1968 год. «Пражская весна»: 50 лет спустя. Очерки истории - Коллектив авторов
Румынские лидеры были нетерпимы к любой критике в свой адрес. Когда на одном из заседаний комиссии представителей коммунистических и рабочих партий, собравшейся в Будапеште в конце февраля 1968 г. для подготовки международного совещания, глава сирийской делегации Халед Багдаш подверг критике руководство Румынии, обвинив его в национализме, румынская делегация покинула зал и отбыла в Бухарест[226]. Уход румынской делегации с заседания широко освещался в западной прессе. В частности, печать ФРГ писала о том, что в изменившейся обстановке «даже такие маленькие страны, как Румыния, могут позволить себе пренебречь мнением большинства и совершенно безнаказанно выйти из рядов некогда единого движения», а французский еженедельник «Paris Match» констатировал, что «конечная цель Румынии сводится к тому, чтобы избавиться от опеки Москвы»[227]. История имела продолжение: в Румынии были организованы массовые митинги в поддержку действий делегации на встрече в Будапеште[228].
Румыния всячески пыталась если не сорвать, то, по крайней мере, затруднить работу и принятие коллективных решений в рамках СЭВ и ОВД. Противопоставляя себя другим странам «социалистического лагеря», руководство Румынии поддержало политику нового чехословацкого руководства, надеясь найти себе союзника в отношениях с Москвой, хотя само было далеко от идей реформирования существующего строя. В справке советского посольства в Румынии, направленной в МИД СССР 18 ноября 1968 г., отмечалось: «Несмотря на все особенности курса РКП, позиции социализма в Румынии являются прочными, а внутриполитическое положение в целом устойчивым. События последнего времени показывают, что румынские руководители, очевидно, не намерены идти по пути ослабления довольно жесткого контроля и централизации в руководстве экономической и общественной жизнью страны. Подтверждением этого процесса служит тот факт, что, наряду с проявлением декларативных заявлений о стремлении к демократизации в последний период, в стране активно ведется борьба за усиление бдительности, принявшая характер широкой кампании внутри партии. РКП усиливает контроль за деятельностью партии»[229] и, следовательно, добавим мы (Т.П.), всего общества. Кроме того, указывали авторы справки, кажущаяся демократизация политической жизни объясняется, прежде всего, желанием «как можно скорее освободиться от наследия Георгиу-Дежа и связанных с ним в прошлом работников», которые на начальном этапе народной власти сотрудничали с Москвой и поддерживали политику СССР на международной арене. Приход на их место новых кадров преследовал также цель создать вместо культа Георгиу-Дежа культ Чаушеску. Именно этим авторы справки объясняли начавшийся в апреле 1968 г. процесс реабилитации некоторых партийных и государственных деятелей, подвергнутых ранее необоснованным репрессиям (Лукрециу Пэтрэшкану, Штефана Фориша и других)[230]. Чаушеску, по сути, сосредоточил власть в своих руках. Венгерский посол в Бухаресте в одной из бесед с сотрудниками советского посольства заявил, что, «по его мнению, реальное значение имеют лишь встречи и беседы с т. Чаушеску, ибо никто другой, включая [премьер-министра] т. Маурера, ничего не решает»[231].
Сотрудник болгарского посольства в Бухаресте Г. Богданов поделился с советскими коллегами своими впечатлениями о встрече Тодора Живкова и Чаушеску, состоявшейся в октябре 1967 г.: «Серьезных переговоров не было, беседы велись, в основном, в автомашинах и во время кратковременных остановок, причем говорил, в основном, Н. Чаушеску». Богданов отметил, что «Чаушеску держал себя нервно, легко возбуждался, терял контроль над собой, особенно после небольшого количества выпитого вина. Излагая свою точку зрения по тому или иному вопросу, часто делал это с таким видом, будто бы лишь ему одному известна истина. Несколько раз он делал намеки на давление, которое он, якобы, испытывает со стороны ряда партий и, прежде всего, КПСС; многие вопросы трактовал с явно выраженным националистическим оттенком. По манере Н. Чаушеску держаться по отношению к другим румынским руководителям, по безапелляционному тону его высказываний можно предположить, что он является носителем тех тенденций, которые определяют националистические устремления румынского руководства». Кроме того, по словам болгарского дипломата, «в репликах и высказываниях Н. Чаушеску сквозили антисоветские настроения»[232].
В 1968 г. представительные румынские делегации дважды побывали в Чехословакии – в феврале, на праздновании 20-летия февральской победы 1948 г., и в середине августа, когда за несколько дней до вторжения был подписан новый двусторонний договор о дружбе и сотрудничестве. Румынское руководство выразило полную поддержку политике чехословацкого правительства во внутриполитических и международных делах. Чаушеску утверждал, что в Чехословакии отсутствуют антисоциалистические элементы, а острые заявления Москвы на этот счет считал не соответствующими объективному положению дел в Чехословакии[233].
Из-за особой позиции Румынии в советском блоке Кремль и руководство других «братских» стран посчитали правильным не приглашать румын на закрытые совещания и встречи, где обсуждались вопросы, связанные с ситуацией в Чехословакии, и принималось решение о вводе войск. Официальных протестов из Бухареста не последовало. Тем не менее в августе 1968 г. Чаушеску с обидой заявил руководству Чехословакии, что, хотя Румыния является членом Варшавского договора, ее представители не были приглашены на совещания ПКК ОВД ни в Дрездене (23 марта 1968 г.), ни в Варшаве (14–15 июля), ни в Братиславе (3 августа)[234]. Развитие событий в Чехословакии, сопровождавшееся ужесточением их оценок в «социалистическом лагере», не располагало к углубленному анализу особого курса Румынии. Но есть основания считать,
