, а не хозяевами своих земель; и они оставались таковыми по крайней мере теоретически даже после того, как эти владения стали наследственными.
Такое положение дел описано во многих источниках. С определенными изменениями, которые приобрели особенно важное значение в такой стране, как Англия после норманнского завоевания, оно господствовало на большей части Западной и Центральной Европы в течение начального периода феодализма. Впрочем, авторы исторических книг обычно предпочитают описывать отношения между феодальным лордом и его сувереном, а не отношения между самими лордами, несмотря на то что с точки зрения развития собственности это и есть самое главное.
Не имеет значения, держал ли барон свой феод временно или это было его наследственное владение, вся жизнь феодала проходила в принадлежавшем ему замке, а не при королевском дворе. Именно такое, обособленное положение барона и определяло его личные и социальные контакты. Король имел право требовать от своих вассалов военной службы в течение нескольких недель; но за пределами этого периода, ограниченного договором, продолжительность которого могла увеличиваться за счет оплаты, король не имел права контролировать действия вассала. Барон или рыцарь мог использовать своих солдат в войне с соседями. Он обладал правом отправлять их в погоню за кем-нибудь, а также в разного рода экспедиции. И что самое важное, он имел право встречаться с соседями своего короля, которые, как и он, стремились продвигать собственные интересы.
Атомизированный характер политического порядка стимулировал создание союзов между местными и региональными вассалами, которые в одиночку не могли противостоять суверену, но, объединившись, делали это очень успешно. В соревновании между усилением власти лорда (и бюргера), с одной стороны, и королевской власти – с другой, усиливавшиеся центральные правительства обнаруживали, что теперь им противостоят не рассеянные феодальные и городские силы прежних дней, а организованные сословия, способные защитить свои экономические и социальные права.
В Англии еще в XI веке королевских держателей земель называли баронами; первоначально это слово обозначало группу людей, а не одиночек: «Это слово в единственном числе не употребляется». И бароны почувствовали необходимость в объединении своих действий только тогда, когда правительство попыталось лишить их независимости. Последний раздел Великой хартии вольностей был совершенно справедливо назван «Первое признание королем права баронов коллективно противостоять королевским силам». Вскоре после этого «все английские дворяне… поклялись друг другу не давать королю никакого ответа, кроме communis responsio (совместного)». И это случилось в тот век, когда английские лорды заложили основы передачи своих земель старшему сыну.
На континенте время и многие другие причины не позволили добиться подобных результатов. Но всеобщий тренд был именно таким. Применив к своим феодам принцип неделимости, который после отмены феодального принципа военной службы потерял первоначальное значение, благородное сословие смогло консолидировать свою собственность в Испании, Италии, Франции и Германии.
Следует отметить, что дворяне, благодаря которым феодальные государства и постфеодальные общества сохраняли равновесие, в какой-то мере были обязаны своими успехами в приобретении собственности отношению к ним бюрократии и абсолютизма. Многие аристократические члены этой бюрократии ощущали глубокую симпатию к земельному дворянству, с которым они имели тесные связи.
Разрываемые конфликтующими собственническими и бюрократическими интересами, представители западного абсолютизма не доводили до крайности свое организованное сопротивление привилегированным крупным землевладельцам. В результате этого в недрах феодального общества зародилась одна из самых сильных форм частной собственности, которая известна человечеству.
Гидравлический абсолютизм одержал победы там, где государства восточного феодализма потерпели провал
В Европе конца феодализма и постфеодальной Европе государство признавало такую систему наследования земель, при которой один сын получал преимущество перед другими. А в современном западном мире государство позволяет человеку распоряжаться своим имуществом, как он захочет. Гидравлическое же государство не предоставляет подобной свободы решения ни держателям мобильной собственности, ни землевладельцам. Его законы наследования требуют раздела имущества умершего на более или менее равные части, что приводит к периодическому раздроблению собственности.
У примитивных народов, живущих за счет добывающих отраслей экономики или примитивного сельского хозяйства, законы наследования весьма разнообразны. Можно предположить, что предшественники гидравлического общества, в большинстве своем, вряд ли имели такую систему наследования, которая признавала лишь одного наследника и которую должен был уничтожить гидравлический
