Александр Доманин - Крестовые походы. Под сенью креста
Новое мусульманское завоевание нанесло тяжелый удар великому городу. Купцы и ремесленники в поисках лучшей доли начали покидать Антиохию, переселяясь, кто в Константинополь, кто в Каир и Александрию. Православные греки и армяне-монофизиты были обложены непосильным налогом, и перед ними было, по существу, только два пути — либо перейти в ислам, предав собственную веру, либо уехать из города. К моменту появления крестоносцев Антиохия уже потеряла свое значение великой торговой столицы; тысячи домов были покинуты, из десятков городских ворот действующими оставались только пять. Впрочем, не стоит и преувеличивать степень этого упадка. В 1097 году в Антиохии все еще проживало около ста тысяч только постоянных жителей, а бросившееся под защиту городских стен окрестное население еще увеличило это число вдвое. Хозяйственная разруха не отразилась и на мощи городских укреплений. Антиохийская крепость по-прежнему оставалась одной из величайших твердынь мира. И эту неприступную цитадель предстояло взять изрядно поредевшим после малоазиатского похода войскам крестоносцев.
Единственным серьезным преимуществом для христианского войска была малочисленность антиохийского гарнизона. Двухсоттысячному крестоносному воинству (легко подсчитать, что в степях и горах Малой Азии навеки осталась лежать, по меньшей мере, третья часть «Христова воинства») командующий гарнизоном Баги-зьяни мог противопоставить не более десяти тысяч профессиональных солдат. Между тем, длина городских стен составляла почти двадцать километров, и Багизь-яни приходилось сильно рассредоточивать своих людей.
Антиохийская крепость даже для того времени была пилением почти исключительным. Ее стены поднимались в высоту на двадцать пять метров, что очень штрудняло использование осадных лестниц, при такой иысоте не слишком эффективных. Город опоясывала цепь мощных башен из природного камня (по разным сведениям, их насчитывалось от трехсот шестидесяти до четырехсот пятидесяти), находящихся на расстоянии полета стрелы друг от друга. Стены были настолько толсты, что по их верху свободно могла проехать упряжка из четырех лошадей. Такая толщина стен позволила защитникам крепости быстро перебрасывать необходимые подкрепления к участкам, находящимся в опасности. Кроме того, западный и южный отрезки стены заходили в горный массив, что делало полную блокаду крепости чрезвычайно сложной задачей, с которой крестоносцы, кстати, так и не справились.
Как бы то ни было, мощная Антиохийская крепость запирала самый короткий путь в Святую Землю и была, безусловно, наиболее могучей твердыней Восточного Средиземноморья. Просто обойти крепость, оставив ее за спиной, крестоносцы не могли (да, впрочем, и не хотели — ведь о богатствах Антиохии ходили легенды), так как это было чревато самыми тяжелыми военными последствиями. Фактически, судьба Святой Земли, судьба крестового похода, а, по большому счету — и всего крестоносного движения, решалась здесь, у стен древней эллинистической столицы. Антиохию нужно было взять во что бы то ни стало, но вот с этим у крестоносцев дело сразу не заладилось.
После тяжелейшего малоазиатского перехода «Христовы воины» отнюдь не рвались в бой. Лишь Раймунд. Тулузский, по-видимому, имеющий особые виды на Антиохию, пытался убедить других вождей немедленно штурмовать город. Но грандиозность укреплений испугала лидеров христианского войска: было решено приступить к осаде. Решение, пожалуй, было довольно разумным — для штурма такой первоклассной крепости у крестоносцев не было необходимого оборудования: штурмовых башен, таранов, катапульт. В этой ситуации единственно возможным вариантом была полная блокада, с тем, чтобы лишить город всех источников снабжения и голодом принудить его защитников к сдаче. Однако крестоносцы повели себя крайне беспечно: слабая воинская дисциплина и усиливающиеся разногласия среди вождей привели к тому, что ни один из крестоносных отрядов не захотел прикрывать подступы к Антиохии со стороны гор. Конечно, стоять в плодородной долине Оронта, устраивая пиры и развлечения, было не в пример приятнее; в результате через ворота в южном и западном участках стены защитники города получали продовольствие и могли производить неожиданные вылазки.
Вскоре беззаботность осаждающих привела к еще более тяжелым последствиям. Долина Оронта, этот райский уголок, могла бы прокормить все крестоносное войско, но «Христовы воины» уже в течение месяца уничтожили весь скот и припасы местного населения. Часто десяток солдат жарили себе на обед целого быка, а несъеденное просто выбрасывалось с веселым смехом. В декабре веселье закончилось — лагерь крестоносцев поразил голод. Беспечным рыцарям Гроба Господня пришлось затянуть пояса и задуматься о будущем. Большие отряды крестоносцев двинулись в еще не разграбленные области в поисках продовольствия. Крупнейший из этих отрядов — 30-тысячная армия под руководством Боэмун-да и Роберта Фландрского — в последний день 1097 года неожиданно натолкнулся на равное ему по силам войско дамасского эмира, спешащее на помощь осажденным. Состоялось кровопролитное сражение с огромными потерями с обеих сторон. Результат битвы оказался ничейным, но большую пользу это принесло крестоносцам, так как сельджуки, получив отпор, не осмелились пойти дальше и вернулись в Дамаск. Крестоносцы также возвратились в лагерь, но в своем обозе они везли не добытые продукты, а несколько тысяч раненых.
В январе голод еще больше усилился. Ежедневно сотни людей умирали голодной смертью. В довершение всех бед, от гниения многочисленных неубранных трупов людей и лошадей начался мор, тоже собиравший свою обильную жатву. В стане крестоносцев воцарилось уныние. Большинство «паломников» уже не верило в успех своего святого странствования. В лагере участились случаи дезертирства. В один из январских дней бежал и сам. Петр Отшельник, но за ним в погоню кинулся Танкред со своим отрядом, и Петр был с позором возвращен обратно.
Совершенно катастрофическая ситуация сложилась с лошадьми. Гордость «Христова воинства» — рыцарские кони — умирали от голода тысячами, а ездовых коней сами крестоносцы забивали на мясо. К лету 1098 года из первоначальных шестидесяти тысяч лошадей осталось менее двух, тысяч, да и из них не более двухсот еще сохранили достаточно сил для участия в бою. Главная сила крестоносного войска — тяжеловооруженная рыцарская конница — фактически перестала существовать. Между тем, шел месяц за месяцем, а конца осаде не было видно.
Правда, нельзя сказать, что за семь месяцев осады крестоносцы не добились вообще никаких успехов. Так, поставив против каждых ворот укрепленные башни, им удалось почти полностью пресечь вооруженные вылазки гарнизона, а это, в свою очередь, позволило улучшить ситуацию со снабжением лагеря. Еще перед этим, в феврале, отряды Боэмунда Тарентского отбили войска Ридвана, эмира Халебского, пытавшиеся прорваться на помощь цитадели. Весной в соседний средиземноморский порт Лаодикею (совр. Латакия) прибыло полтора десятка кораблей из Италии, Прованса и даже из далекой Англии. Были привезены все необходимые материалы для строительства осадных машин и башен. И все же ситуация была еще далека от перелома, когда в мае 1098 года появились первые слухи о том, что сельджукские эмиры, объединившись наконец против общего врага, спешат на помощь осажденному городу. И эти слухи, в отличие от многих других, оказались абсолютно верными. Положение крестоносцев стало быстро приближаться к критическому.
И здесь на арену вновь выступил тарентский князь. Лнтиохия давно, возможно, еще со времен константинопольского сидения, стала главной целью его стремлений. Овладение столь богатым торговым и ремесленным городом было бы для Боэмунда самым достойным завершением его стараний в крестовом походе. Хитроумный норманн давно уже не возлагал особых надежд на то, что эту крепость удастся взять чисто военными методами, и исподволь начал прощупывать обстановку среди осажденных, не без оснований рассчитывая на то, что там, где бессильна сила, все может решить предательство., Боэмунд хорошо помнил, что большинство горожан, да и значительную часть гарнизона, составляли греки и армяне. Первоначальный расчет на восстание христианского населения города не оправдался — варвары-франки были для греков ничем не лучше сельджуков. Но среди офицеров гарнизона Боэ-мунду удалось найти человека, который согласился помочь честолюбивому норманну. Это был некий Фируз, армянин по национальности, несколько лет назад перешедший в ислам в поисках лучшей доли. То ли этот человек не получил того, на что рассчитывал, то ли его ренегатство было мнимым, а в душе жила ненависть к сельджукам —- сейчас уже нельзя сказать, что именно толкнуло его на предательство. Да и было ли это действительно предательством: поистине, чужая душа — потемки. Во всяком случае, Фируз, действуя либо из личной ненависти и страсти к наживе, либо из подлинного патриотизма, согласился помочь крестоносцам. Этот армянский офицер был командиром мощной угловой башни, состоявшей, фактически, из трех отдельных башен, тесно примыкавших друг к другу, и называвшейся «башней трех сестер» (между прочим, само существование подобной башни позволяет, с большой долей вероятности, разрешить загадку уже упомянутых выше расхождений очевидцев, называющих разное количество антиохийских башен). Фируз согласился впустить в свою башню под покровом ночи Боэмунда с соратниками, а затем переправить их к близлежащим воротам.
