Лоуренс Рис - Освенцим: Нацисты и «окончательное решение еврейского вопроса»
Но значит ли это, что Ванзейская конференция заслуживает закрепившейся за ней в массовом сознании реноме самого важного совещания в истории нацистского преступления? Конечно, нет. В массовом сознании существует ошибочное представление, что именно на этой встрече нацисты приняли решение взять курс на «окончательное решение еврейского вопроса». Это не так. Конечно, конференция сыграла свою роль, но она была лишь одной из целого ряда подобных встреч и просто дает нам представление о том, как именно расширялся процесс массового уничтожения евреев, решение по которому было принято раннее. Важнее бесед на вилле были совещания, которые проводил Гитлер в декабре 1941 года. Если бы настоящие протоколы встреч фюрера с Гиммлером того времени были доступны, мы бы воочию увидели те мрачные закоулки человеческого разума, которые породили в нашем мире все эти страдания.
Дискуссии на озере Ванзее не оказали мгновенного влияния на жизнь Освенцима. Планы по строительству Биркенау не подверглись внезапным изменениям, не было решения построить еще несколько газовых камер. В январе в работе лагеря ничего заметно не изменилось. Однако с ранней осени 1941 года поменялось место проведения экспериментов с газом «Циклон Б». Они перестали проводиться в блоке 11 и теперь проходили в крематории лагеря, всего в нескольких десятках метрах от кабинета Хесса и главного административного блока СС. Это для властей лагеря решало одну проблему – тела из блока 11 больше не нужно было везти к крематорию через весь лагерь на Rollwagen (ручных тележках). Но создало другую: теперь людей убивали не в укромном подвале тюремного блока, а в более открытом месте, в морге, рядом с печами крематория.
В начале 1942 года Ежи Белецкий стал свидетелем прибытия советских военнопленных, которых собирались умертвить газом в этом новом месте: «Ночью (когда он находился в своем бараке) я услышал какое-то движение снаружи. Я спросил: “Ребята, что происходит? Давайте посмотрим”. Мы подошли к окну и услышали крики и стоны, и увидели группу людей, совершенно голых, бегущих по направлению к крематорию. Рядом бежали эсэсовцы с автоматами. Нам все это было видно в свете прожекторов над проволочным заграждением. Падал снег, было морозно, наверное, минус пятнадцать или двадцать. Все стонали и орали от холода. Это были невообразимые вопли. Такого я еще не слышал. Вот так, голые, они и вошли в газовую камеру. Это было адское, чудовищное зрелище».
Но не только советских военнопленных и тех заключенных лагеря, кто не мог больше работать, отправляли на такую чудовищную смерть. Небольшое количество евреев, которые более не способны были к тяжелому ручному труду, из Верхней Силезии, территории, на которой находился лагерь, было отправлено в его крематорий. Не существует лагерных записей, указывающих на точные даты, когда происходили эти убийства, но свидетели говорят, что, вероятно, несколько таких казней состоялись осенью 1941 года. Ганс Старк, член СС, который работал в Освенциме, свидетельствовал: «Во время другой казни в газовой камере, той же осенью 1941 года, Грабнер [Максимилиан Грабнер, шеф гестапо в Освенциме] велел мне всыпать «Циклон Б» только в одно отверстие, потому что санитар был только один. Во время казни вещество должно было засыпаться в оба отверстия камеры одновременно… Так как вещество «Циклон Б» было в гранулах, то когда гранулы засыпали в отверстие, они посыпались на людей. Те начали ужасно кричать, потому что теперь уже понимали, что с ними происходит. Я не смотрел в отверстие, потому что оно должно быть закрытым, пока там находится газ. Через несколько минут газовую камеру открыли. Повсюду беспорядочно лежали мертвые тела. Это была страшное зрелище»25.
Отравление газом «бесполезных» евреев из окружающих Освенцим территорий продолжалось после Ванзейской конференции еще несколько недель. Юзеф Пачиньский26, заключенный Освенцима, работавший в административном здании СС рядом с крематорием, стал свидетелем прибытия группы евреев-мужчин, которых прислали в лагерь для ликвидации. Он залез на чердак эсэсовского здания, отодвинул кусок черепицы на крыше и отчетливо увидел сцену, разыгравшуюся прямо за крематорием. «Они (эсэсовцы) были очень вежливы с этими несчастными, – говорит Пачиньский. – «Пожалуйста, снимите одежду и аккуратно сложите ваши вещи». И эти люди разделись, а затем их заставили зайти внутрь (в крематорий), и двери за ними закрылись. Потом эсэсовец залез на плоскую крышу здания. Он надел противогаз, открыл люк (в крыше), засыпал туда порошок и закрыл люк. Когда он это сделал, изнутри, несмотря на толстые стены, послышались дикие крики». Проведя в лагере на тот момент уже почти два года, Пачиньский больше не испытывал особо сильных эмоций, когда смотрел на людей, которым предстояло умереть: «Становишься безразличным. Сегодня ты идешь на смерть, завтра – я. Человек ко всему привыкает».
Ключевым в этой новой манере казни стало то, что евреев успокаивали и обнадеживали. Лагерные власти осознали, что заключенных, прибывших извне, не стоит загонять палками и побоями в газовую камеру. Теперь процедура должна была убедить вновь прибывших, что поход во временную газовую камеру в крематории – это на самом деле обычная часть процедуры поступления в лагерь: их не собираются убивать, а только в душе «проводят дезинфекцию». Для нацистов это был серьезный успех, ведь он разрешал кучу трудностей, с которыми столкнулись первые команды палачей. Оказалось, что обманом, а не грубой силой, не только легче загнать людей в газовые камеры, но это еще и меньший психологический стресс для самих убийц. Заодно это было и решением другой практической проблемы, с которой нацисты столкнулись, забирая вещи своих жертв. Многие первые умерщвления с помощью газа проводились так, что заключенные умирали в одежде, и ее после смерти было трудно с них снять. А теперь те, кто должен погибнуть, раздеваются добровольно; они даже аккуратно сворачивают вещи и связывают шнурками свои ботинки.
Пери Броад27, эсэсовец из Освенцима, детально описывает, какой обходительной стала атмосфера, окружающая казни. Он подробно рассказывал, как Максимилиан Грабнер стоял на крыше крематория и говорил евреям, собравшимся внизу: «Сейчас вы пойдете мыться и дезинфицироваться. Вы же не хотите каких-нибудь эпидемий в лагере? Потом вас приведут в бараки и дадут немного супа. Вы будете работать в соответствии с вашей профессиональной квалификацией. Теперь разденьтесь и положите одежду перед собой на землю»28. Затем эсэсовцы обычно с добродушными «шутками и разговорами о пустяках» заводят новоприбывших в крематорий. По словам Броада, один из эсэсовцев крикнул через дверь сразу, как только ее завинтили: «Не сгорите, пока принимаете душ!»29.
Несмотря на преимущества, достигнутые благодаря этой зловещей двуличности, Хесс и его коллеги вскоре осознали, что использование лагерного крематория в качестве места для массового убийства создало для них трудности. Самой большой проблемой, с которой они столкнулись, были громкие крики. «Чтобы заглушить крик, использовали рев двигателей, – вспоминает Юзеф Пачиньский. – Два мотоцикла ревели так, что никто за ними ничего не расслышал бы. Люди вопили, но потом крики становились все слабее и слабее. Палачи использовали эти мотоциклы, чтобы скрыть пронзительные крики казненных, но потерпели неудачу. Они попытались, но это не сработало». Страшные крики внутри газовой камеры никогда нельзя было полностью заглушить ревом моторов. Сам же крематорий находился так близко от других зданий лагеря, что было просто невозможно скрыть массовые убийства от других заключенных. Поэтому весной 1942 года Хесс и другие старшие эссэсовцы пытались придумать другие способы массовых убийств. И, как они уже неоднократно делали, далеко не всегда только «следуя приказам». Они в который раз проявили инициативу.
Освенцим стал превращаться в уникальное учреждение в нацистском государстве. С одной стороны, некоторых заключенных все еще принимали в лагерь, присваивали им порядковый номер и заставляли работать. С другой стороны, теперь существовала целая категория людей, которых убивали через часы, а иногда и минуты, после прибытия. Ни один другой нацистский лагерь не функционировал подобным образом. Были такие лагеря смерти как Хелмно, и такие концентрационные лагеря, как Дахау; но не было похожих на Освенцим30.
Развитие подобного двойного назначения означало, что многие заключенные Освенцима теперь жили и работали, иногда годами, в учреждении, в котором при этом убивали других, чье знакомство с лагерем продолжалось считанные мгновения. Для евреев из прилегающих областей, признанных негодными к работе, Освенцим был местом постоянных казней; для поляков, которые уцелели в лагере с самого начала, Освенцим стал своего рода «домом». Юзеф Пачиньский, который был свидетелем убийств в лагерном крематории, провел на тот момент в Освенциме уже двадцать месяцев. Немногие из тех, кто прибыл сюда летом 1940 года, смогли бы уцелеть так долго, если бы им не удалось найти работу в помещении, «под крышей». Пачиньский не был исключением. Он ухитрился получить работу в парикмахерской, стриг эсэсовцев. Это было относительно привилегированное положение – настолько, что он был одним из немногих узников, непосредственно контактирующих с самим комендантом: «Унтер-офицер привел меня в особняк Хесса, возле ворот стояла его жена. Я был перепуган до смерти. Поднялся в ванную комнату, там стоял стул. Вошел Хесс, сел. Я был весь внимание. Во рту у него была сигара, он читал газету. Я сделал ему такую точно прическу, какую, как я видел, ему делали раньше. Стрижка эта, конечно, произведением искусства не была. Хесс не сказал мне ни слова, и я тоже не открыл рта. Я боялся, а он презирал заключенных. В руке у меня было лезвие, я мог перерезать ему горло – да, это могло случиться. Но я же мыслящее существо. И вы сами понимаете, что было бы дальше. Всю мою семью уничтожили бы, и половину лагеря заодно. А на его место пришел бы кто-то другой».
