Персидская литература IX–XVIII веков. Том 2. Персидская литература в XIII–XVIII вв. Зрелая и поздняя классика - Анна Наумовна Ардашникова
Изложение событий в сказке выдержано в комических тонах, что местами подчеркнуто легким пародированием стиля и приемов батальных частей Шах-нама. Автор использует «героический» размер мутакариб, хотя по форме «Кот и мыши» не являются маснави: в рифмовке маснави написаны только три первых бейта, остальные рифмуются по схеме монорима.
Среди традиционных мотивов героического эпоса, пародируемых в сказке «Мыши и кот», можно отметить плач по убитым героям, прибытие гонца с объявлением войны, собирание войска. Пародийной трансформации ‘Убайд Закани подвергает как сюжетные ходы, так и отдельные устойчивые содержательные компоненты героического сказа: «богатырская похвальба» вложена поэтом в уста мышонка, который попал в винный погреб, где охотился кот:
Однажды кот отправился в винный погребок,
Чтобы поохотиться на мышей.
Когда дверь винного погребка перед ним отворили,
Важно он прошествовал внутрь.
За винным кувшином устроил засаду,
Словно разбойник, притаившийся в пустыне.
Вдруг из-под стены выскочил мышонок,
И с криком прыгнул в кувшин.
Сунул голову в кувшин и напился вина,
Захмелел, как разъяренный лев.
Вскричал он: «Где кот, я готов оторвать ему голову,
И выставить ее напоказ на площади.
Головы сотни котов я принесу,
В час прощения в день милости (т. е. в Судный день).
Кот для меня – [последняя] собака,
Если выйдет [против меня] лицом к лицу на ристалище.
Я – память о них во веки веков!».
Кот это услышал, и, слова не говоря,
Навострил когти и [оскалил] зубы.
Внезапно он прыгнул и мышонка схватил,
Словно барс, охотящийся в горах.
Мышонок взмолился: «Я – твой раб!
Прости мне мои прегрешения!
Пьян я был, выпивал я иногда,
Ведь порой изрядно выпивают пьяницы!»
Я – твой раб, я раб с кольцом в ухе,
Я – твой раб с ярмом на шее!».
Пойманный мышонок тут же переходит на униженный верноподданнический тон, в котором легко угадываются интонации покаянного прошения или клятвенных стихов (сауганд-нама, касамийат). Подобные мотивы включали в панегирические касыды опальные поэты, стремящиеся вернуть благосклонность повелителя.
Выбирая для своей сказки монорифмическую форму, Закани учитывал и возможности пародирования касыды, парадного жанра придворной поэзии, полного высокой книжной лексики и этикетных формул восхваления. Кроме того, в самой касыде имелись богатые повествовательные возможности, реализацию которых можно найти в творчестве признанных придворных стихотворцев X–XII вв. К тематическому репертуару касыды, ее стандартным приемам и словесным клише отсылает ряд эпизодов сказки, пародирующих дворцовые церемониалы (пиршество, поднесение даров, прибытие жалобщиков к монарху и т. д.). Наиболее явственно связь с касыдой как объектом пародирования ощущается в эпизоде поднесения мышиным посольством благодарственных даров коту:
Все мыши в знак любви собрали для кота
Разные подношения:
Один [мышонок] нес бутылку вина,
Другой – жареных барашков.
Еще один нес вазочку с кишмишем,
А другой – солонку.
Еще один нес сушеные персики, начиненные сахаром
и орехами,
А другой – сласти к вину и воду для полоскания рта.
Еще один нес тарелку с сыром,
А другой – жареные фисташки.
Еще один нес тарелку, полную фиников,
А другой – ягоды облепихи и красной черешни,
Вазочки с леденцами (набат), солеными семечками,
Фундуком и колотым сахаром.
Еще один нес на голове казан с пловом,
Сдобренный соком оманского лимона.
Все они шли, как полагается по этикету,
И на голове каждый нес поднос.
Положили на плечо кушаки, и шапки, и халаты,
Как слуги перед шахами.
Прибыли эти мыши к коту
С приветствиями, поклонами и восхвалениями.
Обратились к нему с величайшим почтением:
«Да будут жертвой за тебя все души!
Принесли мы подношение, приличествующее служению тебе,
Согласно тому, каков был приказ».
Сцена принесения даров преувеличенно торжественна, изобилует отсылками к церемониалу, выделена в тексте анафорами и представляет собой развернутую перечислительную конструкции, которую можно охарактеризовать как «реестр» предметов, принадлежащих к общему семантическому полю, в данном случае – угощениям. Смеховой эффект построен не только на том, что в качестве дарителей выступают мыши, а в роли господина – кот. Перечисляются те яства, большинство из которых вряд ли могли бы заинтересовать кота, зато вполне соответствуют традиционной картине приготовлений к пиршеству.
Подобного рода «реестры» птиц, цветов, плодов, старинных песен, мелодий и музыкальных инструментов, социальных страт и возрастных категорий были чрезвычайно распространены в касыдах многих тематических разновидностей. Достаточно вспомнить календарные зачины касыд Манучихри, назидательные и аллегорические касыды Сана’и и Хакани, содержащие такие пространные перечни. Все эти реестры помимо семантической общности перечисляемых объектов роднит и единообразие синтаксической организации всех элементов. У Закани оно оформлено анафорическими повторами: каждое первое и второе полустишие бейтов рассматриваемого отрывка начинается словами «один» (ан йеки) и «другой» (в-ан дигар). Концовка фрагмента изобилует стандартной лексикой придворного панегирика. Это предметы традиционного дарения (кушак, халат, шапка), термины приветствия (салам, дуруд, ихсан). Включен в этот фрагмент и термин самого подношения пишкиш (подарок господину от подчиненного), а также постоянные топосы панегирика – хидмат (служба), фирман (приказ).
Закани великолепно владеет и всеми мотивами традиционного репертуара касыды, и приемами их сочленения и композиционной организации. В повествовательную ткань сказки включены не только сами мотивы придворного панегирика, воспроизводятся также и способы их семантического и синтаксического оформления, присущие именно касыде. Форма, выбранная автором для реализации своего замысла, предопределила и прямые заимствования устойчивых клише и формул из пародируемых образцов. Таким образом, «Мыши и кот» в жанровом смысле представляет довольно сложную картину. Помимо фольклорной сюжетной основы и элементов пародирования двух высоких книжных жанров – героического эпоса и панегирической касыды, в этом произведении можно наблюдать элементы сатиры и предположить скрытый личный пасквиль. Сатирическое жало сказки направлено против таких часто осуждаемых в классической персидской поэзии пороков, как лицемерие, показное благочестие, а также лживость и коварство. По всей видимости, в момент создания сказка Закани воспринималась как остросатирический памфлет, в котором современники легко угадывали выпады против конкретных лиц. Со временем исторические намеки стерлись, но общая социальная направленность сказки сохранилась: это обличение в аллегорической форме религиозного ханжества и произвола властей.
Стараниями официальной критики за ‘Убайдом Закани надолго закрепилась репутация автора, не заслуживающего серьезного внимания. Этому в немалой степени способствовало наличие в его произведениях большого количества непристойностей, характерных для «смеховых» жанров эпохи Средневековья. Однако его сочинения пережили время
