Арсений Ворожейкин - Солдаты неба
Долго разбирали потом этот случай и в конце концов пришли к выводу, что в таком странном поведении Тютюнова лучше всего могут разобраться врачи.
Март вступил в свои права. Ярко светило полуденное солнце. Заканчивалось зимнее наступление Красной Армии. На нашем фронте после освобождения Ржева и Вязьмы бои затихли. И вот совсем неожиданно на новом истребителе к нам прилетел командир полка майор Василяка. Мы окружили его Як-7Б. Как только он вылез из самолета, не поздоровавшись, на ходу спросил:
— Знаете, зачем я прибыл?
Командир полка прилетал уже не впервые. С нами он держался строго. На этот раз его маленькие глазки под крутыми бровями почему-то весело блестели. Майор был излишне подвижен, что никак не вязалось с его грузноватой комплекцией.
— Нет, — чувствуя, что командир привез хорошие вести, в тон ему ответили многие.
— А ты, капитан? — Уловив недоумение на моем лице, пояснил: — Хватит, походил в звании старшего политрука, будешь капитаном. Приказ пришел. И есть приказ, — Владимир Степанович обвел всех радостным взглядом, — полку получить новые самолеты. Вот такие. — И он показал на свою машину. — Теперь у нас будет не двадцать истребителей, а тридцать два. А сейчас готовьтесь к перебазированию поближе к Москве.
На всех фронтах, словно перед бурей, стояло затишье. Обе стороны готовились к новым битвам. Наш полк, получив новые истребители, переучился на них и из Подмосковья перекочевал в небольшой городок Воронежской области. Там мы приступили к стрельбам по воздушной мишени — конусу.
Никогда так ярко не светит солнце, как в июне. Погода устойчивая, ясная. Изредка зарядом хлынет теплый дождь, и снова солнце. Для авиации июнь — раздолье.
Стрельба по конусу — вершина летного мастерства. Ведь в конце концов вся учебная подготовка истребителя сводится к тому, чтобы уметь с любого положения без промаха поразить вражеский самолет. Поэтому каждый был, как никогда, сосредоточен, а молодые летчики и встревожены. Все они по разу отстрелялись — и никто не вынолнил упражнения. Они хорошо летали, а вот воздушной стрельбой никогда по-настоящему не занимались. Только здесь, в воронежских степях, впервые им довелось учиться этому сложному искусству. Они опасались не закончить программу. Ведь скоро должно кончиться фронтовое затишье.
…Высоко задрав головы, все нетерпеливо смотрели в небо. Там, за самолетом-буксировщиком, слегка колеблясь, продуваемый скоростным напором воздуха, плыл белый конус, который часто называли за его вид «колбасой».
— Дрожишь? Уж не промазал ли снова? — спросил лейтенанта Сачкова помощник командира по воздушному бою и стрельбе капитан Рогачев, показывая на конус, приближавшийся вслед за буксировщиком к аэродрому.
Миша натянуто улыбнулся:
— Должен — попасть: целился хорошо, по всем правилам науки. Штук пять, наверное, есть.
Когда буксировщик, проходя на низкой высоте, поравнялся с нами, раздались возгласы: «Бросай! Протянешь!»
Конус, словно испугавшись окриков, немного попятился и отцепился. Фала, свернувшись, полетела вниз, и конус медленно, по наклонной, стал опускаться. Коснувшись земли, он съежился и лег на траву. Упала «колбаса» метрах в пятидесяти, и летчики, обгоняя друг друга, бросились к ней.
Равнодушных, конечно, не было. Истребитель, не умеющий стрелять, в бою схож с солдатом, идущим в атаку без оружия: он только занимает место в строю, а поразить врага не может.
Летчики вытянули полотнище во всю пятиметровую длину и аккуратно расправили складки. Сачков и Выборное усердно ползали на коленях по суровому холсту, стараясь отыскать свои попадания.
— Есть! — радостно воскликнул Саня и, словно боясь, чтобы пробоина не исчезла, обеими руками окаймил дырку со следами краски от пули. А глаза с надеждой отыскивали еще, но тщетно. Отверстий больше не было.
Теперь очередь лететь Сергею Лазареву. Это будет его первая стрельба. Сейчас он внимательно следил за работой товарищей и, видя их результаты, с грустью заметил:
— Это боги неба, учителя, А что от меня можно ожидать?
Миша Сачков понуро отошел в сторону. Он, до сего дня считавший себя подготовленным летчиком, сейчас разочарованно махнул рукой:
— Не повезло!
Конечно, ему, опытному инструктору, было обидно. Он упорно старался, как сам говорил, «ликвидировать свою огневую немощь»; Но разве это просто? Дело требует длительного, упорного труда. А времени оставалось так мало!
Почему бы нам не попробовать испытанный способ — стрельбу прямо на поражение? С одной очереди. Тем более помощник командира полка по воздушному бою и стрельбе против этого не возражал.
Василий Иванович Рогачев о чем-то беседовал с командиром полка у командного столика. Обычно спокойный, уравновешенный, он, размахивая руками, горячо что-то доказывал Василяке.
— Не верит командир в успех твоего опыта, — ища поддержки, сказал мне Василий Иванович, когда я подошел к ним. Лицо его пылало от волнения. В черных глазах чувствовалось раздражение.
— Надо слетать. Факт любого неверящего убедит, — предложил я.
Василяка внимательно выслушал меня и спросил:
— А этот метод не опасен: ведь можно столкнуться с конусом?
— Нет, — заверил я его. — Наши летчики все хорошо пилотируют: они же инструкторы. А в этом методе главное — чувствовать самолет.
— Не думаю, чтобы из этого вышло что-нибудь путное, — неодобрительно отозвался Василяка. Он, как бы призывая в свидетели нашего разговора летчиков, которые окружили нас, обвел их взглядом и предупредил меня:
— Смотри не опозорься.
Чтобы выполнить упражнение на «отлично», нужно было попасть в мишень тремя пулями.
— С десяток-то будет в конусе! — убежденно заявил я.
— Не говори гоп, пока не перепрыгнешь!
А вдруг не попаду? Это может не зависеть от меня — окажется сбитой пристрелка оружия. К тому же на «яках» я еще не стрелял вообще, да и перерыв в стрельбе по конусу у меня был года два. От таких мыслей меня бросило в жар. Но, скрыв свое волнение, я тихо направился к самолету. Когда сел в кабину, ко мне подошел Василяка и сказал, чтобы я стрелял над аэродромом.
— Пускай все видят. Может, кто и переймет. Только стреляй в эту сторону, — он махнул рукой в степь, — чтобы пули летели от города.
— Понятно, — как можно спокойнее подтвердил я, но сухость голоса выдала меня.
Василяка уловил мои терзания и дружелюбно посоветовал:
— Только не волнуйся. Если и промахнешься — невелика беда, еще разок слетаешь. — И уже тихо, чтобы слышал только я один, добавил:
— Может, патронов зарядить побольше? Вместо сорока — сто? Стрельба-то показная.
— Нет! Не надо!
Удивительное влияние имеет на летчика звук мотора. Он, как любимая музыка или песня, отключает тебя от всей текущей земной жизни и властно увлекает в свой металлический мир. Оказавшись в воздухе, я испытывал такое ощущение, словно упругая воздушная струя сдула с меня все наносное, прилипшее ко мне на земле. Сказывается сила профессиональной привычки.
Конус буксировал Сачков. До меня уже по нему стреляли двое. Мне надо было торопиться: у самолета-буксировщика могло не хватить горючего. По правилам допускалось производить по конусу до четырех атак. Я решил сделать три: одну холостую, тренировочную, вторую — на поражение, а третью — в том случае, если останутся патроны.
Тренировочная атака удалась, «Як» оказался очень послушным при всех маневрах.
И вот боевой заход. Сачков приближается к окраине аэродрома. Догоняю его сбоку. Конус в этот момент оказался метров на пятьсот — шестьсот левее меня. Это как раз самое минимальное расстояние до «противника», с которого его огонь по мне будет безопасным, поэтому мне ближе лететь с ним на параллельных курсах нельзя. Дальше лететь тоже не в мою пользу: больше потребуется времени для сближения с «врагом», и он успеет лучше подготовиться к отражению моей атаки.
Я занял исходное положение для удара. Но я выжидаю, когда подойдет конус к окраине аэродрома. Атака должна быть над центром летного поля, чтобы видели все. Конус подходит. И я круто подворачиваюсь на него. Конус быстро приближается, растет в размерах. Нос истребителя направляю в голову мишени. Она близко — метрах — в ста. Дальше сближаться уже небезопасно: можно врезаться в Конус. И я резко, рывком отворачиваюсь от мишени. Инерция сближения погашена.
Снова мгновенный поворот в сторону «противника». Он на мушке. Рулями задерживаю этот момент и уточняю прицеливание. Очередь. Длинная очередь. Из конуса, как из мучного мешка, хлынула пыль. Не спуская глаз с «врага», прохожу под ним. Мне хорошо видно, как вместе с пылью от хвостовой части конуса летят лоскутья.
Ясно, мишень поражена. В нее попало много пуль, и она не выдержала, лопнула. Жаль, если теперь она вся разорвется в воздухе. Упражнение, конечно, будет считаться выполненным на «отлично». Однако было бы интересно узнать, сколько же попало пуль в конус.
