Якоб Буркхард - Век Константина Великого
Аврелиан хотел побыстрее разделаться с «вором престола»; он разбил его в бою, а затем осадил его в Александрии. Там Фирм и его сторонники, по-видимому, какое-то время удерживали старинную крепость – Брухион; во всяком случае, когда Аврелиан захватил Фирма и казнил его, то счел уместным стереть с лица земли всю эту часть города. Так обратились в пепел дворец Птолемеев, их великолепные гробницы, Мусей – неотъемлемая часть духовной жизни позднеэллинистического периода, гигантские колонны пропилей, поддерживавшие высокий свод, – уже не говоря о разоренных театрах, базиликах, садах и прочем. Было ли это возмездие, или же победитель руководствовался только стратегическими соображениями? Нельзя забывать, что в некоторых областях империи неминуемо наступил бы голод, если бы мятежный Египет сократил вывоз продуктов, что фактически и произошло при Фирме. Но когда, чтобы лишить город возможности бунтовать и защищаться, необходимо идти на такие жертвы – это дурной знак и для правителя, и для подданных.
Египтянам это разорение послужило очередным стрекалом. При Пробе (276 – 282 гг.), а может быть, даже раньше, в страну прибыл один из наиболее энергичных полководцев того времени, галл Сатурнин, и дерзкие александрийцы незамедлительно объявили его императором. Насмерть испуганный этим известием, Сатурнин бежал в Палестину. Поскольку он не знал великодушия Проба, то по некотором размышлении решил, что пропал, и со слезами облачился в пурпурный пеплум статуи Афродиты, пока его сторонники приносили ему клятвы верности. Утешало его то, что, по крайней мере, он умрет не один. Проб был вынужден послать туда армию, и несчастный пленный узурпатор был против воли императора удушен. Позднее Пробу снова пришлось воевать в Египте, поскольку нубийцы-блемии, уже давно представлявшие собой опасность, захватили часть Верхнего Египта, а именно Птолемаиду, что на Ниле, о которой уже шла речь. Ее жители, неисправимые бунтовщики, потворствовали завоевателям. Блемии, гибкие, смуглые, неуловимые жители пустыни, стали управлять перевозками между городами-портами Красного моря и Нила; порабощать этих людей или уничтожать было равно невыгодно, и их просто время от времени осаживали. Но теперь римские военачальники получили высшие полномочия и, разумеется, строго покарали виновных. Но при Диоклетиане весь Египет снова взбунтовался, и на протяжении нескольких лет, когда только что усмирили Галлию, императоры одновременно пытались вернуть Британию и низвергнуть карфагенского узурпатора, а также отражали вторжения мавров и вели войну вдоль почти всей границы. Когда блемии снова завладели Верхним Египтом, некий никому до тех пор не известный человек, Элпидий Ахилл, объявил себя августом (286 г.). Только спустя десять лет (296 г.) Диоклетиан получил возможность вмешаться. Он пришел в страну через Палестину, и сопровождал его двадцатидвухлетний Константин, затмевавший императора своим могучим телосложением и величественным видом. Снова началась длительная осада Александрии, продолжавшаяся восемь месяцев, в ходе которой были уничтожены акведуки; и после гибели Ахилла последовали новые устрашающие наказания. Столица стала добычей озлобленных солдат, сторонники узурпатора подверглись проскрипции, множество людей казнили. Легенда гласит, что, когда Диоклетиан въехал в город, он повелел армии убивать, пока конь его не окажется по колено в крови; но почти рядом с воротами животное, наступив на мертвое тело, поскользнулось, и колено его окрасила кровь, после чего приказ был сразу же отменен. Это место долгое время украшала литая фигура лошади.
В Среднем Египте был полностью разрушен город Бусирис. В Верхнем Египте дела обстояли не лучше; богатый торговый город Копт, где, естественно, обосновались блемии, постигла та же судьба. После этого Диоклетиан (согласно Евтропию; христианин Орозий, использовавший материал Евтропия, ничего не сообщает на этот счет) издал несколько вполне разумных указов и стал силой проводить их в жизнь. Он отменил, конечно, не без причин, старое территориальное деление и устройство страны, введенное Августом, и разделил страну на три провинции, согласно структуре прочих частей империи. Безопасность торговых путей он обеспечил, сделав другое африканское племя из Большого Оазиса, набатов, соперниками блемиев. Набаты все время оставались на жалованье у римлян, и им перешел бесполезный кусок римской земли выше Сиены, где они с тех пор жили и охраняли границы.
В том, что истощение армии и сокровищницы вынуждало к таким паллиативным мерам и что набатам и блемиям платилось нечто вроде дани, нет вины Диоклетиана. Но вот то, как именно оба народа заключали соглашение – совершенно в его духе. На пограничном острове Филы, где в этой связи возникли мощные укрепления, были выстроены новые храмы и жертвенники, а старые – переосвящены в честь общего sacra набатов и римлян; было также создано единое жречество. Оба народа пустыни принадлежали к египетской вере, блемии особо практиковали человеческие жертвоприношения; они получили или же вернули право в определенное время года приносить изображение Исиды из Фил в свою страну и хранить его там в течение установленного срока. Пространная иероглифическая надпись запечатлела для нас торжественное движение священного корабля, везущего статую богини по Нилу.
Тем временем в Верхнем Египте возле разрушенного Копта возник новый город; император назвал его Максимианополем в честь старшего своего соправителя. Возможно, впрочем, что это был всего-навсего военный лагерь, а может быть – переименованный старый Аполлинополь.
Диоклетиан все же некоторым образом утешил Александрию в ее скорби; он снова учредил в городе раздачи зерна – милость, которой наслаждались многие города за пределами Италии. В ответ александрийцы стали исчислять годы начиная с правления Диоклетиана, а префект Помпей в 302 г. воздвиг в его честь колонну, которую ошибочно считают колонной Помпея Великого. На колонне имеется надпись: «Многосвященному самодержцу, гению города Александрии, непобедимому Диоклетиану». Огромный монолит, заимствованный из какой-то общественной постройки или предназначавшийся для так и незавершенного здания, далеко возносится над едва узнаваемыми развалинами храма Сераписа.
Наконец, у нас есть позднее и несколько таинственное сообщение о том, что в то время Диоклетиан повелел собрать и сжечь все древние записи касательно производства золота и серебра, так что египтяне более не могли приобретать таким способом богатство и в гордости своей бунтовать против Рима. Уже звучало верное замечание, что Диоклетиан мог бы сохранить эти книги для себя и для нужд империи, раз уж он верил в истинность алхимического знания. Но маловероятно, что эта мера имеет в основе, как полагал Гиббон, исключительно благоразумие и человеколюбие. Возможно, в Египте эти превращения веществ были связаны с какими-то другими отталкивающими суевериями, которые правитель, как человек в своем роде набожный, хотел искоренить.
После Диоклетиана мятежи в Египте прекратились надолго. Действительно ли император, как человек мудрый, сумел помочь этой стране, улучшив характер ее обитателей или, по крайней мере, надолго их запугав? В самом ли деле новые его установления сделали восстание ненужным или невозможным? Наиболее правдоподобное объяснение уже высказывалось – разделение власти между правителями затруднило деятельность местных узурпаторов. Далее, с воцарением Константина страсти египтян нашли выход в религиозных диспутах, более подобавших ослабевающим силам этого несчастного народа, нежели отчаянные бунты против римских чиновников и солдат. Сразу после принятия христианства ряд беспорядков на почве богословия породила ссора мелетиан и последователей Ария. Однако в Египте, как нигде в империи, язычники не менее ревностно держались за свою веру и защищали ее в кровавых стычках.
Впрочем, в одном отношении Египет, как и вся Африка, представлял собой безопаснейшую из областей империи; границы его были практически пустынны, если не упоминать о некоем количестве полудиких племен, чьи нападения не составило труда отразить. В то время как аванпостам на Рейне, Дунае и Евфрате постоянно угрожали враждебные и могущественные народы, здесь для защиты вполне хватало нескольких небольших отрядов, которые только требовалось разумно распределить. Ведь тогда никто не мог и помыслить, что однажды в Аравии появятся агрессивные полчища религиозных фанатиков, которые пройдут, сметая все на своем пути, через все страны на юго-востоке Римской империи и завладеют ими. В III столетии северное побережье Африки было значительно более густо населено, нежели теперь. Архитектурные памятники Алжира, множество епископств, о которых мы не раз встречаем более поздние упоминания, высокая культурная активность и роль страны для развития позднеримской литературы предполагают наличие благоприятной культурной ситуации, в которой мы не можем как следует разобраться из-за относительной бедности внешних ее проявлений. Кроме всего прочего, Карфаген, восстановленный Цезарем, благодаря своему положению стал одним из значительнейших городов империи, но также и наиболее опасным. Хуже всего было даже не нравственное разложение, деморализовавшее впоследствии отважных вандалов, как роскошь Капуи – солдат Ганнибала; роковым для империи оказался храм, который основал Дидон в честь небесного божества, Астреи, – не столько из-за своих услужливых проституток, сколько из-за разрушительных пророчеств и потому, что храм этот помог не одному узурпатору. Пурпурное одеяние, наброшенное на статую, восседавшую на львах и державшую светильник и скипетр, укрывало плечи не одного дерзкого мятежника. Вот и после восшествия на престол Диоклетиана против него выступил некий Юлиан. О его происхождении и последующей судьбе нам ничего не известно; он, очевидно, стоял во главе так называемых «пяти народов», с которыми пришлось воевать Максимиану и о которых мы знаем крайне мало. Они, без сомнения, были мавританцы, то есть из западной части Северной Африки, где Атласские горы, как и сейчас, видимо, служили прикрытием множеству мелких племен, неспособных нападать открыто. Завоеваний с их стороны можно было не бояться, пока римские чины не совсем еще забыли свои обязанности. Максимиан начал эту войну лишь спустя несколько лет бездействия (297 г.), из чего можно заключить, что опасность была не слишком велика и что поставки зерна в Италию не прекращались. После несчастий Египта в предыдущем году империя явно могла не бояться нехватки африканских продуктов.
