История Древнего мира. От истоков цивилизации до первых империй - Сьюзен Уайс Бауэр
Но рассказ Саргона никак не подтверждает его семитского происхождения, потому что он был очень аккуратен, делая неясными любые детали своей биографии. Он заявляет, что не знает отца – и это почти устраняет проблему низкого или позорного происхождения. «Подмененная» мать дает уклончивые данные. Вероятно, в какой-то момент она изменила свою личность. Может быть, она отвергла мирскую жизнь ради религиозной (некоторые переводчики останавливаются на слове «жрица»), или смогла подняться из низкого слоя в более высокий, или поселилась среди людей другой национальности.
Каково бы ни было ее место в жизни, подмена матери не отразилась на ее сыне. Опустив его в реку, она оставила ему шанс самоопределения. Факт того, что он был вытащен из воды, несет в себе один и тот же символ и у иудеев, и у христиан: шумеры считали, что река отделяет их от последующей жизни, и прохождение через воду приводит к существенной перемене в судьбе. Вытащенный из воды, Саргон принял статус своего приемного родителя, Акки. Человек, спасший его, имеет семитское имя – таким образом Саргон стал семитом. Акки работал во дворце царя Киша, и он вырастил из приемного сына царского садовника.
Ко времени, когда Саргон стал взрослым, он поднялся еще выше. Согласно шумерскому Царскому списку, он стал «виночерпием Ур-Забабы», то есть шумерского царя Киша{81}.
В древности виночерпий не был простым слугой. Шумерские записи не сообщают нам об обязанностях виночерпия, но в Ассирии, немногим позже, виночерпий был вторым человеком после царя. По словам Ксенофонта, виночерпий не только пробовал пищу царя – он также носил царскую печать, что давало ему право дарить одобрение государя. Он распоряжался приемом у царя – а это означало, что он контролирует доступ к владыке. Виночерпий персидских царей, как пишет Ксенофонт в «Обучении Кира», «имел по должности право на представление… тех, кто мог общаться с [царем], и держать в стороне тех, кого он считал недостойными к представлению»{82}. Виночерпий имел так много власти, что его заставляли пробовать царское вино и пищу не для того, чтобы защитить царя от случайных отравителей (виночерпий был слишком важным чиновником, чтобы использовать его в качестве живого щита), а чтобы сам виночерпий не имел соблазна усилить собственную власть, отравив своего хозяина.
Пока Саргон служил Ур-Забабе в Кише, Лугалзаггеси был занят, совершая набеги и добавляя к своему царству кусочки шумерской территории. Пока Саргон подносил царскую чашу, Лугалзаггеси напал на Лагаш и выгнал из него Урукагину; он осадил Урук, бывшее обиталище Гильгамеша, и добавил его к своему царству. Затем, как делал каждый шумерский завоеватель, Лугалзаггеси обратил свой взгляд на Киш, город-жемчужину на равнине.
Фрагмент записи говорит нам, что случилось далее. «Энлиль, – заявляет этот фрагмент, – решил переместить процветание дворца». Другими словами, Лугалзаггеси был агрессором, а Энлиль – его особой божественной сутью. Ур-Забаба, узнав, что армия завоевателя приближается к его городу, так перепугался, что «у него затряслись ноги». Ожидая надвигающегося нападения, он «так боялся, что был похож на рыбу, бьющуюся в грязной воде»{83}.
Тревога усугублялась растущими подозрениями Ур-Забабы относительно своего виночерпия. Что-то в поведении Саргона заставило его задаться вопросом: а на его ли стороне ближайшее доверенное лицо? Поэтому он отправил Саргона к Лугалзаггеси с посланием на глиняной табличке. Послание, якобы несущее предложение о мире, вместо этого содержало просьбу, чтобы враг убил подателя. Но Лугалзаггеси не сделал этого и продолжил продвижение к Кишу.
Эта часть рассказа может быть и недостоверной. Рассказы о Саргоне сильно приукрашены более поздними ассирийскими царями, которые объявили его своим великим предком. Следующая часть предания, в которой жена Лугалзаггеси приветствует Саргона, предложив «свою женскую половину в качестве убежища», наверняка уходит корнями в давнюю традицию изображать великих завоевателей сексуально неотразимыми личностями. Однако дальнейший ход кампании против Киша дает основания предположить, что Саргон не был целиком на стороне своего царя. Лугалзаггеси с триумфом вошел в Киш, а Ур-Забабе пришлось бежать. А вот Саргона, предположительно правой руки Ур-Забабы, нигде не оказалось.
Очевидно, пока Лугалзаггеси праздновал свою победу, Саргон собирал собственную армию – быть может, он тщательно отбирал ее из сил Ур-Забабы уже в предыдущие годы. Он направил эту армию к Уруку; мы можем домыслить это, так как из рассказов о битве следует, что Лугалзаггеси отсутствовал, когда Саргон впервые появился возле его столицы, и город этот был неожиданно захвачен. «Он опустошил Урук, – говорит нам надпись о победе Саргона, – разрушил его стены, сражался с людьми Урука и завоевал их»{84}.
Лугалзаггеси, получив новости о нападении, оставил Киш и бросился домой, чтобы уничтожить угрозу своей власти. Но теперь Саргон был уже неостановим. Он встретил Лугалзаггеси в поле, разбил его в бою, захватил в плен, надел ярмо ему на шею и привел его, как пленного, в священный город Ниппур. В Ниппуре он заставил побежденного пленного царя пройти через особые ворота, посвященные Энлилю: так бог отблагодарил Лугалзагесси за его победы – тот бог, который дал Лугалзаггеси право «пасти» всю землю. Это была тонкая издевка. Через двадцать лет после завоевания Лагаша проклятие Урукагины наконец-то добралось до самого Лугалзаггеси.
Саргон немедленно принял титул царя Киша. В той же надписи, которая описывает его победу над Лугалзаггеси, он отмечает, что направился на юг, завоевал город Ур, стер с лица земли Умму и сломил все оставшиеся очаги сопротивления Шумера в победном марше на юг, к верхнему краю Персидского залива. Там он «обмыл свое оружие в море» таинственным победным жестом.
Относительно быстрая победа Саргона на всей месопотамской равнине весьма удивительна – она показывает неспособность шумерских царей контролировать область, бо́льшую, чем два-три города. Комбинация силы Саргона и слабости шумеров склонила весы в его сторону. Его армия оказалась сильнее, чем остальные шумерские воинства, из-за наличия тяжелых луков и стрел. Из-за отсутствия дерева луки не были распространенным оружием в Шумере; Саргон, похоже, имел запас тиса – наверное, он очень рано добрался до гор Загрос на востоке от Залива. Кроме того, очень похоже, что его солдаты имели более подвижный строй. В то время, как стела Грифов и Штандарт Ура изображают вооруженных солдат плечом к плечу, двигающихся в строю, похожем на более поздние фаланги, на имеющемся у нас изображении солдаты Саргона легче вооружены и менее нагружены, то есть более мобильны; они свободно передвигаются по полю боя, чтобы неожиданно атаковать и быстро перестраиваться{85}.
Кроме того, шумеры были, вероятно, подорваны внутренней разобщенностью в своих городах. Шумерские города перед завоеванием страдали от все увеличивающегося разрыва между элитой – правящим классом – и бедными трудящимися. Злоупотребления, которые поклялся исправить Урукагина, были обычны для общества, в котором аристократы, объединившись с духовенством, совместно использовали религиозную и мирскую власть, чтобы завладеть двумя третями земель в любом городе для себя лично. Относительно легкое завоевание этой земли Саргоном[61] (не говоря уже о постоянном упоминании его собственного неаристократического происхождения) могло импонировать угнетаемым членам шумерского общества настолько, что они охотно переходили на его сторону{86}.
Какую бы роль ни сыграла слабость шумеров в успехе завоевания, результат был абсолютно новым и неожиданным. Саргон сделал то, чего еще
