Николай Соколов - Образование Венецианской колониальной империи
Так как фашистский Рим помирился с „ватиканским узником“, то Бруно Дудан считает своим приятным долгом сделать несколько реверансов и в сторону „св. престола“. Венеция, оказывается, была верным оплотом католицизма против восточного православия.[489] Если верить Дудану, то причины четвертого крестового похода и изменения в его направлении совсем не те, какие обычно указываются историками этого похода: „Следуя традиционной политике, — пишет Дудан, — Венеция изъявила готовность принять участие в новой крестоносной экспедиции, несомненно будучи озабочена той угрозой, что нависла над Сирией. Но позднее ее склонили к действиям в другом направлении, т. е. против Греческой империи“.[490] Среди причин, толкнувших республику встать на этот путь, первое место занимает, оказывается, „опасный прогресс греческого православия“. Венеция „отвернулась“ от Византии, ввиду того, что та, „насыщенная духом эллинизма, подчинилась славянскому влиянию… и обнаружила дух, прямо противоположный духу Запада“.[491]
Разумеется, для того, чтобы развивать подобные „идеи“ и „мысли“, вовсе не надо было утруждать себя изучением первоисточников, — там легко можно было бы натолкнуться, например, на слова одного из бытописателей четвертого крестового похода, который, изложив планы крестоносцев атаковать мусульман в Египте, пишет о „благочестивых побуждениях“ венецианцев, „озабоченных делами в Сирии“ и потому решивших принять участие в походе, следующее: „Этот похвальный план наших вождей потерпел крушение, благодаря лживости и лукавству венецианцев, которые, будучи хозяевами кораблей и господствуя в Адриатике, не давали их им иначе, как при условии, если они завоюют знаменитый город в Далмации, Задар“.[492] Мы уже не говорим о том, что думали об этом „оплоте против православия“ продолжатели Вильгельма Тирского в Сирии, или сам Иннокентий III… Бруно Дудан предпочитал, поэтому, иметь дело с венецианскими бытописателями не ранее конца XV в. и преимущественно такими, которые, как Сабеллико, писали по заказу Светлейшей Синьории. По этой же причине автор игнорирует выводы по изучаемым им вопросам новейшей более или менее беспристрастной буржуазной литературы, не укладывающейся, разумеется, в его „схемы“: мы не находим, например, ни малейшего влияния на его сочинение труда Кречмайра, хотя он и указывает его в качестве „принятых им во внимание“.[493]
Для обоснования всех этих „теорий“ нужны, конечно, факты; но чтобы они могли служить поставленной задаче, их надо было частию замолчать, частию подсортировать, а частию и поправить. Не останавливаясь на простых фактических ошибках, мы укажем на факты, которые автором намеренно замалчиваются или намеренно искажаются. Мы ничего не узнаем из книги Дудана о систематических восстаниях Задара против венецианского господства и о причинах этих восстаний; автор ничего не говорит о положении закрепощенного населения Крита, а о париках говорит только, что они были арабского происхождения[494], автор нигде не берет на себя труда проанализировать те „справедливые договоры“, которые Венеция заключала с далматинскими городами и т. д. Все эти факты замалчиваются потому, что они совсем не укладываются в продиктованные политическими притязаниями автора схемы. Факты, о которых замолчать нельзя, несомненно намеренно „препарируются“ автором таким образом, чтобы они в эти схемы укладывались. Оказывается, что уже в IX и X вв. Венеция „утверждает свое господство в Адриатике“ и сталкивается со славянами, защищая свободу „латинских муниципий Далмации“.[495] Диакон Джиованни и Дандоло изображают подчинение Далматинских городов Венеции при Пьетро Орсеоло II как акт их добровольного волеизъявления; нашему автору этого мало: он воспользовался по этому случаю старой выдумкой о никогда не существовавшей „адриатической федерации“ из этих городов, которая в XI в. „под венецианской эгидой сильно укрепилась“.[496] Мы уже видели „благочестивые“ мотивы венецианцев, которые побудили их принять участие в четвертом крестовом походе. Дудан сообщает, что они вообще всегда были готовы постоять за дело веры: „в третьем крестовом походе Венеция приняла участие с многочисленным флотом“[497]; в пятом крестовом походе „в помощь крестоносцам отдала Венеция лучшую часть своих воинов и свой флот“…
При всем этом замалчиваются, разумеется, подвиги благочестивых пилигримов с лагун во время первого крестового похода, когда они начали свою деятельность с разгрома пизанского флота у берегов Малой Азии. Приведем для примера еще историю греческих восстаний на Крите: по Дудану дело обстоит так, что эти восстания вызывались не ненавистью греческого населения к иноземным угнетателям, а исключительно интригами завистливых соседей.[498] В извращенном виде, наконец, представляет Бруно Дудан и характер венецианского господства в Далмации: оказывается, Венеция и далматинские города „взаимно покровительствовали торговле и защищали интересы друг друга, так что образовали между собой нечто в роде дружественного союза, а не находились в подчинении одни у другой“.[499] Эта идилия, заимствованная Дуданом у Капелетти, плохо согласуется с фактами непрерывных восстаний далматинских городов, а на венгерские интриги, как на причину этих восстаний, указывал еще Дандоло.
Мы затрудняемся сказать, в какой мере это сочинение могло служить поставленным автором политическим целям, но что оно не служит целям научным, то это не подлежит никакому сомнению.
Гораздо более серьезным сочинением является книга Рене Груссе под заголовком: „Левантийская империя“[500], вышедшая уже после второй мировой войны. В книге Груссе уделено значительное внимание колониальным владениям Венеции, — их судьба прослеживается от начала их возникновения до XVIII в. включительно; но так как автор поставил своею задачей дать исторический обзор всех колониальных владений западных народов на Востоке на протяжении более чем пяти столетий, то, несмотря на значительный объем книги — в ней более шестисот страниц, — он лишь бегло мог коснуться интересующих нас вопросов. В качестве примера можно указать на то, что владения венецианцев на Крите, в Короне и Модоне, Навплии и Аргосе рассматриваются на четырех страницах, очень сложный вопрос о владычестве венецианских феодалов на Кикладах, историю которого он доводит до XVIII в., и историю венецианских владений на Кипре он размещает на шести страницах.[501]
Книга написана на основе серьезного изучения ряда источников и обширной литературы избранной автором темы, но согласиться можно, однако, далеко не со всеми, выдвинутыми им положениями. Нельзя принять его трактовки крестовых походов как „оборонительных мероприятий Запада“ против азиатской угрозы, продиктованных, по крайней мере в начальной своей стадии, „духовным подъемом крестоносцев“.[502] Плохо обоснованы и поэтому неубедительны его рассуждения о венецианской колониальной политике как „в принципе благодетельной“ и, например на Эвбее, для метрополии убыточной. В связи с этим восстания против венецианского владычества на Крите ему приходится трактовать как результат привязанности греческого населения к своим традициям и тысячелетней привычки к партизанской войне» и т. д.[503]
Положительной стороной труда Груссе является показ венецианской колониальной деятельности на широком фоне колониальных мероприятий всех западных народов, принявших в них участие.
Наиболее важной работой по истории Венецианской колониальной империи является вышедшая в 1959 году книга Ф. Тирье, имя которого нами уже было названо в другой связи, — здесь мы имеем в виду его «Венецианскую Романию».[504]
Под Романией Ф. Тирье понимает Пелопоннес, Аттику, Фессалию с Эпиром, Македонию и Фракию, а также островной мир, расположенный в морях, омывающих эти части Балканского полуострова. Венецианские владения в Истрии, Далмации, Албании, на сирийском побережье лежат вне сферы его внимания, и даже Кипр и владения венецианцев на Черном море затрагиваются им лишь отчасти. Историю венецианских владений в Романии автор начинает с очень раннего времени, с XI в., но доводит ее только до конца XV в., лишь изредка, в связи с отдельными вопросами, заглядывая в XVI и даже XVIII столетия. Наиболее подробно характеризуется автором венецианская колониальная политика на Крите и сравнительно мало затрагиваются вопросы других колоний венецианской Романии, что объясняется как особой важностью Крита среди венецианских владений, так и состоянием источников, относительно богатых для истории Кандии, и бедных для истории других венецианских колоний.
