Андрей Болотов - В Кенигсберге
- Когда вы так ко мне благосклонны, то надобно ж мне вам сказать за то еще что-нибудь хорошенькое.
- Что такое, любезный друг? - спросил я, удивившись.
- А вот что, - сказал он, - как я шел из лавки обратно сюда, то пришло мне нечто особливое в голову. Книги ведь вы, думал я, покупаете не для того, чтоб собирать вам библиотеку большую, - ибо куда вам с нею деваться? - но для того, чтоб читать только их.
- Конечно, - отвечал я.
- Итак, не избавить ли мне вас совсем от покупки их или, по крайней мере, от растери на них множества денег, а совсем тем охоту вашу к чтению удовольствовать?
- Да как это можно? - спросил я, удивившись.
- Возможность к тому, действительно, есть, но будет ли только на то ваша воля. У нас здесь есть один дом, которого хозяин держит у себя превеликое множество всякого рода наилучших книг и дает их всякому читать, кто хочет, и такие, какие кому угодно, а сам берет только за то с читателей самый маленький платеж.
- Что вы говорите? - возопил я. - Не вправду ли?
- Точно так, - отвечал он, - да и платеж-то невелик, не более как по одному нашему грошу, а по-вашему по одной копейке на день. Так не вздумаете ли вы сим средством пользоваться? У нас весьма многие сим образом читают.
- Батюшка ты мой! Да я бы готов не только по одной, но хотя бы по три копейки платить на день, если б только мог пользоваться такою выгодою, но ходить-то к нему для сего чтения, как сами вы знаете, некогда.
- И того-таки не надобно, - отвечал он.- Но он дает всякому книги на дом; а в предосторожность, чтоб не могли распропасть, берет только при самом начале в заклад несколько талеров денег, но которые он после возвращает назад, как скоро кто читать перестанет.
- Это еще и того лучше, - возопил я с превеликим удовольствием, - и куда бы я рад был, если б мог с человеком сим познакомиться.
- Зачем дело стало? - отвечал он. - Мы вас тотчас с ним познакомим. Я знаю, где он живет.
- Батюшка ты мой! - возопил я, сделав ему пренизкий поклон. - Я бы готов тебе в ножки поклониться, если б ты мне сие одолжение сделал: ты навек бы меня тем одолжил. Не можно ль бы хоть теперь мне с вами туда сходить?
Удивился он моей нетерпеливости и, засмеявшись, мне сказал:
- Добро, добро, г. подпоручик, когда так вам сего хочется, так незачем же вам и трудиться и ходить туда. Я вас и от того избавлю: дело уже сделано. Я, не сомневаясь, что вам будет сие угодно, там теперь уже и побывал и все дело кончил.
- Как? - спросил я, вспрыгнув даже от радости. - Возможно ли?
- Точно так, - отвечал он, - ив доказательство тому, вот вам и расписка от него в полученных им в заклад помянутых денег. Три-то талера я не на себя, а на сие употребил.
- Не вправду ли? И ах, как вы меня одолжили! - сказал я, отвесив ему пренизкий поклон.
- А вот, - продолжал он, вынимая из-за пазухи тетрадку, - и печатный реестр всем его книгам: и вам стоит только любые из него замечать и с запискою посылать за книгами к нему, так он и будет присылать. Я за первый месяц 30 грошей и заплатил уже ему.
Боже мой, как я обрадовался тогда всему тому! Я так доволен был поступком моего немца, что, бросившись к нему на шею, расцеловал даже его и не мог довольно слов найти к изъявлению ему своей благодарности. Истинно, если б кто меня подарил тогда чем-нибудь важным, так бы радость моя и благодарность не была так велика, как в то время. И как случилось сие нечаянным образом в самый день рождения моего, то сей день был мне долго памятен, и я не помню, чтоб я когда-нибудь препроводил оный с таким удовольствием, как в сие время. Но чему и дивиться не можно: ибо удовольствована была тогда во мне одна из наивеличайших моих склонностей, да и не одним еще, а многим, ибо и книг купленных осталось у меня еще множество, и случай неожиданным образом получил я такой, какого могло только желать мое сердце. Словом, я не могу изобразить вам, как доволен я был всем сим происшествием и в каком удовольствии препроводил тот вечер и большую часть ночи, читая и пересматривая мои книги и полученный реестр, пришедши на квартиру.
Но я заговорился уж так, что и позабыл, что мне давно время письмо кончать и сказать вам, что я есмь ваш, и прочая.
ЗАБАВЫ И РАЗВЛЕЧЕНИЯ
Письмо 69-е
Любезный приятель! Вы, я думаю, предугадывали уже наперед, что я письмо сие начну повествованием о том, как я упомянутою в последнем моем письме нечаянною выгодою начал пользоваться. Вы и не ошиблись в том, и я действительно за нужное нахожу вам о том пересказать. Пункт сей времени был особливого примечания достоин в моей жизни. Мне пришел тогда двадцать первый год от рождения, и с самого сего времени началось прямо мое читание книг, которое после обратилось мне в толикую пользу. До сего времени хотя я и читывал книги, но все мое читание было ущипками и урывками и только по временам; а с сего времени присел я, так-сказать, вплотную и принялся читать почти уже беспрерывно и не сходя с места. Тогдашнее осеннее и скучное время, начавшиеся длинные вечера, сидение всякой день в канцелярии часу до десятого вечера, множество остающегося от дел и переводов праздного времени; обстоятельство, что я, хотя не многие, но платил за книги деньги, нехотение терять их попустому, но напротив того, желание воспользоваться сколько можно более сим вожделенным случаем и успеть множайшие прочесть книги, а наконец и самые любопытные и приятные материи тех книг, которые читал я сначала, были тому причиною, что я не терял почти ни минуты праздного времени, но все оное употреблял на чтение.
Но сего довольно о тогдашнем моем чтении; а надобно рассказать мне вам теперь и о другом упражнении, в котором я временно упражнялся и которое имело хотя предметом у себя единое увеселение, однако также невинное и позволенное. Оное состояло ни в чем ином, как в танцовании, или паче в учении сему искусству. Вы удивитесь сему бессомненно и почтете сие делом, нимало с прочим тогдашним расположением моим несообразным; однако сие действительно так было, и я побужден был к тому отчасти склонностью моею с малолетства к сему упражнению, отчасти бывающими у генерала нашего кой-когда балами и на них танцами. Всякой раз, когда ни случалось мне их видеть, сматривал я на них с восхищением и всякой раз внутренне досадовал, для чего не мог я сам брать в том соучастия. Но низкость чина моего, природная застенчивость и несмелость, а, паче всего, самое неуменье мое танцевать, не дозволяло мне и мыслить о том, чтоб я мог когда-нибудь в увеселении сем соучаствовать, ибо хотя, будучи ребенком, я и танцовывал, но как искусству сему никогда не учился, то все тогдашние танцы мои ничего не значили. Поелику же мне с того времени уже никогда более танцевать не случилось, то тогда и считал себя к тому совсем неспособным; почему и довольствовался я единым только зрением, как другие танцуют, и примечанием всех их движений и оборотов, дабы, пришед на квартиру, можно мне было, хоть самоучкою, сколько-нибудь сему искусству понаучиться. Сие и действительно я в праздные часы иногда делывал, и, тананакая миноветы, учился делать па и другие обороты. И как искусство сие не так было мудрено, чтоб не можно было перенять, то чрез несколько времени и затвердил я оное так, что мог бы по нужде отважиться танцевать и в публике, и недоставало мне к тому одного только удобного случая.
Не успел я до того дойтить, как нечаянным образом явился к тому и вожделенный случай. Тот же немец, который спознакомил меня с книгами, доставил мне и сей случай. Некогда пришед в канцелярию к нам, сказывал он, что в соседстве у него будет в тот день жидовская свадьба, и предлагал мне, не хочу ли я полюбопытствовать и посмотреть оную. - Очень бы хорошо, сказал я: - я никогда еще их не видывал; но как бы можно было это сделать? - "Ежели вам угодно, отвечал мой немец: - то пойдем вместе. Я вас ужо ввечеру провожу туда; а надобно только сколько-нибудь получше одеться, ибо свадьба будет хорошая и порядочная". - Хорошо, сказал я: - но не дурно ли будет, что мы придем без всякого приглашения, а сами собою? - "И, нет! господин подпоручик. У нас обыкновение такое, что как скоро кто затеет свадьбу отправлять публичную и сколько-нибудь получше, то вольно приходить туда всякому порядочному человеку, а особливо вам, гг. офицерам: вы имеете к тому особливое право. Всякий хозяин не только не скажет вам ни единого слова, но еще за честь себе поставлять будет; а нужно только самому себя вести порядочно и не начинать никаких наглостей, шума, забиячества и других неблагопристойных поступков". - О, что касается до этого, сказал я, - то от меня ничего такого воспоследовать не может. - "Это я знаю и уверен, отвечал он: - а потому-то я вам и предлагаю". Ну, так хорошо-ж! сказал я: - сводите-ж пожалуйте меня туда и удовольствуйте мое любопытство.
Сим образом условившись и сходив на квартиру, чтоб поправить на себе волосы и поприодеться получше, зашел я за ним в назначенный час, и как он меня уже дожидался, то пошли мы тотчас с ним на сию свадьбу. Ночь уже была тогда совершенная, но он говорил, что у них обыкновение такое, что свадьбы бывают всегда по ночам; но как я удивился, когда привел он меня к превеликому казенному дому, освещенному множеством огней. - Уж не здесь ли свадьба-то? спросил я. - "Точно тут", отвечал он. - Что ты говоришь! подхватил я запинаясь; уж не дурно ли, что мы незваные придем; свадьба, видно, огромная. "И, нет! сказал он: - ступайте смело и не опасайтесь ничего. Вот я пойду наперед и буду служить вам проводником". Сказав сие, пошел он прямо в сени. Я последовал за ним. Не успели мы войти в сени, как звук преогромной музыки поразил мои уши. - Ба, ба, ба! здесь ажно и музыка есть, сказал я. - "А как бы вы думали, отвечал он: - "без музыки у нас только одни подлыя свадьбы бывают; а если мало-мало получше, то всегда музыка". В самое то время отворились двери, и он потащил меня за собой. Зала была превеликая, освещенная множеством свеч и наполненная великим множеством людей обоего пола.
