Лев Черепнин - Образование Русского централизованного государства в XIV–XV вв. Очерки социально-экономической и политической истории Руси
§ 9. Падение политической независимости Тверского княжества
О падении политической независимости Тверского княжества в летописных сводах сохранились различные известия, иногда противоречивые, а в большинстве случаев освещающие разные стороны одного и того же события и тем самым дополняющие друг Друга.
Согласно данным Тверского сборника, в 70-х — начале 80-х годов XV в. Тверское княжество находилось в союзе с Московским, признавая его политическое верховенство. Тверские войска участвовали вместе с московскими в походах на Новгород в 1471 ив 1478 гг., входили в состав русских вооруженных сил, направлявшихся к реке Угре против Ахмед-хана в 1480 г. В начале 1480 г., по случаю брака сына Ивана III — Ивана Ивановича Молодого, московский великий князь отправил в Тверь своего посланца Петра Григорьевича Заболотского с подарками тверскому князю Михаилу Борисовичу и его матери княгине Анастасии.
Но к концу 1483 г., как можно судить по тому же Тверскому сборнику, в отношениях между Михаилом Борисовичем и Иваном III произошло какое-то осложнение. Тверской князь был недоволен политикой великого князя московского и поэтому, когда в Тверь прибыл из Москвы Владимир Елизарович Гусев «с поклоном» и с известием о рождении у князя Ивана Ивановича сына Дмитрия, Михаил Борисович «поклона не приаль», посла «выслал…вон из избы» и «к матери ему ити не велель к великой княгины Настасии»[2529].
Что явилось причиной разрыва между Москвой и Тверью? На этот вопрос отчасти отвечают Софийская вторая и Львовская летописи Московские землевладельцы систематически, при поддержке великого московского князя, нарушая московско-тверскую границу, захватывали земли тверских вотчинников. Последние, как указывают летописи, терпели «многы от великого князя и от бояр обиды и от его детей боярскых о землях…» Согласно летописным сведениям, «где межи сошлися с межами, где не изобидят московские дети боярские, то пропало, а где тферичи изобидят, а то князь велики с поношением посылает, и с грозами к тверскому, а ответом его веры не имет, а суда не даст»[2530].
Картина, по-моему, ясная. Летописный рассказ как нельзя лучше иллюстрирует то положение, которое было раскрыто во второй главе монографии: одной из важных предпосылок образования Русского централизованного государства было распространение из пределов Московского княжества в разных направлениях феодального землевладения. Земельные владения московских вотчинников вклинивались в глубь Тверского княжества. При этом московский великий князь нарушал старинную правовую норму, содержащуюся в договорных грамотах московских и тверских князей, о том, что порубежные споры по земельным делам должны решаться «опчим судом» из «людей старейших» обоих княжеств[2531]. Из приведенного выше летописного текста видно, что великий московский князь присвоил себе функции «опчего суда», односторонне вынося решения по земельным спорам московских бояр и детей боярских с тверскими в пользу первых. В то же время Иван III старался привлечь тверских землевладельцев на свою службу. Судя по данным Никоновской и других летописей, в 1476 г. из Твери «приехаша… служыти» московскому князю «мнози бояре и дети боярские»[2532].
Трудно сказать, как отражался переход имений от тверских вотчинников к московским на положении крестьянства и вызывало ли это обстоятельство какие-либо волнения в их среде. Материала, который позволил бы дать ответ на этот вопрос, в нашем распоряжении нет. Но можно думать, что перераспределение земельной собственности среди феодалов, сопровождавшееся острой борьбой между московскими и тверскими землевладельцами, не могло не затронуть крестьян. Вероятно, классовые противоречия в деревне обострились. Так, Псковская вторая летопись упоминает под 1485 г. о тверских «разбойниках»[2533], а нам уже не раз приходилось упоминать, что в разбойничестве, как социальном движении, наблюдались в какой-то мере и антифеодальные черты.
То обстоятельство, что московский великий князь проводил при посредстве своих бояр и детей боярских открытое наступление на Тверь (пока не военным путем, а путем укрепления в Тверском княжестве земельного фонда московского боярства), вызвало политическую ориентацию князя Михаила Борисовича на Литву. Он заключил договор о союзе с польским королем и великим литовским князем Казимиром IV. Договор относится к 1483 г.[2534]
По-видимому, Михаил Борисович вошел также в сношения с находившимися в Литве русскими князьями-эмигрантами: с сыновьями Ивана Дмитриевича Шемячича галицкого, Василия Ярославича боровского, с князем Василием Михайловичем верейским. Об этом можно судить по тому, что в договоре Ивана III с Михаилом Борисовичем, заключенном вскоре после их разрыва (в 1484–1485 гг.), имеется такой пункт: «Так же вам и с нашими лиходеи-со княжими с-Ывановыми детми можайского, и со княжими с-Ывановыми детми Шемячича, и сь Ярославича сыном, и со княжим Михайловым сыном Андреевича, со князем с Васильем, ни ссылатися с ними никоторою хитростью, ни к собе их не приимати»[2535].
Характерно, что Василий Михайлович верейский бежал в Литву незадолго до того, как Михаил Борисович тверской оформил свой политический союз с Казимиром, в конце 1483 г. По поводу побега Василия верейского Софийская вторая и Львовская летописи рассказывают следующий эпизод. В связи с рождением сына у Ивана Ивановича Молодого отец последнего Иван III захотел подарить своей снохе, Елене Стефановне Волошанке, драгоценности («сажение»), принадлежавшие его первой жене, Марии Борисовне тверской. Однако выяснилось, что вторая жена Ивана III, Софья Палеолог, уже завладела этими драгоценностями (как и вообще многими предметами великокняжеской казны). «Сажение», которое потребовал Иван III, было передано Софией Палеолог Василию Михайловичу верейскому в качестве приданого за женой последнего, племянницей Софьи. Тогда Иван III послал к Василию Михайловичу за вещами, которые ранее входили в состав великокняжеской казны, и решил «поимати» его вместе с женой. Но Василию с женой удалось бежать в Литву, несмотря на организованную за ними погоню во главе с князем Борисом Михайловичем Туреней-Оболенским[2536].
К. В. Базилевич считает, что летописный рассказ о «саженье» тверской княжны «носит характер придворной сплетни, проникнутой недоброжелательством к Софье-«римлянке»[2537]. Это верно. Но сама сплетня отражала и реальные взаимоотношения политических сил. Во-первых, намечался блок с Литвой Твери и московских удельных князей. Во-вторых, эти оппозиционные элементы завязали какие-то отношения с Софьей Палеолог. Недаром после побега Василия Михайловича верейского Иван III велел арестовать каких-то иноземцев, возможно, близких к Софье Палеолог («князь великий повеле фряз поимати и мастеров серебреных»)[2538]. Возможно, что предполагаемая передача Иваном III «саженья» своей первой жены, урожденной тверской княжны, снохе (жене Ивана Ивановича Молодого) означало признание прав последнего на Тверское княжение (впоследствии, после включения в 1485 г. Тверского княжества в состав единого Русского госудаства, Иван Иванович был действительно сделан князем тверским). Проект о передаче Тверского княжества Ивану Ивановичу Молодому должен был вызвать протест князя Михаила Борисовича тверского, а также Софьи Палеолог. Вступление последней в оппозиционный по отношению к Ивану III блок объясняется и тем, что в связи с рождением в 1483 г. у Ивана Ивановича Молодого сына Дмитрия, Иван III мог закрепить за этими князьями великое княжение, лишив прав на него своего сына от Софьи — Василия Ивановича.
Таков был комплекс условий, приведших к переходу Михаила Борисовича тверского на сторону Литвы. Михаил был женат на дочери мелкого литовского князя Семена Олельковича, княжившего в Киеве, а после ее смерти в 1483 г.[2539] завел переговоры с Казимиром относительно возможности вступления в брак с его внучкой[2540]. Может быть, в какой-то связи с подготовкой союза с Казимиром находится посещение в 1483 г. Михаилом Борисовичем с матерью Кашина. Вероятно, тверской князь хотел склонить князя кашинского действовать с ним совместно. Известно, что кашинские князья часто изменяли князьям тверским, выступая в союзе с московскими правителями.
О внутреннем положении Тверского княжества в это время мы почти ничего не знаем. Известно, что в 1483–1484 гг. в Твери произошли большие пожары[2541], но были ли они связаны в какой-либо мере с социальными волнениями, по летописям судить невозможно. Однако в нашем распоряжении имеются дополнительные источники, свидетельствующие о том, что в Твери в конце 70-х — начале 80-х годов XV в. имели место какие-то выступления еретиков. Так, в послании Иосифа Волоцкого архимандриту тверского Отроча монастыря Вассиану (до 1477 г.) говорится о том, что не называемые автором «Послания» по имени «еретики» отрицают троичность божества. Они «превращают на свой разум, хотяща троицю утаити, не хотяща бо видети, ни слышати отца и духа святаго, равна отцу и сыну»[2542]. Борясь с антицерковными выступлениями, Вассиан в 1483 г. устроил в Твери культ епископа XIV в. Арсения, заслугу которого он видел в борьбе с ересями: «…еретик же от церкви яко волки отгна, правоверие же учением своим возрастив»[2543]. Итак, можно говорить о том, что накануне падения независимости Тверского княжества там происходило брожение в среде городского населения.
