Юрий Жуков - Тайны Кремля
Поначалу и вполне логично перемены затронули только руководство партаппарата. Но именно они и позволяют со значительной долей уверенности установить весьма важное. Кто же находился среди два года державшихся в тени, разрабатывая и проводя реформы? Кто добился в том успехов и потому получил повышение? Уже 27 ноября все это и продемонстрировало решение ПБ об очередном серьезном перераспределении обязанностей среди секретарей ЦК ВКП(б).
Андреев, который с февраля 1935 года вместо Кагановича исполнял неформальные обязанности второго секретаря, председательствовал на заседаниях ОБ, курировал управление делами ЦК, а также его промышленный и транспортный отделы, теперь получил, в дополнение к прежним обязанностям, поручение «наблюдать» за работой и сельскохозяйственных наркоматов. Вынужден был теперь львиную долю времени затрачивать на решение насущных проблем экономики, а отнюдь не партаппарата.
Ежов после покаянного письма и снятия с должности наркома внутренних дел лишь номинально оставался во главе КПК, курировал ОРПО. Полностью утратил свою прежнюю роль члена «шестерки». Однако официально его освободили от все еще числившихся за ним должностей только четыре месяца спустя, 29 марта 1939 года, а принимали у него дела Маленков, заведующий особым сектором (секретариатом Сталина) А. Н. Поскребышев и управляющий делами ЦК Крупин.
Каганович, хотя это и не было зафиксировано письменно, соответствующим решением ПБ, непременно должен был, после назначения на посты зампреда СНК СССР и главы сразу двух важных наркоматов, перестать «наблюдать», как это было прежде, за работой объединенного МК-МГК.
Жданов же получил, освободив тем самым Сталина от большинства текущих, чисто рутинных дел, не только полный, чуть ли не единоличный контроль за всей идеологической сферой деятельности партии как секретарь ЦК и заведующий ОПиА, но еще и курирование многомиллионного комсомола[100].
О сложившемся к концу 1938 года принципиально новом балансе сил свидетельствовал состав не одного лишь мало изменившегося пока узкого руководства, но и служившего для него естественным резервом пополнения и обновления следующего уровня власти. Положение тех, кто хотя и не входил в ПБ, другие высшие партийные органы, но играл тем не менее достаточно значимую роль, оказывая прямое воздействие не только на проведение в жизнь политического курса, но и в известной степени определял его. Их взлеты и падения, неожиданные, непонятные только на первый взгляд.
Выдвижение на вторые роли прежде мало кому известных в стране Маленкова и Берия стало закономерным. Вполне заслуженной наградой именно им, более других способствовавшим устранению Ежова, обузданию НКВД. Для Лаврентия Павловича — прежде всего в силу гигантской, ни с чем не сравнимой значимости, реального веса возглавленного им ведомства, и лишь затем благодаря личному вкладу в прекращение массовых репрессий, в обеспечение всеми доступными ему средствами быстрого роста оборонной промышленности. Для Георгия Максимилиановича — за счет чисто аппаратных ходов, подготовленных им же бюрократических процедур, чего он достиг благодаря краткому, но далеко идущему по своим последствиям решению ПБ от 20 сентября. Оно гласило: «Ввести во всех наркоматах СССР должности заместителя наркома по кадрам. Установить, что заместитель народного комиссара по кадрам, подчиняясь непосредственно наркому, регулярно отчитывается во всей своей работе перед ОРПО ЦК ВКП(б) (выделено мною. — Ю. Ж.)»[101]. Такое решение обеспечило Маленкову практически абсолютный контроль за формированием, а следовательно, и фактической подчиненностью уже не только партийных, но и советских, совнаркомовских властных структур.
Все это создало такое положение, при котором Берия и Маленков оказались практически подотчетными в своих решениях и действиях непосредственно Сталину. Стали неформальными членами той узкой группы, включавшей помимо «пятерки» еще Андреева и Жданова, коей и принадлежала подлинная власть.
Столь же закономерным, неизбежным оказалось падение тогда же двух людей, занимавших весьма значительные посты. Еще 15 октября был снят первый секретарь столичной парторганизации, по традиции, по неписанным правилам обладавший особым, привилегированным положением — несоизмеримо более высоким, нежели у всех остальных руководителей региональных партийных комитетов, А. И. Угаров. Старый функционер, выдвиженец Кирова, он шесть лет являлся вторым секретарем ленинградского горкома, по сути заместителем Жданова, и оказался в Москве лишь 10 февраля 1938 года, сменив там Хрущева. Однако Угарову, ставшему жертвой очередной кадровой чистки, в силу, скорее всего, причастности к проведению прежнего курса, не предъявили политических обвинений, как это произошло бы всего за пол год а до того. Ему поставили в вину упущения по службе. «…Благодаря политической слепоте, — отмечало решение ПБ, — беспечности и бюрократизму, пренебрежительному отношению к обслуживанию населения со стороны руководства Московского комитета партии, в городе Москве, в столице СССР, в мае — июне этого года имели место перебои в снабжении мясом и очереди у мясных магазинов, а в настоящее время создались очереди за капустой и картофелем, прорыв в заготовке картофеля и овощей в Московской области, угрожающее положение со снабжением Москвы дровами…» Следовавшие вслед за тем «оргвыводы» выглядели необычайно суровыми — «1. Снять с поста первого секретаря Московского областного и Московского городского комитетов партии тов. Угарова, отозвав его в распоряжение ЦК ВКП(б). 2. Объявить выговор председателю Московского совета т. Сидорову»[102].
Десять дней спустя по представлению Маленкова ПБ «рекомендовало» бюро московского объединенного комитета избрать на освободившийся пост А. С. Щербакова, явно человека Жданова. Того, кто семь лет рука об руку работал вместе со Ждановым в Нижнем Новгороде, а потом в аппарате ЦК. Был, видимо не без поддержки старого шефа, направлен секретарем Союза советских писателей СССР в момент его создания, до проведения первого съезда. Потом, каждый раз всего на год, в обкомы — вторым секретарем ленинградского, первым иркутского, сталинского (Донбасс). Вместе с тем Щербаков оказался фигурой и компромиссной, в равной степени устроившей и Жданова, и Андреева, и Маленкова. Но о совершенных перестановках члены партии узнали лишь в начале декабря, из сообщения о прошедшем пленуме МК-МГК.
А тремя неделями ранее, 19 ноября, в Москве состоялся еще один Пленум, ЦК ВЛКСМ, на котором был освобожден от своих обязанностей его первый секретарь А. В. Косарев. Ему же в вину поставили откровенно политические проступки: «грубое нарушение внутрикомсомольской демократии, бездушно-бюрократическое и враждебное отношение к честным работникам комсомола, покровительство морально-разложившимся, чуждым партии и комсомолу элементам и укрывательство двурушнических элементов»[103]. Но за всеми подобными эвфимизмами, как и в речи Маленкова на январском Пленуме партии, скрывалось, по сути, прямое обвинение Косарева в причастности к массовым репрессиям, в нежелании отстраниться от них, если не осудить. Сделать как минимум то же, на что пошел, например, Вышинский.
Замена «профессионального комсомольца» Косарева, не имевшего иной, нормальной специальности, а образование — всего два класса начальной школы, на Н. А. Михайлова оказалась во всех отношениях удачной. Последний был не только моложе своего предшественника на четыре года, что в большей степени приближало его по возрасту к молодежи, но и обладал большими знаниями, более широким жизненным опытом. Михайлов отнюдь не по своей воле не смог закончить учебу в институте и получить диплом. Восемь лет занимался журналистикой, из них два года работал главным редактором одной из наиболее популярных у читателей газет страны, «Комсомольской правды». Все это и позволило ему, еще не обремененному и не развращенному широкой популярностью общепризнанного лидера молодежи, легко вписаться во властные структуры. До поры до времени занять подчеркнуто второстепенное, подчиненное положение, исключить даже возможность впечатления о какой-либо своей самостоятельности.
В обоих случаях — и с Косаревым, и с Угаровым, самым примечательным стало то, что их устранение не сопровождалось громогласными стандартными обвинениями в принадлежности к «бухаринцам» или «троцкистам», не стало поводом для шумных и разнузданных процессов, для очередной волны репрессий. Кроме того, смещение обоих, происшедшее практически одновременно, означало, как отмечалось выше, серьезные изменения в расстановке сил в узком руководстве. Свидетельствовало, что их покровитель, Л. М. Каганович, вынужден был «сдать» их. Признать поражение, согласившись на выполнение требований тех, кому теперь и предстояло «наблюдать» за работой комсомола, МК-МГК, — Жданова и Маленкова. Но вместе с тем подобные «кадровые» перемены подтверждали: страна еще далека от демократии, цивилизованных способов решения кадровых вопросов на высоком уровне — с помощью нормальной отставки. Аресты пока оставались непременным атрибутом смены политического курса, а в случае с Угаровым и Косаревым призваны были служить ко всему и символической платой за беззакония «ежовщины».
