Алексей Смирнов - Несостоявшийся русский царь Карл Филипп, или Шведская интрига Смутного времени
Описи, составленные дьяками, дают представление о золотом дожде, пролившемся на поляков и бывших наемников Делагарди, перешедших к Жолкевскому на службу: «Немцом в заслуженное, из государевой казны дано… чепми золотыми, золотом, и ковшами, и посохом, да жемчугом и каменем и запонками, 16 мисок да ложка золоты, сукнами, соболями… пуговицы ломаные, что спарываны с платьев, крестов и окладней, и перстней, и зерен жемчюжных на спнях и на нитях, и каменья и жемчюгу, что спарывано с платья, и камок, и бархатов, и полотен».
На Денежном дворе переливали в золотые и серебряные монеты драгоценные сосуды и украшения с царских поясов, в дело шли драгоценные камни, снятые с покровов усопших русских государей в Архангельском соборе и роскошной конской сбруи, предназначенной для царских выездов, переплавили серебряную печать Василия Шуйского и обратили в монеты накладные серебряные и золотые украшения его трона.
Первые недели пребывания поляков в Москве стали праздником для московских купцов: они за бесценок скупали выставляемые на торги церковные ценности. «А кресты и запонки, и перстни, и окладни, и жемчуг, и платье, и бархаты, и камки, отласы, ценили гости по дешевой цене», — сухо свидетельствует роспись.
Распродажа кремлевской сокровищницы оправдывалась государственной необходимостью, но одновременно шел и обычный грабеж, причем русские аристократы в этом отношении ни в чем не уступали пришельцам. Поляки в одном из дипломатических документов, описывая судьбу царских хранилищ, утверждали, что «как только впускали туда боярина, он наполнял свои карманы и удирал».
Гетман Жолкевский сумел убедить москвичей, что его регулярная армия — это не тот сброд, который пришел в Россию вместе с первым Лжедмитрием и отличался буйством и пренебрежением к местным обычаям. Королевское войско подчинялось жестким артикулам, принятым сеймом в 1609 году и требовавшим от солдат подчинения командирам и уважения к мирному населению. Отступление от дисциплинарных норм каралось смертью.
Жолкевский отогнал от стен столицы Лжедмитрия, наладил снабжение своего войска, установил дружеские отношения с боярами и патриархом. Все большие дела были сделаны — оставалось только ждать прибытия в Москву Владислава, чтобы положить русскую столицу к ногам юного королевича. Велико же было удивление бояр, когда гетман сообщил, что отправляется в ставку короля, чтобы убедить его, не мешкая, подписать договор, а вместо себя оставляет Александра Гонсевского. Карман Жолкевскому жгли две инструкции Сигизмунда, разрушавшие все московские договоренности. Следовало спасать не только свою честь, но и жизни запертых в огромном городе солдат. Не нужно было обладать большим воображением, чтобы представить, на кого обратится ярость русских, если они узнают о королевском обмане!
В свите гетмана Россию покидали низложенный Василий Шуйский и двое его братьев. Жолкевский распорядился вернуть Шуйскому царское одеяние, чтобы плененный монах не превратил триумф в пародию. Поначалу братьев Шуйских держали в лагере под Смоленском, отложив отправку их в Польшу до взятия города. Торжественный въезд гетмана в Варшаву состоялся лишь 29 октября 1611 года. За коляской гетмана катила запряженная шестерней королевская карета, в которой расположился Василий Шуйский с братьями. Знатного пленника обрядили в белый, шитый золотом кафтан и высокую шапку. Как свидетельствуют очевидцы, на приеме в королевском дворце Шуйский держался спокойно и с достоинством. После окончания приветственной речи Жолкевского, в которой он просил о милости для Шуйских, подчеркнув, что привел их к королю «не в качестве пленников, а как живой пример превратности человеческой судьбы», свергнутый царь выступил вперед и поклонился королю, коснувшись по русскому обычаю рукой земли. Братьев допустили до целования руки Сигизмунда, но тут раздались протестующие возгласы сенаторов, требовавших мщения за резню поляков в Москве в мае 1605 года.
Это возмущение сказалось на судьбе пленников. Сигизмунд приказал отправить Василия Шуйского и его братьев в Гостынинский замок, расположенный в двухстах километрах от Варшавы. Их следовало содержать анонимно и в разных камерах.
Для двух из высокопоставленных узников заключение продолжалось чуть меньше года. Живые, они все еще представляли угрозу династическим планам польского короля. Поэтому перед началом похода Сигизмунда на Москву в сентябре 1612 года Василия и Дмитрия Шуйских умертвили в их камерах, представив дело как естественную смерть. В акте о смерти бывшего московского властителя чиновник записал: «Покойник, как об этом носится слух, был великим царем московским».
Польский король пощадил лишь младшего из братьев Шуйских — Ивана, которому приказали забыть о своем имени и происхождении, назвав Иваном Левиным. «Мне вместо смерти наияснейший король жизнь дал», — рассказывал благодарный за милосердие Иван Шуйский знакомым, когда после многих лет заключения вернулся в Москву.
Прах Василия Шуйского перевезли на родину и перезахоронили в Архангельском соборе лишь в 1635 году, после заключения мира России с Польшей. Вернуть царские останки, зарытые у дороги между Торунем и Варшавой, стало возможным после длительных дипломатических усилий Москвы. «Мы славу себе вековую учинили тем, что московский царь и брат его лежат у нас в Польше, и погребены они честно, и устроена над ними каплица каменная», — отвечали поляки на все запросы России.
Однако вернемся к событиям в России после низложения Василия Шуйского. В сентябре 1610 года Москва провожала в лагерь короля под Смоленском огромное, более чем в тысячу человек, посольство. Его задачей было убедить Сигизмунда подтвердить все условия договора об избрании Владислава, заключенного от имени короля Станиславом Жолкевским. Гетман позаботился, чтобы посольство возглавили два человека, оставлять которых в Москве было опасно, — умный и честолюбивый митрополит Ростовский Филарет Романов, интриговавший против Владислава, и боярин князь Василий Голицын, который сам был не прочь занять место свергнутого Василия Шуйского. 7 октября 1610 года русские представители прибыли под Смоленск, еще не зная, что каждому их них придется делать выбор: или нарушить данную москвичам клятву, или стать польскими пленниками. Двуличный король на этот раз говорил прямо. О снятии осады Смоленска и речи не шло, а послы и их свита должны были принести присягу двум властителям: Сигизмунду и его сыну. Начался многодневный процесс переламывания воли посольства. Тех, кто соглашался признать своим монархом Сигизмунда, он одаривал имениями и должностями, упрямцев держал впроголодь, отселив из домов в холодные, продуваемые октябрьскими ветрами палатки. Посольство раскололось. Многие, в том числе Филарет Романов и Василий Голицын, остались верны данной в Москве в Успенском соборе клятве «умереть, а не уступить» — этих упрямцев король, забыв о неприкосновенном статусе послов, объявил в апреле 1611 года пленниками и отправил в Польшу. Присягнувших ему бояр Сигизмунд послал в Москву — вести в русской столице пропаганду в его пользу. С ними отправились и посольские рангом поменьше, отказавшиеся изменить данной Владиславу присяге. Их Сигизмунд, не считая ценными заложниками, отпустил на все четыре стороны. К Москве устремились и сотни ожесточенных смоленских помещиков, у которых за отказ присягнуть Сигизмунду король отнял их имения. Эти привычные к оружию люди, которым больше нечего было терять, жаждали мести. Враг определился: польский гарнизон в Москве и боярское правительство, которое после своего воззвания к защитникам Смоленска сдать крепость Сигизмунду получило клеймо предателей.
Король еще не знал, что сделанный им неверный ход ведет к проигрышу всей шахматной партии, казавшейся почти выигранной. В Варшаве вовсю чеканили памятные знаки с изображением усатого и бородатого человека лет тридцати, Владислава: сознательно состарив пятнадцатилетнего королевича, поляки намеревались рассеять сомнения его новых подданных в том, что им навязывают в цари желторотого птенца. Надпись на медали по-латыни гласила «VEL SIC ENITAR» (так объединю).
Между тем в Москве началось денежное противостояние. Поляки принялись штамповать золотые и серебряные копейки царя Владислава Жигимонтовича пониженного, по сравнению с прежним, весового содержания, прикрыв эту аферу весьма своеобразно. Первые партии легких монет они выпустили с именем Василия Шуйского, чтобы было кого обвинить в начале обесценивания русских денег. Боярское правительство, не желая участвовать в затеянной своими новыми союзниками грандиозной финансовой афере, ответило чеканкой собственных монет, возвращавших нацию к периоду стабильности. Их украшало имя последнего перед началом Смуты царя Федора Ивановича.
