Себастьян Хаффнер - Заметки о Гитлере
Но ведь и падение Москвы при огромных людских резервах и пространствах России не завершило бы войны — в 1941 году так же, как и в 1812. Как вообще должна была быть закончена война против России, принимая во внимание эти резервы людей и пространства? Как ни удивительно, но этот вопрос Гитлер вообще никогда серьезно не ставил, насколько теперь известно. Как прежде в случае Франции, он не думал дальше военной победы. Его военный план в случае военной победы предусматривал сначала только выход на линию Архангельск — Астрахань. Это означало, что в этом случае ему пришлось бы удерживать огромный восточный фронт — при продолжающейся войне с Англией и при угрозе войны с Америкой.
Уже теперь война против Англии и удержание оккупированного, но не умиротворенного континента сковывало четверть германских сухопутных войск, треть люфтваффе и весь флот, вместе с соответствующей обеспечивающей промышленностью. И эта не оконченная война на Западе устанавливала войне на Востоке жесткие временные рамки: Англия, при начале войны на годы отстававшая в вооружениях от Германии, постоянно становилась бы все сильнее, не говоря уже об Америке; через два, самое позднее через три года они могли перейти в Европе к наступательным действиям. Все причины для того, чтобы ответственный руководитель государства в обстоятельствах 1941 года отложил начало войны с Россией, к которой его никто не принуждал. Но Гитлер был ответственен только перед собой, и его интуиция говорила ему неизменно и без обоснований уже пятнадцать лет, когда он этот приговор изложил в «Майн Кампф», что «огромная империя на востоке созрела для краха». Он верил этому столь слепо, что вовсе не позаботился о подготовке немецких войск к зиме — настолько он был уверен, что военный поход, начавшись 22 июня, победоносно окончится до наступления зимы. Наступление зимы, как известно, вместо этого принесло первое тяжелое поражение немцев под Москвой. И военный дневник генерального штаба вермахта говорит об этом следующее: «Когда разразилась катастрофа зимы 1941–42 гг., фюреру стало … ясно, что начиная с этого кульминационного пункта … не может быть достигнута более никакая победа». Это было 6 декабря 1941 года. 11‑го декабря Гитлер объявляет войну и Америке.
Это главная и, как раз из–за своей бросающейся в глаза очевидности, все еще самая непонятная из ошибок, которыми Гитлер в 1941 году рыл себе могилу. Это как будто бы из понимания, что с провалом его блицкрига против России победа стала невозможной, он вывел заключение, что в таком случае следует как раз стремиться к поражению — и делать его настолько полным и катастрофическим, насколько возможно. Ведь мысль о том, что поражение станет неминуемым, когда к непобежденным противникам — Англии и России — присоединится еще и уже тогда самая сильная держава на Земле, не могла быть упущенной Гитлером.
До сих пор нет убедительного объяснения для этого — можно попробовать назвать так: акта безумия Гитлера. Ведь подумайте: объявление войны было же практически чистым приглашением Америке со своей стороны вести войну против Германии. Потому что для активного ведения войны Германии против Америки у Гитлера не было никаких средств, даже не было дальних бомбардировщиков, которые могли бы нанести Америке один–два булавочных укола. И этим приглашением к войне Гитлер сделал американскому президенту Рузвельту наибольшее одолжение, потому что уже более года Рузвельт своими всё более открытой поддержкой Англии и в заключение открытыми военными действиями в Атлантике пытался спровоцировать Гитлера на войну — войну, которой Рузвельт, единственный среди всех противников Гитлера, желал без каких–либо сомнений, потому что считал её необходимой, но которую в свете сопротивления в собственной стране не мог начать сам. Гитлер более года благоразумно не давал себя спровоцировать, наоборот, поддержанием угрозы со стороны Японии, которую он воодушевлял и укреплял, предпринимал все попытки отстранить Америку от какого–либо участия в европейской войне. И как раз теперь эта политика устранения достигла своего наибольшего успеха: 7‑го декабря нападением на американский тихоокеанский флот в Перл — Харборе Япония со своей стороны начала войну против Америки. Если бы Германия и дальше вела себя спокойно — каким образом Рузвельт смог бы свою страну, которой бросила вызов Япония, направить в наступление на Германию, которая ей не сделала ничего, а не на Японию? Как бы смог он это объяснить американскому народу? Своим объявлением войны Гитлер избавил его от этой работы.
Из безоговорочной и роковой верности[21] Японии? Об этом нельзя говорить серьёзно. Не было никаких обязательств Германии по участию в войне, которую Япония начала на свой страх и риск — равно как и наоборот. Германо–японо–итальянский Тройственный пакт, заключенный в сентябре 1940 года, был чисто оборонительным союзом. Соответственно Япония не обязана была принимать участия в немецкой агрессивной войне против России. Наоборот: в то время, как в апреле 1941 года стало явно, что будет нападение Германии на Россию, Япония заключила с Россией соглашение о нейтралитете, которое она также корректно исполняла. И это были сибирские войска, снятые с русско–японской военной границы в Манчжурии, которые остановили германское наступление под Москвой. У Гитлера было не только юридическое, но также и моральное полное право рассматривать войну Японии против Америки как желанную операцию отвлечения и разгрузки, которой она могла бы стать для Германии, и он мог бы с такой же холодной усмешкой наблюдать за ней, как Япония наблюдала немецкую войну против России, тем более что он же не мог ничего сделать, чтобы оказать Японии какую бы то ни было активную поддержку. А то, что он не был человеком, позволяющим влиять на свою политику сентиментальным чувствам преданности, нет нужды и говорить.
Нет, что побудило Гитлера теперь самому добиться вступления Америки в войну с Германией, что он до этого всеми силами задерживал, было не японское нападение на Пёрл — Харбор, а успешное русское контрнаступление под Москвой, которое убедительно дало Гитлеру интуитивное понимание того, «что больше не может быть достигнута никакая победа». Об этом можно говорить с достаточной уверенностью. Но этим поступок Гитлера не объясняется. Если смотреть на него как на жест отчаяния, то объявление войны Америке не имеет смысла.
Было ли это объявление войны скрытым призывом о помощи? В декабре 1941 выяснилось не только то, что в последующем ходе войны подтвердилось: что Россия со своим более чем двухсотмиллионным населением просто–напросто сильнее Германии с её восьмьюдесятью миллионами, и что эта преобладающая сила должна проявиться в будущем. События в декабре предвещали казалось еще нечто, что тогда пока еще (не в последнюю очередь благодаря силе воли Гитлера) было избегнуто: немедленную наполеоновскую катастрофу при двойном воздействии русского наступления и русской зимы. В свете этой возможности можно представить себе, что Гитлер теперь как раз хотел вызвать англо–американское вторжение на Западе, чтобы проиграть войну по крайней мере против западных держав, от которых побежденная Германия могла надеяться на мягкое обращение. Но против этого говорит то, что тремя годами позже, когда дело действительно зашло столь далеко, что у Германии был только выбор — принять ли смертельный удар лучше на Западе или на Востоке, Гитлер сделал противоположный выбор — о чем еще пойдет речь в главе «Предательство». Против этого говорит также то, что Гитлер точно знал состояния мобилизации и вооружения американцев: зимой 1941–42 года западные державы при всем желании еще не были готовы к вторжению, причем американцы еще менее, чем англичане. Или Гитлер надеялся, что создание американо–англо–русской коалиции, которая могла быть только весьма противоестественной коалицией, посеет раздор среди его врагов? Верил ли он в особенности, что как раз Америка с Россией очень скоро вступят в борьбу, которую он тогда смог бы использовать, чтобы вытащить голову из петли? Это было бы в положении, в котором «победа была более недостижима» хотя и умозрительным, но вообще–то не совсем нереалистическим соображением. Россия и Англия / Америка действительно в дальнейшем ходе войны несколько раз серьезно спорили друг с другом: в 1942 и в 1943 — о «втором фронте в Европе», в 1943 и в 1944 — о судьбе Польши, и наконец, в 1945 году о Германии (причем конечно же Англия Черчилля была гораздо более упрямым спорщиком, чем Америка Рузвельта). То, из чего позже выросла «холодная война», подготавливалось в целом уже во время Второй мировой войны, и даже в 1941 году не нужно было иметь дара пророчества, чтобы рассчитывать на такое развитие событий. Только вот Гитлер, когда эти события наступили, не сделал ни малейших усилий, чтобы их использовать. Сепаратный мир с Россией на базе статус–кво, заключить который потенциально можно было бы в 1942 и даже в 1943 году (поскольку русские в одиночку, истекая кровью из тысяч ран, несли почти всю тяжесть войны и напрасно взывали об открытии «второго фронта в Европе»), Гитлер всегда отвергал. Возможность же мира на Западе он утратил из–за ужасных преступлений как раз в годы после 1941.
