Евгений Жаринов - Жак де Моле
Де Моле изо всех сил старался не слушать сладкий шепот искушения и продолжал ходить из угла в угол, мысленно готовя себя к тому, что муки принять все-таки придется. Кому, как не ему, Магистру, и надо показать пример неколебимого мужества и стойкости…
Каково же было удивление де Моле, когда духовник, который по статусу обязан был посещать столь непростого заключенного, шепотом поведал о четырех рыцарях, решивших вынести во имя ордена страшные муки, какие можно встретить лишь в аду.
Получалось так, что четыре простых тамплиера, которые ничего не ведали о грандиозных планах своих иерархов, добровольно взяли на себя защиту чести ордена.
— Как?! Как их зовут?! — не выдержал и прокричал Магистр.
Шепотом ему были названы имена всех четырех, и он, как ни силился, не мог вспомнить в лицо ни одного из них. Тогда Магистр дал волю слезам. Старый рыцарь оплакивал не только этих невинных мучеников, безропотно отдавших свои жизни во славу ордена, но и свою собственную слабость, свое предательское искушение и скрытую потаенную радость, с которой он думал о возможном заступничестве папы.
Братья, судьбы которых оплакивал сам Магистр, страдали поодиночке. Они и понятия не имели, какой эффект произведет на всех их упорное отрицание вины. Они лежали измученные, каждый в своей камере, на гнилой соломе. Братья были обессилены настолько, что не могли даже испить гнилой воды из деревянной посудины, принесенной тюремщиками. Черствый хлеб рядом с деревянной плошкой жадно доедали крысы, и если бы не глухие стоны мучеников, то у этих животных на обед был бы и кусочек мяса, которое так и манило к себе запахом крови: палачи постарались с удвоенным рвением.
Четверо братьев были разного возраста и в орден вступили в разное время. Кто-то дольше, кто-то меньше мог считать себя храмовником. Но, несмотря на разницу в возрасте и различный срок пребывания в рыцарском братстве, покрывшем себя неувядаемой славой в боях в пустынях Палестины, все они имели нечто общее и по праву могли считаться подлинными братьями. В душе каждого из них тлела до поры до времени особая искра, рождая в их сердцах мечту о возвышенном и стремление к подвигу. Эту тайную искру лишь разжег огонь инквизиции, через боль и страдания показав этим людям, чего они по-настоящему стоят.
Когда каждый из четырех рыцарей-мучеников смог прийти наконец в себя, то к ним подослали сокамерников-шпионов. Инквизиция надеялась сломить сопротивление несчастных тем, что в доверительной беседе лжесокамерники сообщили бы братьям о чистосердечном признании самого Магистра. Мол, ваше упорство все равно никому не нужно. Рухнула вся система, и за вас уже никто не несет никакой ответственности. Спасайся, кто может! Зачем упорствовать, если сдались даже те, кого вы считали своим идеалом, образцом для подражания. Одно дело быть как все, хранить верность неколебимому братству, и совсем другое — остаться в дураках и быть обманутым своими же. Ведь известно, что предают только свои. Вы и так показали, но что способны, и так проявили достаточно мужества — больше ничего от вас и не требуется. Признайтесь в том, в чем все признались.
Следует заметить, что в этих задушевных разговорах подсадные утки не упоминали помимо уговариваемого ими брата никого, кто остался верен клятве. Инквизиция стремилась у каждого мученика создать впечатление напрасной исключительности его поступка, истязая несчастного чувством собственного одиночества и ощущением бесполезности совершаемого подвига.
Система не сдавалась и давила, давила, как «дочь мусорщика», а человек с его благородством и идеалами, за которые он готов был претерпеть любые страдания, не вписывался в установленные нормы и поэтому, истекая кровью, сопротивлялся из последних сил. Система убеждала, что предательство — это не подлость, а проявление ума и дальновидности. Королевские легаты изворачивались как могли, прибегая в своих аргументах к самым изощренным приемам богословской диалектики, заменяя белое на черное, добро на зло и наоборот. Они отрабатывали свой хлеб, жирных каплунов, доходные места и все то, что обычно в конце жизни скапливается в подвале как ненужный хлам. Благородных рыцарей и воинов должны были добить нечистые на руку законники, объединенные общим корыстным интересом в одну большую стаю. Эпоха средневековья на этом процессе навсегда уходила в прошлое. Наступало время законников.
Но система ничего не могла поделать с четырьмя свободными людьми, которым было все равно — предал их Магистр или нет. Мало ли кто и по каким причинам не выдержал испытаний. Но они продолжали защищать свой Храм, остались верны вере Христовой и высоким идеалам благородных сердец, удивляя подвигом своим людей и Бога.
Не осознавая того, они хотели задержать уходящее средневековье, где так ценились доблесть и преданность, хотели показать, что Система не все может, что Система ломается и трещит, как рассохшееся колесо, если она натыкается на Рыцаря, еще в юности своей сделавшего свой окончательный выбор, в каком из миров жить ему, а в каком нет.
Надежды Магистра на благотворное вмешательство папы в дело тамплиеров оправдались, хотя и не в полной мере. Однако родственные узы сделали свое дело, и тихий, «ручной» понтифекс, во всем до этого момента слушавшийся короля Филиппа, неожиданно стал вести себя непредсказуемо и даже агрессивно, путая уже налаженную политическую игру.
Так, 27 октября 1307 года, еще до признаний в суде Гуго де Пейро, папа писал королю, что его (короля) предки, «воспитанные в уважении к Церкви», признавали необходимость представлять на рассмотрение именно церковного суда «все, что имеет отношение к религии и вере, поскольку именно к Святой церкви в лице ее пастыря, первого из апостолов, обращено повеление Господа нашего: «Паси агнцев моих». Высказав этот относительно мягкий упрек, папа пишет более грозно: «Сам Сын Божий, жених Святой церкви, пожелал, чтобы, согласно установленному Им закону, Святой престол был главой и правителем всех Церквей». Несмотря на договоренность постоянно обмениваться всеми сведениями, «вы предприняли эту акцию, арестовав множество тамплиеров и захватив их имущество и людей, хотя члены ордена подчиняются непосредственно Римской церкви и нам лично». И поэтому, писал далее папа, он посылает кардиналов, с тем чтобы они внимательно изучили данную проблему совместно с королем Франции. Имущество же, принадлежащее тамплиерам, папа требовал передать посланным кардиналам, действующим от имени Римской церкви.
Так, папа Климент V, чьи предки родом были из Ренне-ле-Шато, где много веков спустя сельский священник Беранжер Соньер наткнется в своих раскопках на некую тайну, решил принять активное участие в разыгравшейся исторической драме, не желая мириться с ролью простого статиста.
Процесс, который король и его верный легат Ногаре собирались закончить к Рождеству 1307 года, стал затягиваться из-за упрямства папы. В общей сложности этому судебному разбирательству суждено было продлиться долгих 7 лет, что дало возможность заключенным рыцарям собраться с духом и начать по примеру своих стойких четырех братьев вести борьбу с королем на его же поле, то есть на поле закона.
Неожиданно выяснилось, что в среде рыцарей были не только банкиры и воины, но и прекрасные юристы, способные, как в шахматы, обыграть и самого Гийома де Ногаре.
В результате настойчивых действий папы Великий Магистр и еще двести пятьдесят тамплиеров были переданы в распоряжение представителей Климента V.
Взбешенный тем, что у тамплиеров появился серьезный шанс на спасение, Филипп Красивый письменно обратился к папе, требуя вынести храмовникам обвинительный приговор, иначе он, король Франции, будет считать и Климента, и его кардиналов еретиками.
Папа ответил, что он готов скорее умереть, чем осудить невиновных. И даже если они все же оказались виновны, но выказали раскаяние, он, папа Климент V, готов был простить их, вернуть имущество и создать для ордена новый устав.
Одобренный поддержкой папы, Магистр словно вышел из долгой спячки и начал действовать. Скорее всего, на него оказал неизгладимое впечатление пример четырех простых рыцарей, которые всем показали, как надо вести себя в подобной ситуации. Стало известно, что более тридцати тамплиеров скончалось под пытками в застенках инквизиции. Получалось так, что против храмовников начали не судебное разбирательство, а полномасштабные боевые действия, и братство понесло первые тяжелые потери. В этой обострившейся ситуации де Моле решил поддержать всех братьев своим отказом от первоначального признания. Великий Магистр, обратившись к услугам некоего юного брата, который сумел втереться в доверие к врагу, стал распространять среди осужденных восковые таблички, которые содержали призыв отказаться от прежних показаний.
