Народная монархия - Иван Лукьянович Солоневич
Православие есть самая оптимистическая религия мира. Православие исходит из того предположения, что человек по своей природе добр, а если и делает зло, то потому, что «соблазны». Если мы удалим «соблазны», то останется, так сказать, химически чистое добро. По крайней мере, в земном смысле этого слова. Наследник Престола, потом обладатель Престола, ставится в такие условия, при которых соблазны сводятся если не к нулю, то к минимуму. Он заранее обеспечен всем. При рождении он получает ордена, которых заслужить он, конечно, не успел, и соблазн тщеславия ликвидируется в зародыше. Он абсолютно обеспечен материально – соблазн стяжания ликвидируется в зародыше. Он есть Единственный, Имеющий Право, – отпадает конкуренция и все то, что с ней связано. Все организовано так, чтобы личная судьба индивидуальности была спаяна в одно целое с судьбой нации. Все то, что хотела бы для себя иметь личность, – все уже дано. И личность автоматически сливается с общим благом.
Можно сказать, что все это имеет и диктатор – типа Наполеона, Сталина или Гитлера. Но это будет верно меньше, чем наполовину: все это диктатор завоевал и все это он должен непрерывно отстаивать – и против конкурентов, и против нации. Диктатор вынужден ежедневно доказывать, что вот именно он и есть гениальнейший, великий, величайший, неповторимый, ибо если гениальнейший не он, а кто-то другой, то очевидно, что право на власть имеет именно другой. В общем, идет социалистическое соревнование на длину ножа. Наполеон I говорил: «Это короли могут проигрывать войны, я себе этого позволить не могу». Сотни и сотни конкурирующих глаз смотрят и ждут: «когда же, наконец, этот гениальнейший споткнется» – спотыкаются они все. Диктатор всегда поднимается по трупам и может держаться только на трупах. Экспансия Робеспьера – Наполеона – Сталина – Гитлера объясняется в основном тем, что слой, выдвигающий диктатуру, постепенно объедает свою землю и нуждается в чужих пастбищах. Но она объясняется также и тем, что гениальнейший все время обязан доказывать всякое свое превосходство, а наиболее наглядной формой этого доказательства является победоносная война. Законный монарх ничего и никому доказывать не обязан: козырный туз – очень тяжкий, но все-таки козырный – судьба дала ему в руки: спорить тут не о чем и доказывать тут нечего.
О самом принципе случайности можно, конечно, спорить. Банально-рационалистическая, убого-научная точка зрения обычно формулируется так: случайность рождения может дать неполноценного человека. А мы, МЫ выберем самого наилучшего. Конкретный пример: Ж. Клемансо был, конечно, самым лучшим – это именно он в самую трагическую минуту истории Франции спас страну. Правда, действовал он не столько как премьер-министр, сколько как диктатор, – но на войне как на войне. И до и после него пошли старательно отобранные ничтожества, традиционно-пресловутые «выставки куроводства», и Франция никак не может выкарабкаться из полосы внешних катастроф и внутренних неурядиц. Кроме того, самое понятие «лучшего» порочно по существу: в 1940 году «самым лучшим» был Иванов, в 1944 – Петров, в 1948 – Сидоров и так далее. Если перед нацией не стоит никаких серьезных забот, то это мелькание самых лучших кое-как переносимо. Однако и здесь можно отметить тенденцию к переизбраниям данного президента. Ибо когда перед нацией история ставит мало-мальски серьезную проблему, то ясно, что четырех лет президентского срока для этого недостаточно: нужно продлить еще на четыре. Потом еще – ибо иначе даже какого-то «Нью-Диль» довести до конца нельзя. Конечно, «случайность рождения» может дать неполноценного человека. Такие примеры у нас были: царь Федор Иванович. Ничего страшного не произошло. Ибо монархия это «не произвол одного лица», а «система учреждений», – система может временно действовать и без «лица». Но по простой статистике шансы на такого рода «случайность» очень малы. И еще меньше – на появление «гения на престоле».
Я исхожу из той аксиомы, что гений в политике это хуже чумы. Ибо гений это тот человек, который выдумывает нечто принципиально новое. Выдумав нечто принципиально новое, он вторгается в органическую жизнь страны и калечит ее, как искалечили ее Наполеон, и Сталин, и Гитлер, нельзя же все-таки отрицать черты гениальности – в разной степени – у всех трех. Шансов на появление «гения» на престоле нет почти никаких: простая статистика. Один «гений» приходится на десять или двадцать миллионов рождений. Нет никаких шансов, чтобы один гениальный «избранник» – из десяти или двенадцати миллионов – оказался бы и «избранником судьбы» на престоле.
Власть царя есть власть среднего, среднеразумного человека над двумястами миллионами средних и среднеразумных людей. Это не власть истерика, каким был Гитлер, полупомешанного, каким был Робеспьер, изувера, каким был Ленин, честолюбца, каким был Наполеон, или модернизированного Чингиз-Хана, каким являлся Сталин. Едва ли можно отрицать, что Наполеон был истинно гениальным полководцем, и совершенно очевидно, что ничего, кроме катастрофы, он Франции не принес. Наполеон верил в свою «звезду», Гитлер в свой «рок», Сталин в своего Маркса – у каждого «гения» есть свой заскок. В результате этих заскоков величайший полководец мировой истории Ганнибал покончил со своей собственной родиной, Наполеон привел союзников в Париж, Гитлер – в Берлин, а Сталин приведет в Москву. А все – гении. В. Ключевский несколько недоуменно рассказывает о том, что первые московские князья, первые собиратели земли русской, были совершенно средними людьми: а вот, русскую землю собрали. Это довольно просто: средние люди действовали в интересах средних людей – и линия нации совпадала с линией власти. Поэтому средние люди новгородской армии переходили на сторону средних людей Москвы, а средние люди СССР перебегают от сталинской гениальности, – собственно говоря, куда глаза глядят. Да избавит нас Господь Бог от глада, мора, труса и
