Борис Григорьев - Повседневная жизнь российских жандармов
Пушкинист Б. Л. Модзалевский приводит еще одно агентурное сообщение «Еврейки» от 9 апреля 1828 года в отношении известной княгини Евдокии Ивановны Голицыной (1780–1850), хозяйки литературного и светского салона на Большой Миллионной улице Петербурга[35]: «Княгиня весь день спит, целую ночь пишет бумаги и прячет их в сундук, стоящий в ее спальне. Все люди говорят, что она набожна, но я была в ее спальне и не нашла ни одной набожной книги; лежат книги больших форматов, — я открыла некоторые; это была французская революция с эстампами, Римская история и проч. Я взяла из одной книги вложенную в нее бумагу, на коей написано множество имен: я удержала оную у себя, дабы можно было из оной видеть, с кем знакома княгиня, и которую при сем прилагаю». До сундука с заветными бумагами «Еврейке» добраться, видно, не удалось, а вот «оную бумагу» удержать у себя сумела…
Кстати, свое донесение «Еврейка» подписала своим настоящим именем: то ли она удостоилась псевдонима на более позднем этапе, то ли о его присвоении ей не было известно. О том, соответствовал ли он ее подлинной национальности или был выбран с учетом ее личных и деловых качеств, архивы тоже хранят молчание.
«Еврейка» в своей деятельности на благо империи уделяла внимание и другим насущным проблемам, например, ходившим по рукам запрещенным стихам и рукописям. Из ее донесений явствует, что это явление в николаевскую эпоху носило универсальный характер и охватывало все слои русского общества от самих столпов государства до научившихся грамоте приказчиков. В числе не брезговавших «самиздатом» лиц агентесса называет генерал-фельдмаршала И. И. Дибича-Забайкальского, генерала от инфантерии А. П. Ермолова и адмирала Н. С. Мордвинова, вполне лояльно настроенных к самодержавию и самому императору Николаю I.
Недремлющее око Екатерины Андреевны в 1827 году уведомляло А. X. Бенкендорфа о том, что «…надо велеть обратить внимание на князя Вяземского, говорят, что он враг Государя и всей Августейшей Фамилии». Это был, конечно, явный перебор: князь, хотя и поддерживавший в свое время отношения с декабристами, был обычным либеральным резонером и на какие-либо активные действия против режима никогда бы не решился. К тому же он удалился в свое подмосковное имение Остафьево и занимался главным образом поэзией и литературной критикой.
«Засветилась» «Еврейка» и на экономических преступлениях. От нее поступил сигнал о злоупотреблениях чиновников Министерства финансов при оформлении таможенных грузов. А. X. Бенкендорф немедленно отреагировал на него и дал указание инициировать в министерстве служебное расследование, закончившееся увольнением со службы и арестом проворовавшихся таможенников. Этот эпизод свидетельствует о том, что Третье отделение не «зацикливалось» на одних только идеологических или политических проблемах и что его руководство намного шире понимало определение безопасности империи, нежели полагали некоторые его критики.
Е. А. Хотяинцева в конце концов расшифровалась и, как водилось в тогдашнем обществе, подверглась остракизму (до физического устранения доносчиков противники строя тогда еще не созрели). А. X. Бенкендорф, высоко ценивший услуги «Еврейки», судя по сохранившимся архивным документам, помогал ей в том, чтобы безболезненней преодолеть эти невзгоды.
Журнал «Русская старина», издаваемый историком М. И. Семевским, опубликовал в 1881 году «Донесения М. Я. фон Фока А. X. Бенкендорфу». Михаил Яковлевич фон Фок был первым управляющим Третьим отделением, и когда Бенкендорф в 1826 году находился на коронации царя в Москве, писал ему письма, в которых упоминались фамилии некоторых секретных сотрудников, так сказать, «первого призыва». Среди них значилась Екатерина Наумовна Пучкова (1792–1867) — по словам Фока, «писательница и умная женщина» (вероятно, и приятная во всех отношениях). Е. Н. Пучкова, как сообщал Фок своему шефу, 14 августа 1826 года передала важную информацию о своих встречах в Париже с «невозвращенцем» Александром Ивановичем Тургеневым, приговоренным за участие в первых рядах декабристского движения к смертной казни, замененной потом на каторгу. Пучкова утверждала, что Тургенев был вполне лояльно настроен по отношению к Николаю I и его правительству, «оказался проникнут самым лучшим духом и принял обе присяги»[36].
Всего, согласно утверждению генерала Л. В. Дубельта, помощника Бенкендорфа, в начале 50-х годов в агентурном аппарате Отделения насчитывалось 11 женщин, некоторые из которых были вхожи в великосветские круги.
В «Донесениях» Фока упоминается также известный в литературных кругах прозаик и драматург С. И. Висковатый, служивший в 1828–1829 годах переводчиком при Дирекции петербургских театров. Он относился к числу добровольных помощников Отделения и в июле 1826 года инициативно прислал жандармам целую тетрадь своих наблюдений за настроениями общества после казни декабристов. Мы читаем: «О казни и вообще наказании преступников в простом народе слышны… выражения: „Начали бар вешать и ссылать на каторгу, жаль, что всех не перевешали…“»
Еще одним «агентом влияния» Третьего отделения был А. Н. Очкин, секретарь правления Петербургского университета, в 20–50-х годах редактировавший газету «Санкт-Петербургские новости». Именно в этой газете в июле 1826 года (№ 58) были опубликованы заключительные материалы по делу декабристов с поименным перечислением всех осужденных и с указанием вины каждого. Материалы сопровождались комментариями, выдержанными в верноподданническом духе. Став позднее цензором Петербургского цензурного комитета, Очкин навлек на себя гнев властей за пропуск в печать неугодных правительству материалов. Вероятно, к этому времени на Отделение он уже не работал.
М. Я. фон Фок упоминает еще нескольких агентов, например, коллежского советника Министерства финансов Бландова, неизвестных нам Гофмана, Зотова, а также подмосковного помещика Г. Нефедьева. О последнем он писал: «С этим господином не знаешь никаких затруднений: ни жалованья, ни расходов. Услуги, которые он может оказать нам, будут очень важны вследствие его связей в высшем и среднем обществах Москвы. Это будет ходячая энциклопедия, к которой всегда удобно обращаться за сведениями относительно всего, что касается надзора». Управляющий Отделением вспоминает еще об одном агенте: «Граф Лев Соллогуб… может принести нам большую пользу в Москве посредством брата и своих родных. С этим человеком также никакого жалованья, никаких расходов… Граф — человек скромный, способный выполнять даваемые ему поручения». Как видим, в русском обществе было достаточно выходцев из самых высших его слоев, готовых сотрудничать с тайной полицией безвозмездно, то есть на чисто идеологической основе.
Мы можем констатировать, что в составе названной нами на описываемый период времени агентуры Третьего отделения десять человек (семь мужчин и три женщины) были перед современниками «засвечены», то есть расшифрованы как секретные сотрудники тайной полиции: из них одна представительница великосветских кругов, три издателя и редактора петербургских газет, три литератора, одна представительница театральных кругов и два представителя московского дворянства. На основе этого миниатюрного социального среза агентуры с большой долей вероятности можно утверждать, что главный упор в своей работе Третье отделение делало на интеллектуальные круги тогдашнего российского общества.
Схема прохождения агентурной информации была предельно проста: письменные агентурные донесения, поступающие к жандармским офицерам и чиновникам Отделения, докладывались сначала его управляющему Фоку, тот систематизировал, обобщал и анализировал их и в виде сводок подавал наверх графу Бенкендорфу. А уже Александр Христофорович решал, какие из них следовало докладывать Николаю I.
Не следует думать, что состоять в рядах секретных сотрудников Отделения считалось тогда «делом чести и славы». На ниве вербовочной работы весьма часто имели место отказы и конфузы, как, к примеру, это однажды случилось с самим Бенкендорфом. Со слов своей бабушки, супруги коменданта Вильно, А. Есаков в статье «Граф А. X. Бенкендорф и епископ Цивинский» («Русская старина». № 7. 1881) пишет о том, как в 1839 году граф пытался привлечь ее к сотрудничеству с Третьим отделением для освещения настроений в местном обществе: «Коснувшись этого предмета, он очень ловко перешел к главной цели своего посещения и стал доказывать ей, что как русская она может оказать большую услугу Отечеству, сообщая секретно ему… все, что ей покажется там в салонных кружках достаточным его внимания. Но граф Бенкендорф потерпел неудачу». Комендантша оказалась крепким орешком.
Мы уже упоминали о том, что Третье отделение после разгрома польского восстания в 1831 году было вынуждено заниматься разработкой осевших в Западной Европе его участников, для чего за границу командировались и опытные жандармские офицеры, и способные секретные сотрудники Отделения. Звездами первой величины среди последних, несомненно, были две яркие фигуры своего века: Яков Николаевич Толстой (1791–1867)[37] и Дарья Христофоровна Ливен, урожденная Бенкендорф (1785–1857).
