Московская Русь. От княжества до империи XV–XVII вв. - Дмитрий Михайлович Володихин
В ней митрополит призывает молиться за царя. Он обрушивается на врагов, совершающих «злой совет… на святую и благочестивую христианскую веру греческого закона». Особенно достается «Люторовой прелести». По словам Филиппа, «боговенчанный царь» оскорбился и опечалился, узнав об этом, а затем по его, митрополита, благословению пошел на своих недругов за веру и за царство. Таким образом, Филипп возлагает на православное воинство священную, очистительную миссию.
И здесь он выступает как суровый пастырь, вынужденный благословлять войну, без которой обойтись невозможно. Агрессивная пропаганда протестантских идей угрожала «заражением» русскому православию как за пределами России (это уже произошло), так и внутри страны (это начинало происходить). К сожалению, иные разновидности вразумления, помимо вооруженной силы, остановить «вирус» протестантизма уже не могли.
Кроме того, святитель Филипп действовал в русле традиции, создавшейся до него.
Выше уже было приведено послание владыки ростовского Вассиана, призывавшего Ивана III выйти против Ахмата и храбро биться с ордынцами за веру. Митрополит Макарий придавал походам Ивана Грозного вид войны за веру. Война за Казань в 1552 году отмечена двумя большими пастырскими посланиями Макария. В мае он отправил «Послание учительно» против содомии и блуда в войсках, стоящих в Свияжске. Перед выходом Ивана IV с полками на Казань митрополит Макарий благословляет царя крестом со словами: «Благодать Святого Духа да будет с тобою, царем православным, и со всем твоим христолюбивым воинством». В июле он отправляет послание, обращенное к царю и ко всей действующей армии. Здесь Макарий благословляет Ивана IV, находящегося в походе, сообщает о том, что молится всем собором православного духовенства о государе и его семье. «…Такожде молим Бога, – пишет Макарий, – и о всех ваших князьях и болярех, и воеводах, и детех боярьскых, и о всем вашем христолюбивом воинстве людей православных, иже побарающим по благочестии, и о нынешнем подвизе вашем, еже с Божиею помощию и заступлением мужествене тебе, царю, и царьске добре стояти и со всем христолюбивым воинством против супостат своих безбожных казаньских татар, твоих изменников и отступников, иже всегда неповинне проливающих кровь христианскую и оскверняющих и разоряющих святыа церкви». Глава церкви призывает также «…подвизатися за святыа Божиа церкви и за всех православных христиан, неповинне в плен сведенных и разхищенных и всяческими бедами… томимы». Но «…наипаче… подвизатися… за свою святую и чистую нашу веру и пречестнейшую веру христианьскую греческаго закона», поскольку недруги царя, «крымский царь» со своими татарами и казанские татары, – живые орудия дьявола, с помощью которых воздвигается «лютая брань» на солнце православия[13].
Это второе послание, очевидно, послужило образцом для последующих подобного рода грамот. Образные отзвуки его и прямые цитаты видны у митрополита Филиппа, а также у еще одного архиерея, создавшего яркое, хотя и не столь масштабное по объему, как у Макария, послание во ободрение царя и войск.
В январе 1563 года архиепископ Новгородский Пимен отправляет письмо Ивану IV, идущему с полками отбирать у литвинов Полоцк. Среди прочего Пимен пишет: «Нечто мало хощу воспомянути от Божественнаго писания, елико Бог вразумит, на крепость и утвержение твое и державе о нынешнем твоем царском подвизе… мужественнее обещавшуся тебе, царю, добре шествовати и низложити враги креста Христова… християнских врагов иконоборцев богоотступных латын и поганых немец и люторские прелести еретиков, храбрьски и мужески за святые церкви, за честные иконы… и за православную веру греческаго закона, еже во всей поднебесной яко солнце сияюще»[14].
Филипп стоял на том же, о чем писали Макарий и Пимен. И странно было бы ожидать иного от главы русской церкви.
Итак, в нравственном облике святителя Филиппа личное миролюбие, доброта и незлобивость соединялись с суровым следованием пастырскому долгу. Искажение веры, очевидно, он считал безусловным злом, которое требовало радикальных мер – вплоть до применения силы оружия. Святитель Филипп не изменял себе, требуя молиться за полки, идущие на войну, и за их предводителя: ведь «христолюбивое воинство» Московской державы несло Истину.
Таков был традиционный образ действий русской церкви, видевшей и очень хорошо знавшей, как гибнут православные царства, но не желавшей смерти своей родной державе.
В XV—XVI веках наше православие было пестро и разнообразно. Оно вмещало в себя заволжских старцев с их проповедью скитского пустынножительства, бедности, отказа от сокровищ материальных ради главного сокровища – стяжания Духа Святого; рядом с ними существовало и до поры до времени относительно мирно уживалось домовитое, практичное иосифлянство; народная стихия плодила романтические образы христианства, а заодно и корявые, неуклюжие апокрифы. Казали рожки горластые еретики, да их не жаловали, хотя до поры кое-кто и увлекался их речами… Да и рясофорная Русь в середине XIV – первой половине XVI века отличалась многоцветьем: знала и монастырскую киновию, заботливо поддержанную святыми Алексием и Сергием Радонежским, и скиты, и величественную монашескую колонизацию, и хозяйство больших обителей, работавшее как часы, и одинокое нищее пустынничество, и утонченное исихастское учение, и византийскую обрядовую строгость, и византийскую же литургическую роскошь.
А вот XVII столетие – время очень серьезных испытаний на прочность как русской церкви, так и русской веры. Первым испытанием стала Смута с ее кривизной, предательством, установлением духа корысти, с ограблением православных храмов иноверными захватчиками и воровскими казаками, но более того – оскудением церкви по причине оскудения всего народа, страшно разоренного. Это испытание было счастливо пройдено, пусть и тяжкой ценой. И даже новую славу приобрела церковь – после того как удалось всем миром отстоять Троице-Сергиеву обитель от сонма жадных бандитов разных национальностей, вер и происхождения, но в равной мере с Христовою верой не друживших.
К монастырю тогда подошло огромное войско, состоявшее из польско-литовских военных под управлением гетмана Яна Сапеги, а также тушинцев, то есть русских сторонников самозванца Лжедмитрия II. Последних возглавлял ловкий и дерзкий командир – пан Александр Лисовский. На каждого защитника обители приходилось по пять осаждающих. Вместе с монахами в обители заперлись стрельцы, опытные военачальники из дворян, а также крестьяне из окрестных сел. Правда, Троица располагала превосходной артиллерией –
