Ирина Измайлова - Петр Великий. Убийство императора
Историки (даже многие славянофилы!) отмечают, что занятый военными и экономическими преобразованиями, Петр I, тем не менее, активно осуществлял и преобразования в сфере культуры и науки.
Н. Н. Молчанов пишет: «Ни о чем так горячо, постоянно, настойчиво не мечтал Петр Великий, как о создании русской школы и русской науки»[31].
Путешествуя по западным странам, государь, наряду с ремеслами и политикой, в особенности интересовался европейской системой образования, накопившей к тому времени огромный созидательный опыт. Для учрежденной в Москве Навигацкой школы, первого светского учебного заведения России, Петр пригласил троих преподавателей-англичан. Но это было лишь начало. Государю вовсе не хотелось, чтобы русских людей учили иностранцы, и он стремился поскорее подготовить своих инженеров, медиков, офицеров, архитекторов.
Уже с конца XVII века в России постоянно выпускаются книги по истории, астрономии, навигации, литературе. По-прежнему направляются за границу молодые люди для обучения различным наукам. Петр все меньше внимания уделяет сословию — при выборе кандидатов для обучения на Западе, как и для назначения на должности, выполнения ответственных поручений, главными критериями являются способности и ум.
Центром образования и культуры предстояло стать Санкт-Петербургу.
Создавая его, государь создавал не просто столицу, не просто неприступную крепость, не просто форпост России на северных рубежах. Он хотел выстроить действительно прекрасный город, который восхищал бы самых взыскательных гостей.
Вначале это казалось немыслимым. Топкие берега Невы, непроходимые чащи, тучи комаров, волки, в первые годы строительства рыскавшие по главным «першпективам», лютые зимы, летняя сырость и буйные ветра Балтики.
Но Петр, поставив себе ясную цель, уже не понимал смысла слова «невозможно».
Современный историк, один из крупнейших исследователей петровской эпохи, профессор Ю. Беспятых в телевизионной передаче, посвященной Санкт-Петербургу, привел удивительный пример. Он напомнил, как создавались великолепные сады, в которых утопает наш город и которыми так восхищаются иностранцы. Любуясь ими, мы и сами не задумываемся, что, казалось бы, в наших широтах не должны расти липы, клены, а уж южному дереву каштану тут и вовсе делать нечего. Но ведь они у нас растут! Да еще и как. Каштаны весною сплошь покрыты высокими свечками своих соцветий, потом на них появляются зеленые «ежики» плодов, и они вызревают! А все дело в том, что триста лет назад по приказу Петра Великого в новый город привозили по весне взрослые деревья из более южных широт России. Привозили и высаживали.
«Из десяти тысяч, — говорит профессор Беспятых, — восемь тысяч погибали. Но две тысячи приживались и росли!»[32] А еще надо добавить, что выживали-то самые выносливые, самые стойкие, то есть лучшие представители породы. Значит их потомство — особенно здоровые и сильные деревья, и «второе поколение» этих лип и каштанов полностью акклиматизировалось, приспособилось в наших местах. Плод каштана далеко не укатится, они растут только в городе, но липок, кленов у нас сейчас полно и в окрестных лесах. Кто задумывается о том, что когда-то их севернее Псковской области не было и быть не могло?
И это стремление сделать северный город садом, чудом — не блажь, не нелепая прихоть монарха. Это то, что всегда так поражало и поражает в русских людях — неутолимая жажда совершенства, гармонии. И чем тяжелее жизнь, тем эта жажда в нас сильнее. А Петр был русским до мозга костей. И он совершил невозможное: за двадцать лет выстроил в совершенно непригодных для жизни и строительства условиях один из самых прекрасных на земле городов.
Да, Петербург дорого стоил. Но он был необходим России. Именно такой: крепость, дворец, райский сад, и вместе с тем — нерушимый символ российского абсолютизма.
Москва оказалась покинута, хотя и не заброшена. Но теперь, в отсутствие государя, в ней могли еще активнее развиваться и консолидироваться силы оппозиции. Хотя до поры до времени эта оппозиция ограничивалась одними разговорами. Окружив себя теперь уже проверенными, испытанными в первых боях и в долгом заграничном путешествии людьми, соратниками и друзьями, Петр Алексеевич стал достаточно силен — его уже невозможно было застать врасплох.
Начало войны
Санкт-Петербург стал, прежде всего, форпостом северных рубежей России, к моменту его основания уже вступившей в войну со Швецией.
Предшествовали этому началу войны переговоры и заключение мира (увы, недолгого!) с давним врагом Руси — Турцией.
Вернувшись из Великого посольства в Москву, Петр оставил в Вене одного из трех великих послов — Прокофия Богдановича Возницына, старого, очень опытного дипломата, много лет проработавшего в Посольском приказе. Ему была поставлена конкретная задача — любой ценой добиться безопасности южных рубежей России. Правда, в 1698 году Петр еще не говорил открыто о войне со Швецией, но умный и проницательный Возницын отлично понимал намерения царя и полностью одобрял их, а потому свою миссию исполнил превосходно.
Основные переговоры с Турцией, в которых принимали участие кроме России еще Австрия, Голландия и Польша, произошли на так называемом Карловицком конгрессе в октябре 1698 года, и о них можно было бы не писать подробно, но много забавных и, напротив, печальных событий, которые ему сопутствовали, делают это дипломатическое предприятие довольно любопытным.
Карловицы — небольшое местечко вблизи Белграда, не были приспособлены для принятия большого числа сановных особ, прибывших из разных стран. (Так и остается загадкой, почему не было найдено ничего лучше!) Жить пришлось прямо на берегу Дуная, в палатках. Меж тем близилась зима, задули студеные ветры, в ноябре пошел снег, а дров для господ-послов никто не заготовил. Не самим же рубить? Да и где?
Остается лишь восхищаться мужеством Прокофия Богдановича. Он был уже очень немолод, но все тяготы выносил стойко. Надо думать, порадовался, что не отказался от старинной русской одежды и приехал на конгресс в долгополой, подбитой соболями шубе. Вот уж когда золоченые европейцы позавидовали московиту!
Стужа и разгоревшиеся на конгрессе страсти способствовали несдержанности иных дипломатов. Польский посол пан Малаховский пришел в Карловицы пешком… у него то ли пали по дороге лошади, то ли их ему вообще не выделили. Но при этом он проявил такой гонор, что начал свое посольство с драки! Полез в бой с русскими за почетное место на одном из собраний. Московиты дали пану отпор. Впрочем, тот вскоре не стерпел лютой стужи и покинул конгресс.
Ко всему, эти места оказались небезопасны: кругом рыскали разбойники, прослышавшие, что в Карловицах собралось много знати. На обратном пути в Вену был ограблен дипломат из Австрии. Он получил серьезное ранение, а четверо его слуг были убиты.
Что до самих переговоров, то благодаря уму, спокойствию, а когда надо и решительности Возницына, они прошли для русской стороны успешно. Турки поначалу хотели предложить России, коль скоро она сама заговорила о мире, самые унизительные условия, но московский посол решительно заявил, что раз так, то Россия вполне может продолжать войну, поскольку «в оной победу одержать может». Тогда турецкая сторона немного снизила тон, но все же потребовала вернуть Азов, на что Возницын не смущаясь отвечал, что сие возможно, если турки отдадут России Очаков и Керчь.
«Турские послы, — вспоминал об этом Прокофий Богданович, — то услышали, в великое изумление пришли и вдруг в образе своем переменились и, друг на друга поглядя, так красны стали, что больше того невозможно»[33].
Спокойному и решительному отпору со стороны русских изумлялись и европейцы.
«Тогда злояростным устремлением, молчав и чернев, и краснев много, испустил свой яд аглинский посол и говорит: уж де это и незнамо что… Я, видя его наглость и делу поруху, говорил галанскому послу, чтоб он того унял»[34].
Но окончательно Возницын «достал» басурман, когда в конце декабря, направив поздравления с Рождеством Христовым всем европейским дипломатам, поздравил и турок тоже…
Ловкость русского дипломата помогла заключить с Турцией перемирие на самых выгодных условиях. Не понадобились даже небольшие уступки, которые Петр, инструктируя Возницына, вполне допускал. В январе 1699 года договор был подписан.
Карловицкий конгресс немаловажен еще и с той точки зрения, что на нем послы иностранных держав воочию увидали, как окрепла и возмужала Россия — теперь ее посланники говорят с друзьями и с врагами уже совершенно другим языком и другим тоном.
Реакция не замедлила последовать. В Москве вскоре работает чуть ли не вдвое больше иностранных резидентов — Европа начинает понимать: игнорировать Россию больше нельзя, это время прошло!
