Эдвард Гиббон - Упадок и разрушение Римской империи (сокращенный вариант)

После этого преторианцы провозгласили императором Макрина. Его попытки реформировать армию сделали его непопулярным. Невестка Септимия Севера Юлия Меза объявила, что ее внук – сын Каракаллы. Он был объявлен императором и принял имя Антонин. Макрин был побежден и убит; Антонин и его придворные выехали в Рим.

Поскольку внимание нового императора отвлекали самые пустые забавы, он зря потратил много лишних месяцев на роскошное путешествие из Сирии в Италию, первую зиму после своей победы провел в Никомедии и отложил до лета того же года свой торжественный въезд в столицу. Однако его очень похожий портрет, который был привезен туда до его прибытия и по его собственному приказу возложен на стоявший в здании сената алтарь Виктории, позволил римлянам в точности увидеть недостойный облик этого человека. Новый император был изображен в вышитой золотом шелковой жреческой одежде покроя, принятого у мидийцев и финикийцев, то есть просторной и спадающей до пола складками. На голове у него была высокая тиара, кроме того, он носил множество ожерелий и браслетов, украшенных драгоценными камнями, стоимость которых невозможно было подсчитать. Его брови были подведены черной краской, а щеки – набелены и нарумянены. Серьезные сенаторы со вздохом признали, что Рим после того, как долго терпел беспощадную тиранию их земляков, в конце концов склонил голову перед изнеженным и роскошно наряженным восточным деспотом.

В Эмесе поклонялись богу солнца под именем Элагабал и чтили его в облике черного камня конической формы, который, как все верили, упал в это священное место с небес. Антонин верил, что именно этот бог-защитник возвел его на трон, и его единственным серьезным делом за все время правления стало выражение суеверной благодарности. Добиться триумфальной победы бога Эмесы над всеми религиями мира – вот к какой главной цели он направил свое усердие и свое честолюбие; почетное прозвище Элагабал (как первосвященник и любимец своего бога, император осмелился принять это священное имя) было ему дороже всех императорских титулов. Когда торжественное шествие везло по улицам Рима священный черный камень, путь перед ним был посыпан золотой пылью; святыня, одетая в оправу из драгоценных камней, ехала на колеснице, которую везли четыре молочно-белые лошади в богатой сбруе. Благочестивый император сам держал поводья и, поддерживаемый советниками, медленно шел спиной вперед, чтобы иметь возможность всегда наслаждаться счастьем, которое дарит присутствие бога. В великолепном храме, построенном на Палатинском холме, богу Элагабалу были торжественно принесены дорогие жертвы. Вина наилучших сортов, самые необычные жертвенные животные и самые редкостные благовония в изобилии возложили на его алтарь. Вокруг алтаря сирийские танцовщицы исполняли свои сладострастные танцы под звуки варварской музыки, при этом самые солидные люди из высших чинов государства и армии, одевшись в длинные финикийские туники, участвовали в служении на самых низших ролях, внешне проявляя усердие, но внутренне негодуя.

В этот храм, желая сделать его центром всех религиозных культов сразу, фанатичный император попытался перенести Анцилию, Палладиум и все священные залоги веры Нумы. Целая толпа низших богов стала прислуживать богу Эмесы в разных качествах, утверждая его величие. Но его двор не был полон, пока высокопоставленная невеста не взошла на его супружеское ложе. В супруги сначала была выбрана Пал-лада, но возникли опасения, что эта грозная и воинственная богиня может испугать нежного, мягкосердечного сирийского бога, и более подходящей спутницей жизни для Солнца посчитали Луну, которую африканцы чтили как богиню под именем Астарта. Изображение Астарты, вместе с богатыми дарами от ее храма в качестве приданого, торжественно перевезли в Рим из Карфагена, и день этой мистической свадьбы был отмечен всеобщим праздником в столице и империи.

Рассудочный по характеру любитель наслаждений неизменно отдает должное тем земным удовольствиям, которые доставляет нам природа; улучшая эти дары чувств, он совершенствует их обществом людей и любовью к своим близким, окрашивает их в мягкие цвета вкуса и воображения. Но Элагабал (я имею в виду императора, носившего это имя), испорченный своей молодостью, родиной и судьбой, с необузданной страстью предавался самым грубым удовольствиям и вскоре начал чувствовать пресыщение и отвращение от своих радостей. На помощь были призваны возбуждающие возможности искусства: множество беспорядочно меняющихся женщин, вин и кушаний при умелом чередовании поз или соусов оживляли его притупившийся аппетит. Новые изобретения в этих искусствах, единственных, в которых упражнялся и которым покровительствовал этот монарх[17], стали характерными чертами его правления и сделали его имя бесславным в потомстве.

Недостаток вкуса и изящества восполнялся капризной расточительностью; когда Элагабал проматывал сокровища своего народа на самые безумные причуды, он сам и его льстецы прославляли это как проявления живости ума и великолепия, которых не имели его скучные предшественники. Перемешивать все времена года и все климаты, забавляться страстями и предрассудками своих подданных и нарушать все законы природы и скромности было одним из его самых сладких развлечений.

Большой свиты наложниц и быстро меняемых жен, среди которых была девственная весталка, похищенная силой из ее священного убежища, было недостаточно, чтобы удовлетворить его бессильные страсти. Повелитель римского мира подчеркнуто подражал женщинам в одежде и манерах, предпочитал прялку скипетру и позорил высшие почести империи тем, что раздавал их своим многочисленным любовникам; одному из них были публично даны титул и полномочия «мужа императора» – или, как он сам именовал себя, «мужа императрицы».

Может показаться вероятным, что пороки и безумства Элагабала были приукрашены фантазией и очернены предрассудками. Но даже если ограничиться лишь тем, что делалось публично, на глазах римского народа и засвидетельствовано историками, жившими в то время, эти пороки и безумства своим неописуемым бесславием превзошли все, что обесчестило когда-либо другие времена и другие страны. Разврат восточного монарха скрыт от взгляда любопытных неприступными стенами его сераля. Чувство чести и изящная любезность манер ввели в придворную жизнь современной Европы утонченность удовольствий, необходимость оглядываться на приличия и уважение мнения общества. Но испорченные и весьма состоятельные знатные люди Рима потворствовали каждому пороку, который могли найти в огромном сплаве народов и нравов. Уверенные в своей безнаказанности и не обращавшие внимания на осуждение, они жили среди своих терпеливых и смирных рабов и прихлебателей, и не было ничего, что сдерживало бы их. В свою очередь император, смотревший на своих подданных любого звания с одинаково презрительным безразличием, бесконтрольно пользовался своим правом верховного владыки на похоть и роскошь.

Даже самые ничтожные из людей не боятся осуждать в других те самые вольности, которые позволяют себе, и всегда готовы найти какую-нибудь разницу в возрасте, характере или общественном положении, которая очень мило позволит им оправдать такое пристрастное поведение. Те развратные солдаты, которые возвели на трон распутного «сына» Каракаллы, теперь краснели за свой постыдный выбор; они с отвращением отвернулись от этого чудовища и обратили свой взгляд на его двоюродного брата Александра, сына Мамеи, добродетели которого уже становились заметны. Хитрая Меза, чувствуя, что ее внук Элагабал неизбежно погубит себя собственными пороками, нашла для своей семьи другую, более надежную опору. Выбрав благоприятную минуту нежности и религиозного чувства, она убедила молодого императора усыновить Александра и дать приемному сыну титул цезаря, чтобы самому не отрываться от благочестивых дел ради земных забот. На этом посту любезный и добросердечный правитель вскоре заслужил любовь общества, чем возбудил зависть в тиране, и тот решил положить конец опасному соперничеству, либо изменив нрав соперника к худшему, либо отняв у него жизнь. Но уловки Элагабала были безуспешны: планы, которые он напрасно строил, все время либо становились известны из-за его собственной безрассудной болтливости, либо оказывались разрушены добродетельными и верными слугами, которыми осмотрительная Мамея окружила своего сына. В порыве страстей Элагабал принял поспешное решение силой выполнить то, чего не мог сделать обманом, и своим указом лишил двоюродного брата титула цезаря и положенных при нем почестей. Послание об этом было принято в сенате молча, а в армейском лагере гневно. Преторианцы поклялись защитить Александра и отомстить за опозоренное величие трона. Слезы и обещания дрожавшего Элагабала, который умолял их только пощадить его жизнь и оставить ему любимого Гиерокла, ослабили их справедливое негодование, и они ограничились тем, что поручили своим префектам следить, чтобы Александр был в безопасности, и надзирать за поведением императора.