Николой Костомаров - Русская республика (Севернорусские народоправства во времена удельно-вечевого уклада. История Новгорода, Пскова и Вятки).
Великий князь Василий Васильевич внушил к себе глубокую злобу в новгородцах. Они должны были ненавидеть его, особенно вспоминая, что этот князь некогда в несчастии был принят Новгородом, получил в нем прибежище, и когда возвратил потерянную власть, то два раза угрожал Великому Новгороду и делал ему вред. Неудивительно после того, что в 1460-м году, когда он посетил Новгород, негодование при виде его возросло до того, что составился заговор убить его вместе с сыновьями Юрием и Андреем и ненавистным для Новгорода воеводой Басенком, победившим новгородские войска под Русой. Владыка Иона, узнав об этом, едва уговорил заговорщиков оставить злобное намерение, и представил, что пользы для Новгорода от того не будет; у Василия остается еще сын, Иван: его на ту пору не было в Новгороде, — он сделается мстителем за отца и за братьев. Это удержало новгородцев.
До такого положения дошли отношения Новгорода к князьям, перед вступлением на престол великого князя Иоанна Васильевича, при котором московское самовластие одолело его свободу.
IX. Права князей
Древнейшие известия, при скудости своей, не содержат подробностей, которые бы представили нам картину положения князей в старину. Нельзя полагать, чтоб их права и обязанности были строго определяемы; свободное право избрания, возможность выбрать из многих, кого угодно и изгнать, когда нужно, делали ненужными строгие правила. С половины XII 1-го века после татарского завоевания, когда уже, как выше замечено, великий князь сделался неизменным новгородским князем и княжеское достоинство, вместо внутренней институции, стало внешней силой, являются договоры, определяющие отношения к власти, явно показывающие, что Новгород боится князей и хочет, сколько возможно, оградить себя от их произвола. Договоры эти представляют ту замечательную черту, что все между собой сходны, даже в выражениях, и очевидно составлялись по одной канве. Их отмены касаются только подробностей, истекающих из временных обстоятельств. В этих договорах ссылаются всегда на старниу, и в самом раннем из них, 1265-го года, говорится: та ко княже, господине, пошло от дед и от отец, от твоих и наших; следовательно, те правила, какие содержал этот договор, существовали и прежде в обычаях. Действительно, в летописи под 1218-м годом, при известии о целовании креста князем и обещании хранить обязательства, постановленные при его вступлении, есть выражение: ты нам крест целовал, без вины мужа нелишити. Выражение это является во всех последующих грамотах. Это заставляет предполагать, что условия с князьями, встречаемые в договорах XII!, XIV и XV веков, существовали и ранее. Под 1222 годом, когда дело идет о призыве суздальского князя Ярослава, говорится, что новгородцы звали его "на всей воле и на всех граматах Ярославовых"; то же повторяется по поводу призыва черниговского князя Михаила 1229 года. О грамотах Ярославовых существовало постоянное убеждение, что они служили юридической основой связи Великого Новгорода с князьями; остается предположить, что смысл последующих договоров имеет основание свое в этой древней великой хартии свободы Великого Новгорода. В этой грамоте, вероятно, было общее основание свободного избрания князей.
До татарского ига князь, по народному понятию, был лицо необходимое. Главное его значение было — предводительство войском, и в этом заключается сознание необходимости княжеского достоинства. Князь происходил из особого рода, несвязанного с туземцами, поставленного выше других родов по значению, — рода, призванного для установления ряда, призванного так, как вообще не поладившие стороны призывают в судьи третьего, чужого, на беспристрастие которого могут более надеяться, именно потому, что этот третий стоит вне условий, которые побуждали бы его приятствовать одной из враждующих сторон. Только с таким значением предводитель ополчения мог сохранить необходимую на войне дисциплину и заставить всех, составляющих войско, повиноваться; а этого несравненно труднее достигнуть полководцу, происходящему из среды той же массы, которой он предводительствует. Оттого-то и замечают летописцы, что в войске бывает беспорядок, когда в нем нет князя, а боярина не все слушают. Народное понятие отдавало княжескому роду право миротворить, уставлять ряд, охранять безопасность земства, а потому князь, ставший на челе войска, казался уже самой судьбой, по своему рождению, назначенным к этому. В Новегороде главное достоинство князя состояло в предводительстве войском; и в те времена, когда уже не чувствовалась потребность в князе по управлению гражданскими делами, Новгород все еще признавал за лицом княжеского происхождения право и как бы способность быть предводителем кок-городского войска. С этими-то понятиями Новгород u XIV и XV веках призывал себе князей на кормленье в качестве военачальников и охранителей пограничных краев. Внешние сношения вообще производились от имени князя и вместе от имени Великого Новгорода. Так имя Юрия в 1323 г. стоит в договоре Новгорода со hi ведам и. Впоследствии, однако, договоры заключались и без имени князя. В конце XIII века, когда значение новгородского князя утвердилось за великим князем, договоры писались еще от имени князя и Новгорода вместе; но князь участвовал здесь больше по имени. В 1292 г. прибыли в Новгород немецкие послы, но поводу разграбления немецкого двора. Переговоры происходили разом и с велико-княжескими боярами на Городище, и в самом Новгороде с новгородскими мужами: тысячеким и двумя боярами. Свои доводы подкрепляли новгородцы прежним договором с немцами, который был заключен от лица великого князя и Великого Новгорода вместе. Но когда, после того, великий князь был расположен уступить немцам и признать законность требуемого ими вознаграждения за убытки, понесенные немецкими купцами, новгородцы отрицали ее, и великий князь ничего не мог сделать. Шесть раз, — говорили немецким послам его бояре, — великий князь посылал к новгородцам дать ему ответ, наконец лично просил их, и все было напрасно; великий князь сознавал свое бесправие в этом случае и только хотел оправдать себя перед немцами. "Воздайте им тем, что они вам наделали", — был последний совет, данный немецким послам великокняжескими боярами.
В древние времена виды общественной деятельности не были строго разграничены и разделены; князь, будучи предводителем ополчения и защитником земли извне, был вместе и правителем, т.е. защитником ее внутри. Князь поражал врагов; но каждый нарушитель порядка и спокойствия земства был также враг; и потому, охраняя земство от внешних врагов, естественно было его участие в охранении того же земства и от врагов внутренних. И там, и здесь, он, как лицо третье, непринадлежащее к земству, но призванное им. не мог действовать самобытно без воли и участия веча. В делах внешних он предводительствовал войском по распоряжению веча, шел на войну, решенную вечем, клал свое имя на договоре, составленном и обсужденном на вече; так точно и в делах внутренних он действовал в границах, очерченных вечем. Ьму предоставляли суд, но вместе с посадником, происходившим из земства и слуившим полным выражением земской воли. Собственно в суде доля князя была не обсуждение дела — на то были выборные судьи. — а оправление оправданного и казнь виновного (а князь казнит), т.е. именно то, что непосредственно принадлежит внутреннему охранению земства. Оттого половина вир и судных пошлин, взыскиваемых с виновной стороны, шла князю; этот платеж был казнь.
Призвание и прием князя имели до некоторой степени подобие усыновления земством. Князь был чужое лицо, входившее в новгородскую семью с известными условиями, которые ему семья имела право предложить. Князь должен был целовать крест Новгороду, а Новгород целовал крест ему. Это взаимное целование служило залогом их взаимного согласия. Не было в этом ничего принудительного. Князь мог уйти из Новгорода. — только должен был явиться па вече и сложить с себя целованье.
Из договоров, оставшихся до нашего времени, видно, что князь был поставлен, сколько возможно, вне связей с жизнью Новгорода. Вся волость считалась достоянием святой Софии и Великого Новгорода. Князь не мог приобретать в Новгородской Земле имений, ни покупкой, ни принятием в дар; не мог брать закладников, следовательно, совершать сделок; это правило распространялось и на его родню, и на его дружинников. Ему дозволялось торговать в Новгороде, но не иначе, как через посредство природных новгородцев; следовательно, это дозволение ограничивалось правом пускать капитал в оборот. Без участия посадников, избираемых вечем, князь не имел права назначать правителей в краю, подчиненном Великому Новгороду; отдавать в кормленье принадлежащую Новгороду землю, давать кому бы то ни было о чем бы то ни было грамот, нарушать прежде состоявшиеся грамоты; не мог производить суда без участия посадника, лишать волостей, раздавать их в собственность, наказывать без суда, и вообще без воли веча и без участия посадника делать какие бы то ни было распоряжения. Все это простиралось также и на его чиновников [32]. Князь даже не жил в Новгороде, но на Городище; там с ним пребывала его дружина: то место было навсегда отведено для князя и его дружины. Так, впоследствии, когда звание новгородского князя усвоилось за великими князьями, на Городище жили их наместники, Суд их касался таких дел, когда в спорном деле одна сторона не принадлежала к составу новгородского гражданства; а по старому общерусскому обычаю, где истцы были между собой разных земель или ведомств, суд всегда был смесный, т.е. были два судьи, каждый от того ведомства, к которому принадлежал один из тяжущихся; сверх того, участие наместника во всяком суде определялось правом — брать известные пошлины, составлявшие доход князя.
