Краткая история российских стрессов. Модели коллективного и личного поведения в России за 300 лет - Яков Моисеевич Миркин
Уэллс — социалист, коллективист, как он себя называл. Но никакого опыта нет. Его идеи? Мировое правительство, всемирный план, эволюция, разумные люди, интеллигенция, они сами построят общество, где «всё для всех». Постепенность. Все, что делают правительство и бизнес, потихоньку оборачивается социализмом. Впереди — конвергенция двух миров, капитализма и советской модели. Не признавал деления на классы. Он даже пытался убедить в этом Сталина. Есть стенограмма их беседы в 1930 г. «Я возражаю против этой упрощенной классификации человечества на бедных и богатых». А что в ответ вождь? Классы, их столкновение, старый мир сам не рушится, революция, борьба на жизнь и смерть.[222] Таких, как Уэллс, в 1930-е держали в лагерях. Или ставили к стенке.
И Ленин — тоже социалист. Но твердокаменный, сделавший из марксизма, из призрака коммунизма, бродящего по Европе, — реальность, жизнь. «Насильственное ниспровержение всего существующего общественного строя», «пусть господствующие классы содрогаются».[223] Пролетариат — могильщик, экспроприация частной собственности, централизация, конфискация, огосударствление, «организованное насилие одного класса над другим» — в 1920 г. все это уже есть.[224]
И есть еще — «кто был ничем, тот станет всем», все вертикали взорваны. В ответ — ярчайший взрыв социальной энергии. «Черный передел», крестьянами взята земля. В стране, на 4/5 крестьянской — отличная основа режима! Все было их, все станет наше — и заживем! И еще: есть враг — его нужно давить! «Необходимо… провести беспощадный массовый террор против кулаков, попов и белогвардейцев; сомнительных запереть в концентрационный лагерь… Предсовнаркома Ленин. 9 августа 1918 г.».[225]
Дирижер всего этого — Ленин. Он находится под нечеловеческим давлением. Вот что пишет Уэллс: «Единственное правительство, возможное в России… Только оно одно воплощает в себе идею, только оно еще дает России основу для сплочения… Ходить по улицам русских городов так же безопасно, как и по улицам любого европейского города… Восстановило порядок».[226]
Как их сравнивать — Уэллса и Ленина? Люди — в разных вселенных. Один — жуир, фантаст, романист, мечтающий о мировом правительстве. О том, как все разумное, доброе, вечное потихоньку возьмет власть в руки. «Мы, англичане… никогда… не знали внезапных переворотов… Чтобы мы что-нибудь „свергли“, „опрокинули“, „уничтожили“… чтобы мы начали всё „сызнова“… никогда!».[227]
Другой — диктатор, выспрашивающий Уэллса, почему британский пролетариат еще не начал революцию. Считающий Уэллса «мещанином».[228] Соединяющий массовый террор, передел России, смертельную войну — с планами на будущее, в интересах абсолютного большинства населения, где есть все, что будет названо потом «модернизацией страны». Человек, вечно меняющийся, заявивший, что «революция в России — это не что иное, как наступление эпохи беспредельных поисков».[229]
В 1930-х Уэллс уже не жалеет для него эпитетов. «Сила его была в простоте замысла, сочетавшейся с изощренностью мысли». «Хитроумная лукавая цепкость». «Ленин, по самым скромным меркам, был велик». «Он сумел придать России импульс созидательного ускорения». «В нем были и детскость, и мужество». «Он и впрямь стал Мессией».[230]
В чем они сходятся?
Оба желают великого. Чертить будущее — их бытие. Целеполагание — для общества, мира. Это встреча проектировщиков. Один из ее лейтмотивов: «Как представляется вам будущее России?».[231]
Как они нам нужны сейчас — такие люди! Крупного масштаба, видящие будущее, общество как целое. А что нужно создать? Россию как спокойное, сытое, современное и очень динамичное государство, в котором много свободы, идей, открытости и мира.
Увлекательный план
Есть еще один пункт, в котором они сходятся. Должен быть план, великий план. Без него никуда. Правда, для Уэллса большие планы в России — это фикция. Его идея — строить мировое плановое государство! «Кремлевский мечтатель» — так назван им текст о встрече с Лениным. «Ленин… увлекся… утопией электрификации… стремясь осуществить план строительства в России мощных электростанций, которые дадут целым губерниям свет и энергию для транспорта и промышленности».[232]
«Можно ли вообразить более отважный план в этой стране». А далее — безграмотные крестьяне, нет водных энергетических ресурсов (ошибка), нет спецов (опять ошибка), угасают торговля и промышленность. «В России такой план превосходит самые пылкие технические фантазии. Сколько ни вглядываюсь я в будущее России, словно в темный кристалл, мне не дано разглядеть то, что видит этот невысокий человек… как вместо разрушенных железных дорог возникают новые, электрифицированные магистрали, как по всей стране прокладываются новые шоссейные пути, как создается новое, счастливое коммунистическое государство с могучей промышленностью».[233]
Через три месяца после их встречи, в декабре 1920 г., план ГОЭЛРО принят. Около 700 страниц, делался меньше года, по 8 экономическим районам, почти вся Россия. Электроэнергия, промышленность, все базовые отрасли. Сроки — 10–12 лет. Цель — максимум производительности труда.[234] План — «задание пролетариату», «увлечь массу… великой программой на 10–20 лет».[235]
Увлекли. Еще через три месяца, с марта 1921 г., начался НЭП, новая экономическая политика, очень живая, основанная на частном интересе. За государством — «командные высоты». Города быстро накормили. Темпы роста — 30–40 % в год.[236] В 1920-х промышленность росла быстрее, чем в 1930-х, когда НЭП свернули. Внутри этого чуда — план ГОЭЛРО как ядро.
К началу 1930-х довоенный уровень перекрыт. Чугун: 1920 г. — 2,4 % от 1913 г., 1929/30 гг. — 131 %, план ГОЭЛРО (1932/33) — 195 %. Уголь: 1920 г. — 27 % от 1913 г., 1929/30 гг. — 179 %, план ГОЭЛРО (1932/33) — 216 %. Нефть: 1920 г. — 43 % от 1913 г., 1929/30 гг. — 174 %, план ГОЭЛРО (1932/33) — 105 %.[237] «Погибнуть или на всех парах устремиться вперед».[238]
А для нас есть уроки? Каждые 10 лет — в 1920-х, 1930-х, после войны страна делала очередной прыжок, совершала экономическое чудо! Да, были — беспощадная растрата людей, их огосударствление, лагерная экономика, превращение их в счетные, расходные единицы.
Но речь о другом. О силе целеполагания. О плане того, что нужно сделать. О понимании момента — либо полный вперед, либо погибнуть. О силе желания — сдвинуть вперед машину всей страны. Мы чувствуем, насколько другие десятилетия — потом, после — были расплывчаты, как медленно в них вращалось время, как уходила энергия 1920-х — 1950-х и как много
