Пантелеймон Кулиш - ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 2)
„поблагодарили за службу", и во многих местах, не дождавшись даже уплаты
заслуженного жолду, разошлись. Только тогда король, с крайней досадой, постановил
распустить войско.
Но тем не менее мечтал он о Турецкой войне, надеясь на иностранную помощь со
стороны Швеции и Франции. Опять начались у него сношения по этому предмету с
папой и с итальянскими князьями.
Между тем Россия, рассчитывая па обещанную королем помощь, начала воевать с
Татарами н задела Турцию. Царь просил у него помощи. Но король не мог ыи послать
ему войска, пи одновременно с ним начать войну; не мог даже отправить к нему посла
для заключения договора. Бездейственно должен был он ждать сейма, в страшной
тревоге, как бы не потерять этого драгоценного случая для соединения польских сил с
московскими, как бы союзники Польши, Москали, не обратились в неприятелей.
С этой стороны беда грозила Полякам еще в большей мере, чем со стороны Диких
Полей. Будучи покамест не в силах ме риться е Большею боевыми людьми, Москва
превосходила ее государственным строением. У республиканца Поляка все валилось из
рук, и даже военные средства его были опаснее для него самого, нежели для соседей.
Монархист Москаль держал добытое потом и кровью крепко, не так как его сосед,
легко ему доставшуюся Малороссию. Для нас, потомков тогдашних русских деятелей в
Польше, очевидно, чем были способны Москали воспреобладать над эхозяевами
южнорусской земли, Поляками. Современники не видели того ни с польской, ни с
московской стороны. Москва не управилась еще с остатками покоренной ею
Кипчакской Орды, Крымцами, которые под управлением Ислам-Гирея, сделались
похожи на своих предков, батыевцев. Но из посольства „рационалиста и политика"
Стрешнева мы видим, что завоевание Крыма было у неё на очереди. Смерть
Конецпольского и бунт Хмельницкого с его руинными последствиями отодвинули это
важное дело больше, чем на столетие. Русская жизнь давно уже заявила потребность
подавления ордынцев, но ее постоянно эксплоатировали и тормазили для своей
иноземной политики Ляхи. Питомцы и пособники Ляхов, днепров-
92
ские козаки, сделались новым тормазом русского торжества над • ордынщиной.
В прошлом году, как мы уже знаем, доицы и подвластные Москве Татары
готовились как бы своевольно, без ведома царя, начать войну с Татарами. Татары, узнав
об их замысле, предупредили их вторжением в московские пределы, но были
отражены. Осмедеиные этим донцы облегли Азов со стороны моря, в то время когда
Кондратов и князь Черкасский заперли Азов со стороны суши с черкесскими,
калмыцкими и астраханскими Татарами. Но тут явился на выручку Азова крымский
хан и оттеснил осаждавших. Хан доносил султану, что донцы готовят 150 новых чаек, с
целью воевать Крым, и просил о позволении вторгнуться в Московское Царство.
Ханские послы прибыли в Стамбул, когда Турки одержали победу над Венециянцами.
В ноябре Турки взяли крепость Реттимо, и султан, закончив кампанию текущего года
этой победою, мог располагать свободно своими силами. Поэтому великий визирь, как
было слышно в Польше, посадил московского посла в тюрьму, и послал хану
повеление вторгнуться в Московское Царство. Ислам-Гирей бросился на добычу и, как
рассказывали за московским рубежем, увел в Крым 40.000 ясыра. В возмездие за это,
царь повелел донцам идти на Черное море, грабить турецкие .города, а сам, собрав
100.000 войска, намеревался воевать Крым и просил у короля Владислава помощи.
Можно вообразить, с какою горечью принял эту просьбу Владислав. Ему были
готовы повиноваться одни козаки, как бы предчувствуя, что покарают за него сборище
панов своекорыстников и, в конце концов, нагнут их гордые выи под Москаля еще
ниже, нежели Посольская Изба нагнула под свою волю королевскую власть.
Все теперь зависело в Польше от одобрения сейма, который должен был собраться
в мае ж1647 года. Король ждал его с терпением, воображая, что достаточно раздражил
мусульман, и что два враждебные ему сословия поневоле должны будут выполнять его
планы. Но и в этом ошибся.
В Стамбуле хорошо зпали, что делалось в Варшаве. У Порты были в Польше
шпионы между купцами Армянами. Она получачала точные вести из Крыма и
Буджаков, из Мультан и Волощини от пограничных воевод-башей своих, а еще больше
от европейских резидентов при султане, которые считали своею обязанностью
уведомлять его визиря о взаимных отношениях християн-
.
63
ских дворов. На сей раз Венеция доставила Порте наилучшие извеетия о
королевских намерениях. Она была более вредным другом для Польши, нежели врагом
для Турции. С самого начала Порта знала, что задумал Владислав, и брак его с Марией
Гонзага подтвердил её опасения.
Поляки, по проторенной ими дороге самозванщины, еще в 20-х годах XVII столетия
заявили мысль о покушении на оттоманское владычество посредством самозванного
турецкого царевича, крещенного тайно в християнскую веру. Москва, с достоинством
державы степенной, без шуму столкнула претендента с его ходуль, устроенных
шляхтой да козаками, очевидно, под руководством все той же таинственной интриги,
которая создала и её Лжедимитрия. Но в 30-х годах появился перед Оттоманами
призрак Палеологов из Франции. Князь Нервес, отец Марии Гонзага, вместе с княземъ'
тосканским (который поощрял и чествуемого козаками „Турецкого Царя Ахиюа) стали
готовить восстание Греков и других подвластных Турции христианских народов.
Англия, Испания и Франция обещали им свою помощь. Хотя замыслы князя Нервеса,
наследника Палеологов, оказались такою ж несостоятельною затеей, как и претензии
Александра Оттомануса, но имя его постоянно пугало Турок, бывших свидетелями
потрясения Московского Царства польскими героями самозванщины. Брак польского
короля с наследницей претендента, которого права католическая Европа лукаво
признавала серьезными, был для турецких правителей событием тревожным.
Владислав слыл счастливым полководцем и казался издали грозным.
Были известны Порте, хотя бы только из газет, и сношения короля с Москвою,
Персиею, Венецией, Римом, Тосканой и другими державами. Она подозревала обоих
господарей в неверности и боялась волнения христианских народов, ненавидевших
турецкое подданство. Если взять во внимание, как легко было заохотить к войне Персов
и все християнские национальности в Азии и в Африке к восстанию, то легко понять
опасения Порты, чтобы, в случае войны с Польшею, не загорелся у неё пожар, которого
не могли погасить её силы. И однакож, в виду столь грозной опасности, не могла Порта
решиться на заключение мира с Венецией.
Еще в 1619 году писал испанский посол, что Турки видят в Венеции единственное
препятствие своим стремлениям к господству на морях, и лишь только разделаются с
Персией, немедленно станут воевать за Кандию. Обладание этим богатым островом, по
94
.
его взгляду, обеспечит Порте Архипелаг и отворит дорогу в Средиземное море;
поэтому и Венециянам (писал он) не остается ничего иного, как покупать временный
мир дорогою ценою; но лишь только явится визирь неподкупный, ничто их не избавит
от войны.
Вот почему Турки, начавши воевать с Венецией, не хотели кончить войны без
приобретения Кандии. Тем не менее, однакож, был момент, когда Порта колебалась в
выборе неприятеля между Польшей и Венецией,—именно в 1646 году, когда король
объявил в Варшаве Турецкую войну, и особенно, когда выехал во Львов, чтобы начать
военные действия, и послал оттуда ультиматум, требующий переселения Буджацких
Татар в Крым. Султан повелел было стянуть часть войска к Сшшстрии, другую послал
на Буджаки, а с третьей готовился двинуться сам визирь. Все это девалось под
покровом уверений в мире; но король узнал из верного источника, уже после сейма, что
великий визирь убеждал султана к примирению с Венецией и советовал перенести
войну в Польшу. Так близко было осуществление надежды короля втянуть Речь
Посполитую в Турецкую войну; так возможно было соединение России с Польшей без
козацкой руины!
Не получая никакого ответа на свой ультиматум, король велел наконец
Оссолинскому послать гонца в Стамбул, чтоб осведомиться о положении сейма до
начала майского сейма.
Оесолинский послал к визирю письма от себя и от гетмана Потоцкого. Канцлер
вступался за волошского государя Лупула; гетман же обвинял хана, что набегает на
