Иосиф Флавий - Иудейские древности
15. Убитый таким образом Гай лежал на полу, покрытый множеством ран. Когда товарищи Хереи покончили с Гаем, то поняли, что им невозможно спастись тем же путем, каким они пробрались во дворец; с другой стороны, они ужаснулись своему поступку, потому что убийство императора было связано для них с большой опасностью ввиду того, что он был почитаем и любим безрассудной толпой, и солдаты, отыскав его, не оставили бы этого деяния без кровавой мести; с другой же стороны, коридор, в котором они совершили покушение, был узок и вблизи находилась большая масса прислуги, равно как те солдаты, на долю которых в этот день выпало охранять особу императора. Поэтому они избрали другие пути и проникли во дворец отца убитого Гая, Германика. Этот дом был связан с дворцом, так как собственно весь дворец составлял одно собрание различных пристроек, сооруженных разными правителями, дававшими каждой пристройке свое имя, либо по готовому зданию, либо по начатому. Таким образом заговорщики избегли ярости толпы и пока находились в безопасности: бедствие, постигшее императора, не получило еще огласки. Весть о смерти Гая дошла сначала до германских телохранителей, называющихся так по народу, из среды которого набираются. Из них же набирается так называемый кельтский легион. Эти варвары легко раздражаются; этим они походят на некоторые варварские племена, отличающиеся недостаточной рассудительностью в своих поступках. Обладая страшной физической силой, они всегда совершают первый натиск на тех, которых считают врагами, и нередко пользуются успехом.
Когда они узнали об умерщвлении Гая, то страшно опечалились, впрочем, не потому, что подумали о том, что здесь произошло нечто не доблестное, но только оттого, что вспомнили о своей выгоде: Гай пользовался у них большой популярностью, успев снискать их расположение денежными подарками. Извлекши мечи, они под предводительством Сабина[1444], который был трибуном их не вследствие доблести или знатного происхождения (он был гладиатором), но сумел своей огромной физической силой снискать власть над этими людьми, бросились по всему зданию разыскивать убийц императора. Сперва им попался в руки Аспрен, которого одежда, как я выше рассказал, была забрызгана кровью жертвенного животного, что было дурным предзнаменованием. Его они искрошили на мелкие куски. Вторым попался им Норбан, один из благороднейших граждан, считавший в числе своих предков целый ряд полководцев. Так как они не обратили внимания на его сан и набросились на него, то Норбан, отличавшийся значительной физической силой, выхватил меч у первого попавшегося германца и нанес ему удар, тем самым показывая, что недешево продаст им свою жизнь. Однако массою нападающих он был наконец сбит с ног и пал, весь покрытый ранами; третьим попался им в руки Антей, один из сенаторов. Впрочем, германцы схватили его не случайно, как двух предшествующих лиц: ненависть к покойному Гаю, любопытство и желание убедиться в его смерти понуждало его проникнуть во дворец. Дело в том, что Гай не только не удовлетворился тем, что присудил к изгнанию его отца, которого тоже звали Антеем, но еще подослал солдат убить его. Итак, Антей явился сюда, чтобы испытать удовольствие от личного созерцания убитого. При суматохе, охватившей всех, он захотел спрятаться, но не избег германцев, которые в поисках убийц одинаково свирепствовали как над виновными, так и над невинными.
16. Таким образом погибли эти люди. Когда в театр пришло известие о смерти Гая, всех охватило смятение и недоверие. Одни с удовольствием приняли весть о его гибели и считали ее великим для себя счастьем, но не верили ей из страха. Были и такие, которые, не желая подобного конца Гаю, не могли поверить этому и никак не хотели свыкнуться с фактом, так как не считали возможным, чтобы какой-нибудь человек мог решиться на столь смелый поступок. К числу последних относились женщины, молодые люди, многие рабы и некоторые воины. Солдаты эти получали от него плату, поэтому поддерживали его тиранические наклонности, потворствовали его насилиям и, умерщвляя наиболее видных граждан, тем добивались личного почета и всяких выгод. Женщины и молодежь, как это обыкновенно бывает, увлекались даровыми зрелищами, гладиаторскими боями и массовыми истреблениями [зверей], которые производились как будто в угоду народу, на самом же деле служили лишь к удовлетворению сумасбродной жестокости Гая. Рабы получили при нем возможность обвинять своих господ и глумиться над ними, находя при каждом случае поддержку в самом императоре. Даже если они решались на ложные доносы на своих господ, им довольно легко верили; при этом нужно было лишь указать на денежные средства господ, и тогда рабы-доносчики получали не только свободу, но и вознаграждение за свои доносы, так как им полагалась за это восьмая часть всего имущества оклеветанных. Что же касается, наконец, патрициев, то, хотя многие из них и верили слуху об этом, так как, с одной стороны, знали о заговоре, с другой же, страстно желали умерщвления Гая, они, однако, должны были при этом известии либо молча скрывать свою радость, либо подавать вид, будто совсем не слышат, о чем идет речь: одни боялись, как бы упования их не оказались ложными и как бы их не постигла кара, если они без стеснения выкажут таким образом свой взгляд на вещи; другие, хотя и были вполне уверены в справедливости слухов, однако, будучи соучастниками заговора, тем более хранили молчание, не зная настроения других лиц; при этом были и такие, которые боялись сказать что-либо лишнее людям, извлекавшим личную выгоду из тиранического правления Гая: они опасались доноса и наказания, если бы Гай остался в живых, так как [по городу] распространился слух, будто Гай только сильно ранен, не умер, но остался жив и находится на попечении врачей. Таким образом, никто никому не мог довериться и смело высказать свое мнение. Если собеседник был другом [Гая], то возникало подозрение, что он загубит вследствие своей приверженности к тирану, если же ненавидел императора, то его боялись и не верили ему именно в силу этой ненависти. Некоторые лица стали распускать слух (этим они особенно разочаровали и убивали патрициев), будто Гай, невзирая на опасность и не думая о своих ранах, явился, как был, залитый кровью на форум и там говорит с народом. Впрочем, эти слухи распространялись лишь теми людьми, которые старались посеять смуту и желали угодить всяким партиям. Между тем, однако, никто не покидал своего места, боясь, что, если уйдет, навлечет на себя ответственность: всякому приходилось опасаться, что его осудят не за действительный образ мыслей, но за то, что пожелают приписать ему обвинители и судьи.
17. Когда же толпа германских телохранителей с мечами наголо окружила театр, все зрители подумали, что настали их последние минуты. При каждом появлении германца они содрогались, как будто бы уже началась резня. Люди были в полном отчаянии, не смея удалиться из театра, а с другой стороны, видели, что дальнейшее их пребывание там связано с большой опасностью. Когда же германцы действительно ворвались в театр, поднялся крик и вопль; стали умолять воинов о пощаде, указывая на то, что преступление было совершено без ведома здесь собравшихся и что никто не знал о возмущении, если таковое действительно имело место. Поэтому их следует, вопили они, пощадить, не наказывать ни в чем не повинных людей за чужое преступление и стараться разыскать настоящих виновников того, что случилось. Таким и подобным образом, с воплем и отчаянием призывая и умоляя богов, кричали люди ввиду близкой опасности и видя неизбежность смерти. Гнев воинов смягчился при этом, и им стало жаль своего намерения относительно собравшихся в театре зрителей. Несмотря на всю свою озверелость, германцы наконец сами поняли жестокость, после того как они возложили головы Аспрена и павших вместе с ним на алтарь [в театре]. Однако зрители при этой картине еще более содрогнулись, видя, что тех не спасло их высокое общественное положение. Им особенно стало жаль их, так как и сами они вскоре могли подвергнуться такой же печальной и опасной участи, причем оставалось совершенно неизвестным, удастся ли им в конце концов избегнуть этой участи. Таким образом, даже те, которые от всей души и справедливо ненавидели Гая, были теперь лишены возможности радоваться постигшей его судьбе, так как они сами подвергались опасности погибнуть и у них не было никакой уверенности, что при теперешних обстоятельствах им удастся избегнуть как-нибудь этой своей гибели.
18. В то время жил в городе Эварест Аррунций, по профессии аукционный глашатай. Благодаря последнему обстоятельству он отличался громовым голосом. Кроме того, он был одним из самых богатых римлян и поэтому имел возможность как теперь, так и впоследствии приобретать какие угодно имущества в городе. Хотя он и ненавидел Гая всею силою души, однако страх за свою личную безопасность и боязнь лишиться жизни при выражении своего удовольствия в настоящую минуту побудили его прибегнуть к хитрости. Он притворился в высшей степени опечаленным, надел на себя траур, как будто потерял кого-либо из самых дорогих ему людей, и явился в театр, где со слезами объявил о смерти Гая. Этим самым он положил конец неизвестности по поводу случившегося. Вскоре прибыл и [Павел] Аррунций, за которым послали. Он немедленно отозвал германцев, а сопровождавшие его трибуны приказали им вложить мечи в ножны. При этом они также объявили о смерти Гая. Это-то обстоятельство окончательно спасло всех, находившихся в театре, которым раньше угрожали германцы. Дело в том, что пока у последних еще имелась надежда, что Гай жив, они не останавливались ни перед какими насилиями: в них было столько расположения и привязанности к императору, что они готовы были отдать жизнь за него, чтобы оградить его от покушения или подобного несчастья. Когда же они получили определенное известие о смерти Гая, то весь их гнев и вся их мстительность сразу прекратились, тем более, что теперь было совершенно бесполезно стараться за того, кто погиб и не мог уже вознаградить их; вместе с тем им приходилось при дальнейших насилиях опасаться наказания либо со стороны сената, к которому могла теперь перейти верховная власть, либо со стороны вновь назначенного правителя. Поэтому германцы, правда неохотно, все-таки должны были сдержать свой порыв, который охватил их при первом известии о кончине Гая.
