Как убивали Советский Союз. Выгодоприобретатели крупнейшей геополитической катастрофы XX века - Андрей Николаевич Савельев
В Моссовете в тот день энергично заработал штаб по чрезвычайному положению, собиравший сведения о перемещениях военной техники по городу и занимавший значительную группу депутатов разговорами на эту тему. Три человека беспрерывно отвечали на телефонные звонки, пытались связываться то с Белым Домом, то с командующим Московским военным округом, то с военным комендантом. Еще человек тридцать напряженно слушали радио, обсуждали слухи, переполнявшие эфир, и анализировали прогнозы, переполнявшие головы. Организовывать полезную деятельность было некому, и немногочисленные депутаты просто ждали появления вооруженных людей, безотчетно желая пострадать и прославить себя участием в сопротивлении.
Героизм в депутатские сердца нагнетался потоками дезинформации, поступающей по радио из Белого Дома. Целые дивизии входили в город и бесследно исчезали в нем, колонны танков то и дело готовились к штурму, со всех сторон надвигался ОМОН. Пугая друг друга этими слухами, депутаты и разные «специалисты» по военным делам переполнялись гордостью за собственную стойкость.
Многие московские депутаты пытались работать в индивидуальном порядке на баррикадах, в штабе обороны Белого Дома, в районах. Но оказалось, что «родная мэрия» не собирается делиться славой подавления «путча» с депутатами. Этот подвиг должен был совершить аппарат и только аппарат. Черновая работа активистов-энтузиастов должна была потонуть в общем торжестве демократии. Так и получилось: славы на всех не хватило, и многим из тех, кто тогда думал, что защищает демократию, через очень короткое время был присвоен титул «красно-коричневых».
Бюрократия свое дело знала. Она не терпела праздношатающихся масс. А потому замещающий мэра Лужков поторопился издать распоряжение о прекращении допуска в Моссовет кого-либо, кроме депутатов. Добровольные помощники, решавшие, к примеру, задачу доставки бетонных блоков к Белому Дому, проникали в Моссовет только после напряженных разговоров депутатов с начальником охраны. Впрочем, эти бетонные блоки не пригодились. Зачем городить настоящие укрепления, чтобы через пару дней тратиться на их разборку?
Своеобразно действовал и сам мэр Г. Попов, на небольшом совещании предложивший депутатам не подставлять лбы под пули и идти спать домой. Сам же Гавриил Харитонович обещал оставаться в Моссовете с небольшой группой до конца (то ли дня, то ли дней своих), но после депутатского собрания тут же уехал в Белый Дом. Тоже за славой и подальше от беззащитного и полупустого Моссовета. Охрана Моссовета, присланная Грачевым, которую все приняли за войска ГКЧП, была снята. Несколько милиционеров могли защитить Моссовет только от случайных посетителей. Зато начальник ГУВД Мыриков предупредил работников мэрии о готовящемся штурме красного здания на Тверской, и чиновники ретировались столь быстро, что даже не известили об опасности депутатов. Только спасающийся бегством любимец Попова, ныряя в автомобиль, случайно привлек к себе внимание воплями: «Сейчас здесь такое будет!» Так и сидели то ли испуганные, то ли обрадованные депутаты в своем штабе и готовились принять мученическую судьбу. Депутат-журналист, отправляясь к Белому Дому, надевал бронежилет, и на его лице появлялась грустная решимость пойти на смерть. У тех, кто бронежилета не имел, лица были более спокойными.
В моссоветовском штабе отставной генерал важно руководил размещением флажков на карте Москвы. Сообщения о перемещении войск поступали по телефону и тут же превращались во флажки на карте. Сообщений много и флажков много. Только куда девались только что зарегистрированные части, понять было нельзя. После моей информации о том, что никакой военной техники в районе Белого Дома нет, генерал-консультант заключил: пространство расчищено для атаки сходу.
Словом, штурма ждали, но его не было и не могло быть. Утром 21 августа на уставших лицах читалась досада. Так ничего и не произошло.
И все-таки все журналисты, которые когда-либо что-то говорили, писали или снимали об «августовском путче», убеждены, что штурм был. И многим заморочили голову этим «штурмом». На самом деле было некое событие, которое героическим «сверхдемократам» хотелось бы считать боем, хотя в действительности произошло недоразумение.
Около полуночи радио сообщило, что начался штурм, и бронетехника в количестве 20 единиц прорвала первую линию обороны. Это была фантазия. Но спектакль требовал достоверности, а кровь — нечто очень достоверное. И кровь пролилась на пересечении Нового Арбата и Садового Кольца. Несколько боевых машин пугнули мешающих им проехать баррикадников выстрелами на Садовом Кольце у американского посольства. Потом, уже удаляясь от Белого Дома, они были заблокированы в тоннеле: троллейбусами с фронта и тяжелыми поливальными машинами с тыла. Попятившиеся назад БМП не смогли сдвинуть заграждение и, напуганные агрессивной толпой, решили прорываться вперед — через баррикаду из троллейбусов. Потом один из горелых троллейбусов пару лет стоял у Музея революции, переименованного в Музей современной политики. За непродолжительное время оценка событий в обществе резко изменилась, а корпус троллейбуса проржавел и стал походить на экспонат со свалки. Пришлось убрать это свидетельство революционной бутафории.
Отчего пролилась кровь? Оттого, что у ненавоевавшихся людей (скорее всего, бывших «афганцев») возникло желание захватить попавшую в ловушку технику. Оказавшись в западне, военные занервничали. И было от чего. Вместо диалога, как это было в других случаях, в ход пошли бутылки с зажигательной смесью, с одной стороны, и автоматные очереди в воздух — с другой. Разгоряченные алкоголем и возбужденные коллективным психозом, разливавшимся через динамики у Белого Дома, энтузиасты организовали локальный акт гражданской войны.
Люди погибли при разворотах БМП, пытавшегося предотвратить захват и сбросить с себя накинутый какими-то «умниками» брезентовый полог. Ответственность за пролитую кровь лежит не только на тех, кто отдал приказ ввести войска в город, но и на тех, кто нагнетал по радио истерию, кто бросал бутылки с зажигательной смесью, рискуя не только собственной жизнью, но и жизнью солдат, и жизнью тех, кто стоял у гусениц БМП.
В своих воспоминаниях Ельцин деловито описывает свое пробуждение от выстрелов на Садовом кольце и почти состоявшееся бегство. Всеобщий испуг заставил охрану Президента России приступить к его эвакуации в американское посольство. На него напялили бронежилет и засунули, как бревно, в машину. Американцы уже были готовы оказать помощь. И тут только Ельцин очнулся, похолодев от мысли о том, что о нем подумают его защитники. В октябре 1993 года ни Хасбулатову, ни Руцкому мысль о бегстве не приходила в голову даже под огнем ельцинских танков. Американцы помощи тоже не предлагали.
В августе 1991 года рисковали жизнями людей также те, кто призывал москвичей своими телами прикрыть российское правительство и все время занижал данные о защитниках Белого Дома примерно на порядок. Сотни тысяч москвичей, по сути дела, оказались в зоне огня между двумя вооруженными группировками. Толпа у Белого Дома удерживалась волнами истерии,
