Борис Соколов - Тайны финской войны
В апреле 1940–го Сталин ну прямо правдиво говорил: «…После первых успехов по части продвижения наших войск, как только война началась, у нас обнаружились неувязки на всех участках. Обнаружились потому, что наши войска и командный состав наших войск не сумели приспособиться к условиям войны в Финляндии… Им особенно помешала созданная предыдущей кампанией психология в войсках и командном составе — шапками закидаем. Нам страшно повредила польская кампания, она избаловала нас. Писались целые статьи и говорились речи, что наша Красная Армия непобедимая, что нет ей равной, что у нее все есть, нет никаких нехваток, не было и не существует, что наша армия непобедима. Вообще, в истории не бывало непобедимых армий. Самые лучшие армии, которые били и там, и сям… терпели поражения. У нас, товарищи, хвастались, что наша армия непобедима, что мы всех можем шапками закидать, нет никаких нехваток…
Это помешало нашей армии сразу понять свои недостатки и перестроиться, перестроиться применительно к условиям Финляндии. Наша армия не поняла, не сразу поняла, что война в Польше — это была военная прогулка, а не война. Она не поняла и не уяснила, что в Финляндии не будет военной прогулки, а будет настоящая война… Вот с этой психологией, что наша армия непобедима, с хвастовством, которые страшно развиты у нас — это самые невежественные люди, т. е. большие хвастуны, — надо покончить. С этим хвастовством надо раз и навсегда покончить. Надо вдолбить нашим людям правила о том, что непобедимой армии не бывает. Надо вдолбить слова Ленина о том, что разбитые армии или потерпевшие поражения армии очень хорошо дерутся потом. Надо вдолбить нашим людям, начиная с командного состава и кончая рядовым, что война — это игра с некоторыми неизвестными, что там, в войне, могут быть и поражения. И поэтому надо учиться не только как наступать, но и отступать. Надо запомнить самое важное — философию Ленина. Она не превзойдена, и хорошо было бы, чтобы наши большевики усвоили эту философию, которая в корне противоречит обывательской философии, будто бы наша армия непобедима, имеет все и может все победить. С этой психологией — шапками закидаем — надо покончить, если хотите, чтобы наша армия стала действительно современной армией».
Вождь по привычке собственные ошибки целиком перекладывал на подчиненных. Конечно, Ворошилов, Шапошников, Мерецков и другие командиры, рангом пониже, были небезгрешны и страдали самомнением. Но ведь именно Сталин ориентировал военных на разработку плана молниеносного разгрома «белофиннов». Ни Иосиф Виссарионович, ни «первый маршал» Климент Ефремович, ни командующие армиями, ни только что выпущенные из училищ лейтенанты, ни сотни тысяч и миллионы рядовых красноармейцев не верили, что маленькая Финляндия сможет долго противостоять военной мощи СССР. Главное же, Сталин вынужден был признать, что в декабре 1939–го Красная Армия в финских снегах если и не была разгромлена, то потерпела тяжелое поражение — жестокий опыт, на котором пришлось учиться перед тем, как удалось все‑таки прорвать линию Маннергейма.
Трагедия окружённых
На Карельском перешейке в декабре и январе борьба разворачивалась по старой схеме, хорошо известной еще от Первой мировой войны: наступление большой массы войск на заранее подготовленные оборонительные позиции противника. Здесь боевые действия после первых советских неудач на полтора месяца приобрели позиционный характер.
Иначе развивались события в районе севернее Ладожского озера, где финны с самого начала вели маневренную оборону и стремились выйти на коммуникации наступающих советских войск. В боях большое значение имела лыжная подготовка. Финны — прирожденные лыжники. Они быстро перемешались и метко стреляли, действовали тактически грамотно, небольшими группами. В Красной Армии лыжные части и подразделения были сформированы уже в ходе войны. Всего было создано 40 отдельных батальонов и 200 эскадронов лыжников, насчитывавших более 45 тысяч человек. Однако многие бойцы этих подразделений впервые встали на лыжи и никак не могли вести борьбу на равных с опытным противником.
Вот что вспоминал рядовой — разведчик 17–го отдельного лыжного батальона Павел Шилов, студент Ивановского сельскохозяйственного института, пошедший на фронт добровольцем и, в отличие от многих своих товарищей, умевший ходить на лыжах:
«Военком напомнил о массовом поступлении в Иваново обмороженных, но при этом сказал, что нас оденут не так, как красноармейцев, начинавших войну в шинелях, яловых или кирзовых сапогах, в буденовках, вооруженных винтовками Мосина и т. д. Нас лучше вооружат и оденут в полушубки…
17–й отдельный батальон насчитывал со всеми службами более 1000 человек. Одеты мы были так: нижнее бязевое белье, шерстяные кальсоны и рубашка, бумажные, цвета хаки, брюки и гимнастерка. Поверх — шинель, плохо подогнанная по росту, шапка — буденовка (в декабрьские морозы. — Ъ. С.), подшлемник, каска, на ногах валенки. Снаряжение: лыжи с мягкими креплениями, вещмешок, в нем яловые сапоги, лыжные ботинки с креплениями, плащ — палатка, противоиприт- ные сапоги (по полпуда весом), противоипритная накидка. На поясном ремне: котелок, фляга, две гранаты, два капсюля — взрывателя, саперная лопатка, два патронташа, сумка с патронами (100 патронов в обоймах). Противогаз через плечо. Вооружение на взвод разведки: гранатомет (какого‑то древнего образца винтовка, а на ствол надевалась граната)> у командиров — револьверы, у остальных — пятизарядные обычные винтовки. Стрелковые роты кроме винтовок и револьверов имели на вооружении ручные пулеметы Дегтярева, станковые пулеметы «максим» и минометы, но… без мин.
Станция Медвежьегорск. Длительная остановка, приказ: «Сдать винтовки». Откуда‑то появились ящики, и мы в них уложили оружие и патронташи, а затем получили винтовки С ВТ с магазинами (2 штуки) на 10 патронов. СВТ (самозарядная винтовка Токарева. — Ъ. С.) нам понравилась: не надо браться за затвор, перезаряжая; стрелять можно и одиночными выстрелами, и очередями, если будет необходимость…
Станция выгрузки — Кочкома. Справа по ходу эшелона — Беломорканал. Утром в пустом помещении школы нас ждал сюрприз. Сняли шинели, буденовки, одели ватные брюки поверх валенок. Брюки сверху белые, из какой‑то плотной ткани (типа плащовки), внутри синяя фланель. Куртка: на рукавах манжеты, снизу пояс. Вместо буденовок дали ватные колпаки из того же материала, что и куртка с брюками. Ну и еще маска с прорезями для глаз и рта. На руки, в дополнение к шерстяным перчаткам, полученным в Шуе, выдали варежки с одним пальцем. И сказали, что это одежда строго секретная.
Далее на автомашинах перебросили нас до пограничной заставы Реболы. В Реболах переночевали в землянках, днем поупражнялись в стрельбе, а вечером на лыжах отправились к государственной границе с Финляндией. Тут начали проклинать тех военспецов, которые экипировали бойцов легколыжного батальона и особенно нас — разведчиков.
«Какие мы разведчики, — думали мы, идя на лыжах, — мы навьюченные, неповоротливые ишаки, или верблюды, или носильщики наподобие клондайковских носильщиков — индейцев».
Эта экипировка нам мешала: никакой маневренности, подвижности, да в лютый мороз, да в глубоких снегах!
Навьюченные, шли мы до границы, периодически отклоняясь от основной дороги и проверяя, нет ли рядом противника.
На другой день, изрядно и совершенно напрасно измученные (могли бы весь батальон подбросить на машинах), мы достигли границы. Тут немного передохнули, подкрепились консервами и галетами, попутно получив патриотическую зарядку со стороны подвернувшегося малограмотного политрука. Он по- украински нам объяснил обстановку на передовой примерно так: «Наши самолеты бомблят и бомблят, а финны убегают», — ну и еще что‑то маловразумительное. Затем последовал приказ: догнать и уничтожить отряд финских лыжников, проникших на нашу территорию и устроивших крушение воинского эшелона и другие диверсионные акты.
Шли по их лыжне вдоль границы на север в течение дня, безо всякого результата. В кромешной тьме, постоянно падая от изнеможения, кое‑как вернулись на дорогу, откуда начали преследование лыжников, и здесь получили приказ командира Сапрыкина зарыться в снег и спать.
Я никак не думал и не предполагал, что отдых будет в снежной яме, но приказ есть приказ. Я, как и другие, вырыл яму, постелил на дно плащ — палатку, кто‑то, назначенный часовым, засыпал меня снегом, и я заснул мертвецким сном, словно в комфортабельном гостиничном номере.
Проснулся от удара в бок прикладом винтовки. Это часовой поднимал нас, так как уже светало. Выбрался из снежной постели, довольно теплой при 40–градусном морозе, и сразу страшно замерз.
