Виктор Петелин - История русской литературы XX века. Том I. 1890-е годы – 1953 год. В авторской редакции
Север своей первозданностью покорил молодого агронома и начинающего писателя, своей добротой и непосредственностью вошли в его душу и люди, с которыми сталкивала его жизнь. И Пришвин ещё до выхода сказок написал и издал свою первую книгу «В краю непуганых птиц. Очерки Виговского края» (СПб., 1907), в которой рассказал о неповторимой природе, о животном мире, о тех же непуганых птицах, о замечательном охотнике и следопыте Мануйле, который часто сопровождал его по лесам и болотам и который появляется и в одном из последних произведений Пришвина, в «Корабельной чаще», постаревший за эти годы, но такой же непосредственный и могучий, как и в начале века. На первой же странице книги Мануйло, усталый, но неунывающий, сказал: «И так всю жизнь, – говорит Мануйло, – всю жизнь по мхам да по лесам. Идёшь, идёшь, да и свалишься в сырость и спишь. Собака, бедная, подбежит, завоет, думает – помер. А отлежишься и опять зашагаешь. С моховинки в лес, из леса на моховинку, с угора в низину, с низинки на угор. Так вот и живём. Ну, пойдём. Солнце садится…» (Там же. С. 23). А потом всё тот же Мануйло таинственно сообщил Пришвину, что в северных лесах «много такой птицы, что и вовсе человека не знает». «Непуганая птица?» – удивляется Пришвин. «Нетращенная, много такой птицы…» – утверждает Мануйло. И много открытий в природе замечает рассказчик после того, как Мануйло открывает ему глаза.
Онежское и Ладожское озера, когда-то красиво названные «Онего» и «Нево», Петрозаводск, памятники деятельности Петра Великого, удивительная местность, где по-прежнему живут певцы былин, вопленицы, шумят водопады Кивач, Порпор, Гирвас, большие бури на Выгозере, староверы, полесники, скрытники – эти приметы Севера и десятки других вошли в повествование очерков М.М. Пришвина. В начале очерка «Вопленица» можно прочитать общий вывод о северянах: «Кто никогда не бывал в не тронутых культурой уголках нашего Севера и знает народ только по представителям, например, черноземного района, того поразит жизнь северных людей. Поразят эти остатки чистой, не испорченной рабством народной души.
Сначала кажется, что вот наконец найдена эта страна непуганых птиц: так непривычна эта простота, прямота, ласковость, услужливость, милая, непосредственная. Душа отдыхает, встретив в жизни то, что давно уж забыто и разрушено, как иллюзия» (Там же. С. 53–54). А потом обживёшься и узнаешь, что и здесь люди не без греха. Так очерки М. Пришвина становятся открытием Севера в его причудливой неповторимости.
Книга М.М. Пришвина привлекла внимание критики и читателей. Журналы «Современный мир» (1908. № 2) и «Исторический вестник» (1908. № 1) положительно оценили дебют писателя. Российское географическое общество избрало М.М. Пришвина действительным членом и наградило серебряной медалью.
В эти годы М.М. Пришвин познакомился с А.М. Ремизовым, Д.С. Мережковским, З.Н. Гиппиус, с писателями-символистами.
М. Пришвина повлекли путешествия и очерки об увиденном. Так появились книги «За волшебным колобком. Из записок на крайнем севере России и Норвегии» (СПб., 1908), в которой собраны впечатления о поздке в Соловецкий монастырь; «У стен града невидимого» (М., 1909) о знакомстве со староверами и познании их веры и быта. О творчестве М.М. Пришвина в это время писали Д. Мережковский, А. Блок, Р. Иванов-Разумник. Пришвин становится известным писателем, которого тянуло и к знаньевцам во главе с М. Горьким и к символистам во главе с целой группой выдающихся писателей. Он был далёк от политических устремлений и интриг. Он увлекался и творчеством В. Розанова, и творчеством А. Ремизова, которого считал своим учителем. «Что меня в своё время не бросило в искусство декадентов? – вспоминал М. Пришвин позднее. – Что-то близкое к М. Горькому. А что не увело к Горькому? Что-то близкое во мне к декадентам, отстаивающим искусство для искусства… Я тем спасся от декадентства, что стал писать о природе» (Пришвин М.М. Собр. соч. М., 1927–1930. Т. 1. С. 16).
В марте 1909 года Пришвин познакомился с М. Волошиным, который подсказал певцу Севера отправиться в путешествие на Восток.
Западная культура изжила себя, нужно рассказать о том, что произошло с теми, кто пошёл по пути искательства новых земель, по стопам столыпинских переселенцев, узнать степь, степных кочевников, узнать их характер, простой и простодушный. М. Пришвин написал очерковую повесть «Чёрный Араб» и опубликовал её в журнале «Русская мысль» (1910. № 11). В первой главе, «Длинное ухо», Пришвин рассказывает, как по совету друзей пустил слух по степи, что едет по степи Чёрный Араб, будто едет он из Мекки, «араб ничего не понимает ни по-русски, ни по-киргизски». «Новость побежала, как буран по степи» (Пришвин М.М. Избр. произв.: В 2 т. М., 1972. Т. 1. С. 167). Вскоре к Черному Арабу, то есть к Пришвину, постучался киргиз Исаак с тележкой и двумя сытыми конями.
«– Что нужно? Откуда узнал обо мне? – спросил я его.
– От Длинного уха, душа моя, – ответил этот киргиз и засмеялся» (Там же. С. 168).
Они скоро поладили и отправились в далёкий путь по киргизской земле. Много любопытного повстречалось им в пути: мчится женщина-джигит, потеряла мальчика, спрашивает путников, не араб ли унес её мальчика; два всадника догнали их, поговорили и, довольные, уезжают по своим делам: они увидели живого араба и расскажут об этом соседям, семье. И все эти мелкие эпизоды, на которые бы не обратили внимания в Москве и Петербурге, становятся событиями огромной важности в киргизской степи. И вот наконец в киргизской добродушной семье Исак рассказывает, что с ним едет не Чёрный Араб, а добрый учёный из Петербурга, «он не берёт от степи ничего: ни твёрдого, ни мягкого, ни горького, ни солёного». И всё же киргизам что-то непонятно в судьбе араба, он не святой, большой палец правой руки твёрдый, не араб, не шайтан. Киргизы узнали, что у гостя есть отец и мать, сёстры и братья, бабушка и дедушка, в Петербурге тысячи домов, и бараны есть, «без курдюков, с козлиными хвостиками». Эта новость поразила киргизов, и Пришвин с поразительным юмором передаёт отношение их к сказанному: «Как искра, перелетела улыбка с губ переводчика внутрь этих открытых ртов с белыми, острыми зубами. Загорелись пороховые склады под широкими халатами, и наш воздушный шар будто лопнул и разорвался в клочки – так хохочут в степи!
Тот, уснувший на подушке, вскочил, протирает глаза, спрашивает, что случилось.
Ему отвечают:
– В Петербурге бараны не с курдюками, а с козлиными хвостиками.
Он падает на подушку в судорогах, как подкошенный. Падают назад на спины, хватаясь за животы… Приподнимутся, посмотрят на гостя, и опять лягут, и колышат своими животами халаты… Он не страшный, этот Чёрный Араб, и будто жил он тут всегда, тысячи и тысячи лет» (Там же. С. 182–183).
М. Пришвин прочно вошёл в литературную жизнь России. О нём пишут критики разных направлений. Он печатает свои сочинения в совершенно разных по своему направлению журналах: рассказ «У горелого пня» напечатан в «Аполлоне» (1910. № 7), рассказ «Птичье кладбище» – в журнале «Русская мысль» (1911. № 7), в альманахе «Шиповник» – рассказ «Крутоярский зверь» (СПб., 1911. Кн. 15) и рассказ «Никон Староколенный» (СПб., 1912. Кн. 18), печатал свои произведения в журналах «Вестник Европы», «Неделя». Он – не политик, он – художник.
Издательство «Знание» в 1912–1914 годах выпустило в свет три тома Собрания сочинений М.М. Пришвина: «Рассказы» (1912), «Очерки» (1913), «Славны бубны» и другие рассказы» (1914). Критики разных направлений, отмечая художественные достоинства произведений М.М. Пришвина, неоднозначно оценили опубликованное: одни увидели лишь этнографические очерки, другие – «здоровый, сочный реализм».
Накануне войны М.М. Пришвин всё чаще стал приглядываться к журналу «Заветы», он мало обращал внимание на то, что журнал придерживался проэсеровской ориентации, его привлекало в журнале то, что там печатались симпатичные ему писатели, поэтому он отдал в журнал повесть «Иван-Осляничек. Из сказаний у Семибратского кургана» (1912. № 2–3). Не обошёл своим вниманием М. Пришвин и нашумевшее судебное разбирательство «дела Бейлиса». Многие газеты и журналы посвящали этому эпизоду свои статьи и размышления. В статьях В. Розанова, преимущественно в газете «Новое время», где говорилось об уголовном преследовании киевского приказчика М.Т. Бейлиса по обвинению в ритуальном убийстве 12 марта 1911 года тринадцатилетнего Андрея Ющинского, выражалось доверие судебному разбирательству, хотя адвокаты приводили опровергающие доказательства. Шесть присяжных согласились с обвинением, шесть присяжных возражали, соглашаясь с адвокатами Бейлиса.
В очерке «Крыса» М. Пришвин высказал своё отношение к этому «делу» (Заветы. 1913. № 11). В газете «Русские ведомости» в статьях «Из альманаха Русского собрания» (1913. 8 ноября) и «В законе Отчем» (Заветы. 1913. № 3) М. Пришвин более подробно освещает сложившуюся в русском обществе ситуацию.
