Михаил Швецов - Четыреста лет царского дома – триста лет романо-германского ига

Хотя книга являет собой хороший труд о русских умельцах, однако меня больше заинтересовало предисловие, содержащее некий абрис города на стыке миров и веков. Автор пытается раздуть его историческую роль, явно хочет сделать из мухи слона. Он с удовольствием неоднократно перемалывает местную поговорку «Арзамас-городок — то Москвы уголок». Мои слова — вовсе не критика: такой восторженный стиль выбирает почти всякий краевед, любящий свою родину. Оказалось, что даже Иван Грозный имел прямое отношение к возникновению первого крупного поселения в этих местах. А в последней четверти XVIII века тут было возведено более 20 церквей!

Но возникли и вопросы: зачем так много для маленького городка? А что, если бы вместо десятка из них построили 2–3 новых больницы для мещан и крестьян? Надо полагать, что культовое здание — не только дань Богу и утешение для униженных и оскорблённых, но и весьма прибыльный бизнес. Об этом хорошо говорит деятельность современной православной церкви и её иерархов. Впрочем, храм божий был и частью идеологической машины, местом, где простому люду было положено присягать на верность любому новому царю. Ну, а больница — сплошной убыток для власти. Вместе с тем, автор сознательно избежал темы, которая могла бы придать действительного веса изданию и местной истории. Ведь под Арзамасом состоялась главная и решительная битва Степана Тимофеевича Разина и войск объединённой Европы, призванных на помощь царём Алексеем Михайловичем, и принёсших победу последнему. Об этом мы с тобой беседовали ранее, ты помнишь? Хотя, как рассказал мне один тамошний человек при встрече в Н. Новгороде, иногда в школах говорится о том сражении, но полушёпотом. А если бы было написано, то могло всколыхнуть интерес даже местной молодёжи. Этого-то власти и боятся. Поэтому финансируют только те издания, которые в принципе не способны нанести вреда её сегодняшнему престижу, опирающемуся на фундамент лжи прошлых веков…

Своё путешествие мы начали 8 августа. Погода мрачноватая, но без дождя. Весь день видим густые леса по берегам. Под вечер начал читать о скитаниях Гиляровского по Волге. Оказывается, он родом из казаков и раскольников. Последние, как, впрочем, и первые — беженцы в своей собственной стране, находившейся под Романо-германским игом, искавшие спасения в неприступных лесах, горах и окраинах империи. Он дополняет картину уже известными нам сценами издевательств над солдатами офицеров, прежде всего, немецкого происхождения, а также делится воспоминаниями о том, как бывшие парикмахеры и сапожники «из Европы» (возможно даже, потомки удостоившихся награды ландскнехтов Алексея Михайловича) обучали детей немецкому и французскому языку, не зная, кроме ругательств, ни слова по-русски.

Следующим утром заиграло солнце, которое уже не исчезало до конца путешествия. Берега стали плешивыми, но за 4 часа до Елабуги снова зазеленели густые прибрежные леса. Экскурсия по городу показала, что он усиленно пытается скинуть с себя ореол провинции и готов стать местом паломничества. Для этого Елабуге определили древность под тысячу лет, хотя и документов об этом вовсе нет. Летний город смотрится уютным. С высоты бывшего городища хорошо виден один из его символов — православный Спасский собор, но явно в готическом стиле: высоченный шпиль и двускатная крыша при нём. (Кстати, таких строений, переделанных и в мечети, было немало в Татарстане). При близком рассмотрении оказалось, что этот пристрой упирается совсем в другую церковь, недавно восстановленную. Зачем нужна такая вызывающая эклектика, хотя последняя вообще свойственна русскому зодчеству? Возможно, и для того, чтобы скрыть подлинные следы былого. Недаром некоторые писатели и искусствоведы (в годы откровений) сравнивали реставрацию с разрушениями, причиняемыми варварами.

Одним из символов этого татарского города является самовар, традиционно относящийся (кем?) к русским промыслам и укладу жизни. Вместе с тем, не лишним будет заметить, что этот красивый «котёл» для приготовления чая являлся традиционным украшением стола (или ковра?) в Иране [139*, с. 250] и оттоманской (атаманской) Турции [140*]. Современный справочник по городу [141*], вынеся изображение чудо-самовара на первую страницу обложки, почему-то воздерживается от демонстрации конной статуи «того самого» князя-хана, основателя этого камского поселения. Не потому ли, что в руке он держит символ казацкой доблести — бунчук?

К сожалению, родина замечательного художника И.И. Шишкина сумела показать нам, в основном, его немногочисленные ученические работы, а Елабуга как место гибели М. Цветаевой ничего не сумела добавить к положительному образу поэтессы, кроме домыслов. Впрочем, факт её самоубийства, далеко не единичный среди эвакуированных москвичей, укрепляет меня (когда же это поймут и другие?) в ранее высказанной гипотезе [66].

Через день, по прибытии в Нижний Новгород сразу же отправились в знаменитый Городец. Предварительная информация, которую почерпнул ещё в Перми из книги знаменитого советского художника Ильи Глазунова [142], гласила: «Городецкую крепость заложил Юрий Долгорукий…В Городце, возвращаясь из поездки в Орду, умер Александр Невский. А знаменитый Рублёв впервые упоминается в летописях.

Нет на земле другого города, столь богатого изумительной деревянной резьбой. Меня поразило, что Городецкие деревянные львы точь-в-точь такие же, как каменные львы, на которых покоятся колонны у входа в собор XII века Сан-Дзено в Вероне. Это ещё раз напомнило мне о родстве русской и итальянской культур — ветвей одного могучего дерева Византии»….

Ещё до отправки автобуса спросил у гида о судьбе тех самых львов. Оказалось, что нам не суждено их увидеть: они нашли свой приют (или убежище?) в Нижегородском музее прикладного искусства. В самом городе обнаружилось много старых домов с великолепной резьбой (см. фотоматериалы по соответствующей дате в папке «Пароход «Кутузов»). На купленных здесь пряниках обозначена дата основания поселения — 1152 год. Согласно исследованиям ФН, это год рождения сына Юрия Долгорукого, Андрея Боголюбского, который в истории станет тем, кого принято называть Исусом Христом. В городке есть музей самоваров. Но экскурсовод направила наши стопы в новую церковь в честь Фёдоровской иконы Божьей матери, сданную «в эксплуатацию» в 2009 году. Хоть она и незначительных размеров сама по себе, но иконостас очень большой, до потолка — это едва ли не главная особенность русских храмов. Фоменко и Носовский [33*,с. 160] производят имя божества Зевс от гигантских иконостасов («завеса»). Благодаря этим выдающимся учёным и я стал внимательно отслеживать произведения искусства, лучше понимать их символический смысл или дух протеста художника. Также убедился в том, что ярлык великих среди художников получают гораздо чаще не те, кто умеет лучше других смешивать цвета, а те, кто угодил властям или тиранам. (Последние не только одаривают ваятелей академическими званиями и дворцами, но готовы сами покупать для них за большие деньги лучшие материалы и краски). В той новой городецкой церкви тоже видны следы иерархов. Много золота, давление знаков «благолепия», творения современных изографов. Я видел прекрасные формы, но почувствовать их содержание мне было не дано. (И вряд ли дело в том, что я некрещёный. Божественное видно и в работах подлинно великих светских художников. Той самой сути я не нашёл и в Ярославле, и в Костроме, в тех культовых местах, которых коснулась рука романовского редактора.) Почти все иконы были новые и в рамках с гладкими полированными поверхностями. Ох, как не любят романовские изографы (даже и современные), склонные к украшательству (подменяющему смысл), делать орнамент. И вряд ли дело в том, что «не хватает рук». Божественное не терпит суеты. Именно орнамент выдаёт «пристрастие» не только творца, но и власти к тем или иным канонам. Резьбу на рамках я всё же нашёл, но какую-то надуманную, бездарную, незавершённую, весьма напоминающую по форме рыболовные крючки…Так бывает, когда мастеру наложен запрет на естественное желание или усвоенный навык, адекватной замены которым нет. Но как замечательно смотрелись иконы в рамках, украшенных разнообразнейшими орнаментами из лилий, которые я нашёл в небогатой деревянной церквушке конца XIX века Пермского Края (г. Добрянка). На одной из них с ликом Богоматери обнаружил даже орнамент в виде татарской тамги. Строгановы, которым до революции принадлежали эти места, делали упор на сохранение традиций старых изографов [143*]. В церкви есть лилии на стенах, живые лилии в вазе для цветов (был август 2013 года). А ведь изображение этого цветка — одна из форм старинного христианского вилообразного креста, которым, между прочим, украшались надгробные плиты ордынских воинов [139* с. 325, 327]. Этот обычай уничтожен Романовыми. Лилия — символ и итальянской Флоренции [32*, с. 70], над куполом одного (одного ли только?) из храмов которой высился и османский=атаманский полумесяц!