Лев Карсавин - Монашество в средние века
Таково влияние клира. Но независимо от него бродячие аскеты IX–XII веков сознательно стремились к воздействию на массы. Среди них можно отметить святого Норберта и его премонстранцев, обновляющих проповедническую деятельность клира, Ламберта Заику (Lambert le Bègue), Мориса из Сюлли и многих других. Один пресвитер парижского диоцеза Фульк «гремел В Галлии словом проповеди, как некая сверкающая молния… мощный духом, порицал пороки христиан, небрежность и дурное поведение прелатов. Он не щадил ничьей чести и многих от дурной жизни призвал на дорогу спасения». И Нил, и Ромуальд, и Пётр Дамьяни в Италии, клюнийские аббаты и Бернард Клервоский во Франции обращались к толпе со своими пламенными словами; и если часто их проповеди были мало или вовсе непонятны, их облик и религиозное одушевление расправляли ледяные сердца. Уже восприявшие христианские настроения и крохи христианского учения паломники длинною, непрерывною чредою шли по дорогам, останавливались в сёлах и городах, подогревая и углубляя религиозность масс. Ваганты, среди которых были и бродячие студенты, и скоморохи, и беглые монахи, и клирики, разносили не только насмешки над клиром и грубоватые стишки, воспевающие веселую и беспутную жизнь, – они пели и стих об Алексии, человеке Божьем, распространяли неведомо где воспринятые ими религиозные образы и идеи.
Развивая свою догму и делая недоступною массам проповедь клира, Церковь вовлекала массы в свои интересы. Миланский архиепископ Ариберто опирался в своей деятельности на народ. Патария – движение, сплетшее церковную борьбу против симонии и «николаитской ереси» (браков духовенства) с борьбою социальной и политической, взволновала массы – «патаренов», то есть «рвань», «сволочь». В массах и даже в низших слоях общества находило себе союзников руководимое бестрепетною рукою Гильдебрандта папство. Дикие инстинкты тёмных людей возбуждали во Флоренции Джованни Гвальберто и его валломброзанцы, во имя евангельского идеала требуя у епископа-симониака отказа от сана. Везде, где Церкви и монашеству приходилось вести борьбу, они искали союзника в массах, бросая в них свои идеи – лозунги движения. В XI веке идея реформированного клира, противопоставляемая действительности, оправдывалась Евангелием. В противовес богатому епископу выдвигали бедного апостола, обмирщенному клирику указывали на заветы Христа ученикам быть странниками и нищими. Евангельский текст подтверждал каждую мысль защитников невесты Христовой, и тексты говорили, более, чем вкладывали в них, понимались слушателями иначе, чем проповедником. В XII веке, может быть, на первом месте стояла идея крестового похода, не прекращавшая, впрочем, роста идей предшествующего периода. Она принесла с собою много других идей, вступавших в соединение со старыми, много аргументов и положений, почёрпнутых в Евангелии. И, когда спала надежда на успех христианского дела, остался тот религиозный подъём, который был вызван пропагандою крестовых походов и сопутствующими ей течениями, остались те идеи, которые выражались во время этой пропаганды.
Слова Церкви иначе понимались ею самою, иначе массами. То, что для Церкви было главным, для масс отступало на второй план, наоборот, второстепенное для Церкви выдвигалось ими на первое место; понимаемое лишь в связи всего церковного миросозерцания понималось, как что-то самоценное, становясь самоцелью. Монах говорил, что он следует за Христом, и понимал это в духе аскетической традиции. Слушатель мог принять призыв к подражанию Христу и иначе, более буквально и непосредственно. Монах или клирик умели толковать Священное Писание и доказать тожество своей жизни с жизнью Христа; мирянин мог этого и не понять, и чем ближе подходил он к Священному Писанию, переводы которого уже появились, тем реальнее и сильнее было его понимание Христа. Каноник утверждал, что он ведёт апостольскую жизнь, и Церковь всё настойчивее проводила параллель между клириками и апостолами; но апостольская жизнь могла пониматься различно: или в смысле, данном церковной традицией, или же просто по прямому смыслу тех текстов, которые приводились проповедниками. Массы впервые близко подошли к Евангелию, не обладая традиционными средствами его понимания и толкования. А между тем понятия подражания Христу, необходимости апостольской жизни клира, апостольства как вершины христианской жизни сделались боевыми лозунгами обновлявшейся Церкви. К тому же перед глазами масс были и конкретные воплощения буквально понятого христианского идеала. Кем, как не апостолом, как не истинным учеником Христа, должен был казаться какой-нибудь Норберт или же основатель Фонтевро Роберт д'Арбриссель? Разве не апостольскую жизнь вёл нищий странствующий проповедник или анахорет, ещё не осевший в пустыне? Нужды нет, что новый идеал иногда приходил в столкновение с учением Церкви. Сама же она запутывала мирян в свои внутренние разногласия, и от нападок на отвергаемых самою Церковью клириков не трудно было перейти к нападкам на клир вообще.
Тот же моральный евангельский идеал, не скинувший своей традиционной оболочки в монашестве и Церкви, но живой в них и видимый массам, не обладающим традиционными навыками понимания, конкретнее выражался и в еретических движениях эпохи. Арнольд Брешьянский мечтал об обновлении Церкви и клира, о возвращении её к чистоте апостольских времён, а клириков – к апостольской жизни. Его разметанные властною рукой Церкви по Ломбардии ученики после смерти учителя жили, как апостолы, и силою обстоятельств были принуждены апостольскою жизнью своею оправдывать самовольное вторжение в сферу действия Церкви: совершение таинства исповеди. Катары, сея возродившееся манихейство, внешним обликом своим напоминали апостолов, воспроизводили их жизнь: как истинные ученики Христовы, бродили они, лишённые крова и имущества, и проповедовали. У еретиков было единственное средство оправдать свою «незваную проповедь»: совершение таинств без посвящения – апостольская жизнь. Понимая это, они ещё более клира основывали свою проповедь на Евангелии, оправдывали каждое слово своё евангельским текстом, переводили и распространяли Священное Писание. И влияние еретиков было настолько значительно, что катары могли образовать целую Церковь и некоторое время мечтать о победе над Римом – «апокалипсической блудницей».
Массы приблизились к Евангелию и услышали призыв Христа следовать за Ним и проповедовать благовестие Царствия Божия, призывая всех к покаянию. Простые миряне – Вальд и ученики его – попытались достичь собственного спасения апостольскою жизнью и, соблюдая предписание Христа, распространять Его учение, призывать мирян к покаянию во грехах и к более праведной жизни. Церковь отвергла вальденсов, что не пресекло их деятельности, приобретающей оттенок борьбы с клиром, так же как не предотвратило появления других аналогичных течений. В то время как катары избивались «воинством Христовым», а отброшенные в стан еретиков вальденсы героически боролись за своё существование в Умбрии, в маленьком городке Ассизи начал свою апостольскую жизнь и проповедь покаяния святой Франциск.
2. Обычные религиозные настроения и влечения, незаметно выросши, захватили Франциска, сына богатого ассизского купца, баловня и «царя» весёлой молодёжи его родного городка. Полный ещё увлекавшими его прежде образами и идеалами рыцарской эпопеи, захотел он сделаться «глашатаем великого царя», стал безустанно искать истинного пути, предначертанного Богом. Франциск не сразу нашёл этот путь, и первые моменты его обращения ничем не отличаются от обычной религиозности эпохи, превосходя её только глубиною и силою чувства. Но на первых же порах сказываются мощное мистическое влечение к Богу и Христу, жажда страдания и самоуничижения, лучше всего выражающаяся в стремлении к нищей жизни. В высокой степени присущий Франциску дар сострадания заставляет его задумываться не только над своим личным спасением, но и мечтать о спасении других. И на готовую уже почву падают услышанные святым в церкви и разъясненные ему священником слова наставления Христа ученикам: завет полной нищеты, скитальчества и проповеди покаяния. Франциск не подумал о трудности, может быть невыполнимости «совета Христова», не знал его традиционного толкования. Буквально выполнил он слова Учителя – бросил в сторону дорожный посох и, отказавшись от всего, стал призывать людей к покаянию: сделался апостолом.
Около Франциска мало-помалу собрались ученики. Слёзы жалости или трезвое негодование горожанина и злобные насмешки неспокойной совести вызывала их жизнь, но зато велико было их религиозное воодушевление. Не было у них крова, потому что нельзя считать жилищем жалкую хижину в Ривоторто, смененную ими на такую же около оставленной капеллы Святой Марии (Santa Maria degli Angeli или Portiuncula). Одежда не защищала их от стужи, но «божественный огонь», сжигавший их сердце, заставлял забывать о холоде. Почти все были люди неучёные, но искреннее стремление исполнять веление Бога источало мёд из их уст. Франциск с учениками избрали для себя апостольскую жизнь и апостольскую деятельность, примером своим и простыми, неучеными словами призывая всех к покаянию. Первые францисканцы или, как скоро назвал их сам Франциск, «братья меньшие» – минориты – бродили по двое по городам и сёлам, добывая себе пропитание трудом рук своих: то помогая в полевых работах крестьянам, то нося воду по городу, или, если не было работы, милостынею. Минориты призывали мирян к покаянию: увещевали и проповедовали. Они изнуряли своё тело постами и веригами, молились и предавались созерцанию в уединённых местах. Ни малейшего поползновения гордыни, ни тени протеста против обмирщенного клира. Минориты были верными детьми «святой Римской Церкви», прилежно посещавшими храмы, с наивной верой исповедовавшими свои грехи священнику, с почтением целующими его руки, державшие тело Христово. Лежавший в основе братства идеал не отступал от традиционного, идея апостольства была только элементом в религиозном мировоззрении вернейших сынов Церкви, боявшихся даже мыслью выказать неуважение к ней или разойтись с её учением. Религиозное одушевление и мистические настроения оживляли для них каждый уголок храма, наполняли глубоким смыслом каждый момент культа. При первых же признаках роста своего братства Франциск отправился со своими учениками в Рим и смиренно испросил у Папы Иннокентия III разрешение жить по Евангелию и проповедовать покаяние (1210 г.). Папа разрешил и то, и другое, и ставшее под покровительство Церкви братство стало быстро увеличиваться.
