Владимир Шигин - Господа офицеры и братцы матросы
Если на Балтийском море до 20-х годов XIX века служили офицеры англичане, то на Черноморском море во все времена было много офицеров греков. Опытные моряки и храбрые воины, греки не отличались грамотностью и образованностью, всегда предпочитая теории практику. Типичным представителем этой плеяды может служить капитан первого ранга, впоследствии и контр-адмирал Николай Кумани. Участник сражений при Чесме и Фидониси, при Керчи и Калиакрии, он пользовался большой популярностью среди моряков. Один из современников вспоминает о нем так: «Он (Н.П. Кумани – В. Ш.) говорил по-английски, по-французски, по-итальянски, по-гречески, по-турецки и по-арабски, не умея ни писать, ни читать, ни на одном из языков, кроме русского, на котором с трудом подписывал свой чин и фамилию. Примером его удивительной памяти служил следующий случай: адмирал Ф. Ф. Ушаков, желая убедиться, точно ли Кумани не умеет читать по-русски, написал приказ, состоявший из 7 пунктов, и, отдав его для переписки, хотел позвать Кумани в каюту и заставить его прочитать приказ при себе вслух. Узнав об этом, Кумани приказал писарю занести приказ к нему в каюту прежде, нежели адмирал подпишет его; писарь принес приказ, прочитал его один раз вслух и отнес для подписания. Когда адмирал позвал к себе Кумани, он взял приказную тетрадь наоборот и прочитал весь приказ от слова до слова. Храбрость Кумани была известна самой императрице. Адмиралтейств-коллегия, докладывая ей о произведении Кумани в капитана первого ранга, затруднялась возводить его в высшие морские чины по неграмотности. Государыня на это ответила: «Неграмотность не может служить препятствием к награждению столь храброго и достойного офицера». Впрочем, неграмотность Кумани была скорее курьезом, чем правилом, и именно благодаря этому осталась в анналах флотской истории.
Впрочем, наряду с такими опытнейшими командирами, как Подушкин и Кумани, встречались порой среди командиров судов и кораблей и настоящие баре, те, для кого морское дело было лишь неприятной, но неизбежной ношей, которую надлежало нести ради чинов, званий, наград и пенсии. Один из таких отцов-командиров описан в воспоминаниях адмирала Д.Н. Сенявина. Вот примерный распорядок дня командира линейного корабля «Владимир» князя Шаховского в 80-х годах XVIII века: «Капитан мой был лет под 50 от роду, весьма кроткого нрава, так что во всю кампанию, то есть около полутора года никто не слыхал громкого или гневного его приказания. Время проводил он каждый день почти одинаково. Поутру вставал в 6 часов, пил две чашки чаю, а третью с прибавлением рома и нисколько лимона (что называлось тогда «адвокат»). Потом, причесавши голову и завивши из своих волос длинную косу, надевал колпак, на шею повязывал розовый платок, потом надевал форменный белый сюртук и всегда почти в туфлях, вышитых золотом торжковой работы. В 8 часов в этом наряде выходил на шканцы и очень скоро опять возвращался в каюту. В 10 часов всегда был на молитве, после полудня тотчас обедал, а после обеда раздевался до рубашки и ложился спать. Чтобы скорее и приятнее заснуть старики имели странную на то привычку, заставляли искать себе в голове или рассказывать сказки. Вот и князь наш после обеда искался в голове, а ввечеру сказывали (ему) сказки. Соснувши час, другой, а иногда и третий – вставал, одевался снова точно так, как был одет поутру, только на место сюртука надевал белый байковый халат с подпояскою, пил кофе, потом чай таким же манером, как поутру. Около 6 часов приходил в кают-компанию, сядет за стол и сделает банк рубль медных денег. Тут мы, мичмана, пустимся рвать, если один банк не устоит – князь делает другой и третий, а потом оставляет играть, говоря: «Несчастие», а когда выигрывает, то играет до 8 и до 9 часов, потом перестает, уходит в свою каюту ужинать и в 10 часов ложился спать. Во время сна его никто не смей разбудить, чтобы такое ни случилось».
К счастью, подобных командиров было не так уж много, а к XIX веку практически не стало совсем. Зато были иные. Из воспоминаний современника о поведении П. С. Нахимова в бытность его командиром линейного корабля: «В 1836 году Павел Степанович получил командование над построенным под его же надзором кораблем «Силистрия», на котором, крейсируя по Черному морю, он успел уже заслужить во всем русском флоте блестящую славу образцового моряка и «отца» своих матросов… Однажды корабль «Силистрия», под командою Павла Степановича, находился в эскадре, в крейсерстве для практического плавания, как вдруг, при производстве эволюций, шедший контрагалсом и весьма близко от «Силистрии» корабль «Адрианополь» сделал такой неудачный маневр, что столкновение было неминуемо. Павел Степанович был наверху, видел это, но избежать катастрофы было невозможно. Он только скомандовал: «С крюселя долой» – и людей, стремглав спустившихся вниз, а также всех бывших поблизости, отослал на шкафут за грот-мачту. Павел Степанович остался на юте один. Старший офицер упрашивал его сойти, но он не обратил на это внимания. Трудно представить себе момент более страшный, как тот, когда корабль полным ходом, всею своею массою готовится раздавить другой корабль. С замиранием сердца, притаив дыхание, ожидала команда «Силистрии» этого момента, глядя на своего командира, бесстрашно стоявшего на юте… И вот «Адрианополь» врезался… осыпав осколками Павла Степановича, но, по счастливой случайности, ничем его не ушибло… Когда за вечерним чаем старший офицер спросил Павла Степановича, для чего он не хотел сойти с юта и безо всякой надобности подвергался явной опасности, тот ответил: «Такие случаи представляются редко, и командир должен ими пользоваться; надо, чтобы команда видела присутствие духа в своем начальнике. Быть может, мне придется с нею идти в сражение, и тогда это отзовется и принесет несомненную пользу». Именно в этом таятся нравственные задатки успеха Синопского сражения… В момент этого столкновения автор был гардемарином на вахте фрегата «Месемврия».
Глава шестая
Как хорошо быть адмиралом
Особое положение на флоте во все времена было у адмиралов – тех, кто водил в море боевые эскадры и нес всю полноту ответственности за корабли и моряков перед Богом и Россией. Одни из них навсегда вошли в летописи морской истории Отечества, иные остались вне памяти потомков. Но все они делали одно огромное и важное дело – именно они создали и возвысили то, что зовется настоящим боевым флотом. Среди российских моряков до сих пор ходит старая поговорка времен парусного флота: «Адмирал – это не звание и не чин, адмирал – это счастье». Какими были они, флотоводцы эпохи парусного флота, как жили, каким был их корабельный и домашний быт?
Из рассказа лейтенанта В. Зарудного об обеде у адмирала Нахимова. Обед в данном рассказе – только фон повествования, за которым перед нами предстает образ Павла Степановича Нахимова – классического адмирала парусной эпохи: «В этот день Павел Степанович пригласил к своему столу, по обыкновению, несколько офицеров. Командир фрегата постоянно обедал вместе с ним. Этот раз были приглашены Александр Александрович, вахтенный лейтенант, несколько мичманов, и я в том числе.
Когда мы вошли в каюту, то застали адмирала в веселом расположении духа: он смеялся, ходя взад и вперед по каюте, и тотчас же рассказал Александру Александровичу происшествие, которое его так развеселило. Дело было в том, что ютовой матрос сказал адмиралу какую-то добродушную грубость, отличавшуюся простонародной остротой. Жалею, что забыл содержание анекдота; мы невнимательно слушали Павла Степановича, потому что были заняты созерцанием стола с изящным убранством и гостеприимным содержанием.
– Сегодня арбуз будет, – сказал мне У. шепотом, толкая меня в бок.
Павел Степанович услышал его и быстро обратился к нам с вопросом:
– Откуда взяли, что арбуз будет? Вы ошибаетесь, арбуза не привозили с берега.
– Я уже видел в шкафе, – ответил У., показывая рукой то направление, на котором, действительно, виднелся привлекательный предмет чрез полуоткрытые дверцы шкафа.
Мы взглянули на него с особенною нежностию.
Происшествие это огорчило Александра Александровича. Мичман У. служил при авральных работах на грот-марсе. Иногда при досадных для старшего офицера неудачах на грот-марсе Павел Степанович советовал старшему офицеру не давать мичману У. арбузов. И без того раздраженный Александр Александрович отвечал: какое мне до него дело, пусть себе ест, что хочет.
– Нет-с, нет-с, – говорил Павел Степанович; – вы не сердитесь, а согласитесь со мной, что мичману У. не следует давать арбузов-с: хуже этого для него нельзя ничего придумать.
С удовольствием сели мы за стол.
– Просматривал я газеты, полученные с последней почтой, – сказал Павел Степанович, садясь за стол. – Думал найти в фельетоне что-нибудь о новой книжке «Морского сборника». Нет ни слова, а как много пишут они пустяков! Споры ни на что не похожи-с; я был заинтересован последним спором, захотел узнать, из чего они бьются, – как скучно ни было, прочел довольно много. Дело вот в чем-с. Один писатель ошибся, слово какое-то неверно написал-с; другой заметил ему это довольно колко, а тот вместо того, чтобы поблагодарить его за это, давай браниться! И пошла история недели на две; что ни почта, то все новая брань. Нет, право-с, эти литераторы непонятный народ-с, не худо бы назначить их хоть в крейсерство у кавказских берегов, месяцев на шесть, а там пусть пишут что следует.
